Клятва королевы - К. У. Гортнер

Он ошеломленно заморгал:

— Ты не можешь…

— Да, могу, — ответила я. — И я сказала именно то, что сказала. Никто не вправе унижать достоинство моего мужа, короля. Даже вы, монсеньор.

— Но я — твой советник! Я помог тебе завоевать трон. Ты не сможешь править без меня.

— Мне никто не требуется, чтобы править, и я не нуждаюсь в советнике, который непочтительно относится к принимаемым мной решениям. И потому я приказываю вам покинуть королевский двор. Немедленно.

— Ты приказываешь мне? — Лицо его посерело, глаза выкатились. — Смеешь прогонять меня, главу епархии Толедо, человека, который счел нужным проложить тебе дорогу к власти? Выставляешь, словно какого-то лакея? Не будь меня, ты бы не стояла сейчас там, где стоишь сейчас, донья Изабелла. Тебя давно бы уже выдали замуж и отправили в изгнание, где ты наплодила бы выводок португальского отродья и провела всю свою жизнь в каком-нибудь продуваемом всеми ветрами замке у моря!

На приманку я не клюнула.

— Вы слишком высокого о себе мнения, и наши разногласия стали чересчур велики. Повторять не стану — ожидаю вашего отъезда в течение часа, иначе пошлю за стражей.

Я протянула ему руку для прощального поцелуя. Не произнеся ни слова, он пренебрежительно повернулся, отвергая знак моего уважения, и тяжело зашагал к двери. На миг остановился, обернулся через плечо.

— Ты об этом пожалеешь, — бросил он и вышел, громко зовя пажа.

По моему знаку разбежались и перепуганные писари, оставив меня в одиночестве возле стола. Несколько мгновений спустя вошел Фернандо:

— Изабелла, mi amor, что случилось? Каррильо только что орал, словно погонщик мулов…

Я повернулась к нему:

— Это правда?

Прежде чем он успел ответить, я все поняла по его лицу, сперва побледневшему, а затем залившемуся униженным румянцем.

— Значит, он тебе рассказал. Мне следовало догадаться. Этот старый сукин сын не может вынести нашего счастья и никогда не мог. Все, чего он всегда хотел…

— Это не он нарушил клятву. — Я оперлась о стол, чувствуя внезапную пустоту в душе. — Это сделал ты. И солгал мне.

— Ради всего святого, я не врал. Это было еще до нашей свадьбы. — Он шагнул ко мне. — Я сам собирался рассказать тебе, Изабелла, клянусь. Мальчик… ему всего два года и…

— Я не про первого ребенка. А про того, которого ты сейчас ждешь.

Он застыл. Я почувствовала во рту вкус крови от прикушенной губы.

— Не оправдывайся, — сказала я. — Та женщина… ты ее любишь?

— Нет, клянусь тебе, нет! — Он беспомощно взглянул на меня. — Всего лишь миг слабости, безумия. Я был далеко от тебя, от нашего дома; так устал от войны, от бесконечных ночей ожидания атаки французов. Казалось, за мной наблюдает весь мир, ожидая моей гибели. Я… мне требовалось утешение.

— И потому ты лег в постель с другой женщиной, пока я здесь спорила с матерью, заботилась о дочери, переживала смерть Энрике? Ты предал наши брачные узы лишь оттого, что устал и нуждался в утешении?

— Да. — Он помолчал, качая головой. — Не стану говорить, что поступил правильно. Не знаю… сейчас я об этом сожалею, но я всего лишь мужчина. Я не идеален, Изабелла, и никогда таковым не притворялся.

Внутри у меня все сжалось, словно от удара.

— Ты уверен, что ребенок твой? — спросила я, и мой холодный, бесстрастный голос показался мне чужим.

Фернандо вздрогнул — судя по всему, об иной возможности он не задумывался.

— Думаю, да, — тихо ответил мой муж. — У меня нет причин считать иначе.

— Что ж, хорошо. В таком случае, как только ребенок родится, ты должен позаботиться о его надлежащем содержании. Найдешь для него достойное место — в церкви, если это мальчик, или в прислуге знатной дамы, если это девочка. Мне не хотелось бы, чтобы о короле Кастилии говорили, будто он пренебрегает своими обязанностями.

Собравшись с силами, я заставила себя задать последний вопрос, ответ на который мне на самом деле знать не хотелось, ибо после этого в реальности случившегося уже нельзя было усомниться.

— Тот, другой ребенок, мальчик, — как его зовут?

— Альфонсо, — негромко сказал он. — Как твоего покойного брата.

— Понятно. — Я взглянула ему в лицо, увидела отразившиеся на нем любовь и чувство вины, печаль и искреннее сожаление — и мне вдруг показалось, что вся жизнь и любовь лежит у наших ног, разбитая вдребезги, подобно хрупкому стеклу. — Пока мы тут сидели, добиваясь равенства и превознося наше tanto monta… что ж, теперь мы действительно равны. На бумаге. Но оба знаем: настоящего равенства между нами никогда не будет, пока один из нас хранит подобные тайны.

— Изабелла, прошу тебя. Это всего лишь опрометчивость с моей стороны! Она ничего для меня не значила.

— Возможно. Но для меня значит все.

Я отвернулась, не желая, чтобы он видел мои душевные страдания.

— Изабелла, — услышала я его недоверчивый голос, — ты серьезно? Просто уйдешь, хотя я признал свою ошибку? Неужели не дашь мне хотя бы шанса все исправить?

Словно в туманной дымке, я молча вышла, не обращая на него внимания и едва замечая появившихся рядом Инес и Беатрис, которые повели меня мимо толпящихся в коридоре придворных в зал, где ждали гранды, а затем по винтовой лестнице наверх в мои покои. Когда за мной захлопнулась дверь, мне захотелось выплеснуть всю накопившуюся во мне первобытную ярость и тоску.

Но вместо этого я услышала собственный шепот:

— Мне нужно помыться.

— Помыться? Но здесь нет горячей воды, — сказала Беатрис, взволнованно комкая подол платья. — Придется принести из кухни.

— Не важно. — Я начала срывать с себя одежду, цепляясь ногтями за тесемки и разрывая тонкую ткань. — Снимите это с меня. Я задыхаюсь. Не могу дышать.

Беатрис и Инес бросились ко мне и раздевали, пока я не осталась в шелковом нижнем белье, чувствуя, как меня бьет дрожь.

— Полейте водой из кувшина, — велела я.

— Сеньора, нет, — выдохнула Инес. — Это вода из акведука, для питья. Она слишком холодная. Смотрите, вы вся дрожите.

— Лейте!

Беатрис схватила кувшин и опрокинула мне на голову. Закрыв глаза и вытянув руки, я почувствовала, как течет по моему телу ледяная вода из источника, питавшего римский водопровод Сеговии, и негромко вскрикнула.

То был единственный звук, который я смогла издать, похожий на испуганный протест угодившего в силки зверька. Несмотря на охватившее меня горе, глаза оставались сухими. Разочарование мое оказалось столь глубоко, что я не могла его выразить. Стояла посреди комнаты, чувствовала стекающие по груди и бедрам ручейки воды, вымораживавшие воспоминания о былой страсти, и хранила замогильное молчание.

Я позволила Беатрис снять с меня промокшую сорочку, закутать в бархат и усадить в кресло у огня, пока Инес лихорадочно подбрасывала в него угли. За все это время я не произнесла ни слова — лишь сидела, уставившись в пламя.

Я стала королевой Кастилии. Я преодолела все препятствия на пути к своей цели.

И я никогда еще не чувствовала себя столь одинокой.

Глава 23

Время было моим союзником и моим врагом.

Предстояло столь многое сделать, готовясь к предстоящим месяцам, что не хватало часов в сутках. И тем не менее каждая ночь казалась мне бесконечной, пока я лежала одна в постели и глядела на тени, что отбрасывало на стены угасающее пламя свечей.

Вместе с Фернандо мы организовали совет, при выборе кандидатов учитывали их опыт и знания и совершенно не смотрели на аристократическую иерархию. Благородное происхождение ничего не значило, если ему не сопутствовали искренняя преданность королевству и отсутствие чрезмерного самомнения. Заботу о наших шатких финансах мы препоручили известным евреям — равви Аврааму Сеньеору и его коллегам. Верный Кабрера сохранил должность коменданта, Карденаса назначили моим личным секретарем, а Чакон стал главным управляющим. Несколько доверенных арагонских слуг Фернандо, включая его казначея Сантанхеля, заняли желанные посты при нашем дворе.

Естественно, все это приходилось не по душе грандам, подозревавшим, что наша конечная цель — ограничить их привилегии. В течение столетий им позволялось по своему усмотрению строить крепости и держать целые армии вассалов, и потому, хотя кортесы подтвердили наш монарший статус, несколько городов до сих пор нам не подчинились. А некоторые сеньоры — среди которых выделялись андалусийский маркиз де Кадис и Диего, новый маркиз де Вильена, — яростно оспаривали наше правление, утверждая, что право Иоанны ла Бельтранехи на трон не опровергнуто и поныне.

Дочь-бастард королевы действительно стала бельмом на глазу. Особенно меня беспокоили доклады, что Диего Вильена якобы пытается проникнуть в замок, где ее держали. Следовало бы приказать заточить ее в монастыре, но, хотя оскорбительное прозвище «ла Бельтранеха» крепко приклеилось к ее имени, для меня она оставалась лишь двенадцатилетней девочкой, лишенной всяческого статуса, которую даже мать не могла защитить от превратностей судьбы. Хотя мы не виделись уже много лет, я до сих пор за нее беспокоилась, вспоминая ту симпатичную малышку, которой она когда-то была. Беатрис упрекала меня за снисходительность, напоминала, что Иоанна — угроза для нас, фигура, вокруг которой могут объединиться мятежники. Но я не могла позволить, чтобы она страдала от непомерных тягот, считая, что ничем их не заслужила. Кроме того, другие влиятельные гранды, вроде адмирала и маркиза де Сантильяны, главы могущественного клана Мендоса, с готовностью подписали клятву верности нам, признавая, что с хаосом в Кастилии должно быть покончено, прежде чем мы придем к необратимому краху. А стратегически важные города — Медина-дель-Кампо, Авила, Вальядолид и Сеговия — признали верховенство моего права на трон.