Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

– Я буду ревновать, – сказал он, – хоть в этом я имею право.

Сейчас был Утин. Говорил очень откровенно. Я ему сказала, что им можно увлечься, но любить его нельзя. Он был очень заинтересован и приставал; чтобы я ему объяснила, почему.

Как это объяснить?

– Странный вы человек, – сказала я и остановилась.

Он опять пристал, чтобы объяснила.

– Я вздор хотела сказать.

– Ну все равно, что за важность!

– Я хотела сказать, отчего ко мне не ходите. Очень просто; и дело есть, и, наконец, медовый месяц с Салиасом.

– Вы не хотите поискать причин поглубже? – сказал он.

Я начала шутить над этим, и он сказал, что он вздор сказал.

– Нет, я знаю, почему вы не ходите ко мне.

– Что ж, эта причина поглубже тех, которые назвали?

– Да… пожалуй.

Он пристал, чтоб сказала.

– То, что нами немного занимались.

Он восстал против этого.

– Это очень понятно, – сказала я. – Зачем же ходить к женщине. Во мне ведь не много интересного. Ума-то и знаний не здесь же искать.

Он шутя стал говорить, что интересуется испанкой. – Вы разве не видели, как я с ней разговаривал у камина? – Я сказала, что видала, но не бывала в обществах и не знаю, что означает ухаживать, быть влюбленным или просто вежливым. Он меня спросил, зачем я так рано уехала. Я объяснила очень просто, что это не рано для меня, что я была нездорова.

Потом спросил, пишу ли я Д[остоевскому] и отчего не иду за него замуж, что нужно, чтоб я прибрала к рукам его и «Эпоху»[149].

– Оттого, что не хочу, – отвечала.

– Как так?

– Да так, хотела, так была бы там, а не ехала в Монпелье.

– Да, может быть, он сам на вас не женится, – сказал он комически.

– Может быть, – отвечала я.

Прибрать к рукам «Эпоху»! Но что я за Ифигения![150]

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 115–117.

17 февраля. Montpellier [1865]

Дорогая Графиня!

Я только со вчерашнего дня в Montpellier, а Париж оставила в субботу. Не подумайте, что я шла пешком всю эту дорогу. К сожалению – нет. От Лиона до Монпелье почти на каждой станции какие-нибудь памятники исторических событий, так что стыдно ехать по железной дороге.

Я уже была у m-me Огаревой, она меня приняла чрезвычайно любезно.

Я ждала все письма от Вас к этому господину Got, впрочем, m-me Огарева говорит, что и так можно познакомиться.

К Вам уже я не заехала, сберегала свои силы для поездки. Впрочем, всякий непарижский воздух имеет на меня хорошее влияние; я как только выехала из Парижа, почувствовала себя ужасно хорошо, несмотря на страшный холод. Здесь, должно быть, будет скучновато. Мне будет очень приятно хоть изредка получать от Вас письма. Писать мне нужно: Poste restante. Сейчас пойду с m-me Огаревой искать себе квартиру.

Ах, графиня, какой великолепный папский замок в Авиньоне! Теперь в нем казармы. Вот здесь было судилище инквизиции, рассказывал проводник, здесь пытки, с этой башни анархисты в 93 году сбрасывали папистов. Ce moderne[151], сказал он, входя в одну залу, где солдаты ели, чистили свою сбрую, пели и бранились… Это была зала совета кардиналов. Кроме замка, я ничего не видела, а там еще могила Петрарки и Лауры, башня Филиппа Красивого и еще что-то. Мне нужно было спешить, чтоб возобновить леченье, без которого, я увидела, что будет плохо.

Ваша Полинька

[Р. S.]

Лиза очень довольна куклой. Она теперь какая-то смирная и серьезная. Впрочем, я еще хорошенько ее не видала. М-me Огарева сказала, что она Вам обязана спасением этого ребенка.

Потрудитесь передать мой поклон молодому графу, и не молодому, и Утину. Молодые люди, особенно Утин, нехорошо сделали, что не пришли со мной проститься, но Бог с ними. Еще передавайте мой поклон Усову.

Какая сегодня великолепная погода. И тепло.

Дорогой я познакомилась с одной дамой, которая приглашала меня к себе гостить. Очень милая немолодая женщина, отчасти сентиментальная.

Когда мне нужно будет посоветоваться насчет выбора книг или что-нибудь в этом роде, Вы мне позвольте, Графиня, к Вам обращаться.

Я, должно быть, очень бестолково Вам пишу, не отдохнула хорошенько с дороги. Прощайте.

1865, 19 февраля

Добрейшая Графиня!

Вчера я получила Ваше письмо от m-eur Gautt[152], с которым случайно сошлась у m-me Огаревой. Я ужасно рада Вашему письму. Я не знала, чему отнести, что нет от Вас обещанного письма, и по обыкновению предавалась мрачным предположениям. Я каждый день ходила на почту (здесь), впрочем, кроме Вашего, ждала еще одно письмо и всегда возвращалась с тяжелым чувством.

М-eur Gautt сегодня утром уж был у меня и все, что нужно, предлагал мне устроить. Он мне понравился более других знакомых m-me Огаревой. Здесь несравненно меньше возможностей, чем в Париже, устроить жизнь свою независимо. Здесь предрассудки сильнее, а все и вся на виду, и сплетничать любят, кажется.

Я хотела жить в женском учебном пансионе, но там предлагают невозможные условия, напр., не выходить одной и пр. Я взяла комнату в maison garnie[153], а обедать буду ходить, как в Париже последнее время.

Я уехала из Парижа, потому что мне как-то было тяжело последнее время, я была сама не своя, не то делала, не то говорила, что нужно. Я чувствовала, что сделаю какую-нибудь глупость, влюблюсь, пожалуй, и буду много страдать. Влюбиться, пожалуй, можно, можно и страдать согласиться, но в том, что мне предстояло, я видела какую-то ложь. Выбор на Montpellier выпал почти случайно. Да и климат здесь лучше и расстояние от Парижа больше. Так что разница значительнее.

Обо мне теперь можно сказать: «От людской любви и дружбы в лес дремучий убежал, стал кореньями питаться, стричься, бриться перестал».

Скучать здесь я, должно, буду сильно.

Здесь тепло, по крайней мере.

До свиданья. Не забывайте Вашу Полиньку.

Здоровье хорошо.

Это я второе письмо Вам посылаю. У меня сегодня тоскливое и сентиментальное настроение духа, чувствую, что вздор напишу, если буду распространяться. Жаль, что бить меня некому.

Лиза смирная, кажется, но, впрочем, любит все, чтоб было по ее вкусу и желанию; может быть, и смирною она мне показалась потому, что тут нраву ее никто не препятствует, так что ей не из-за чего блажить.

А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.

29 февраля. Среда [1865]

Дорогая Графиня!

Третьего дня я получила Ваше письмо, которым, наконец, успокоилась.