Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

в жизни государств, есть акции и реакции; в одну эпоху человек любит, в другую говорит себе: довольно, пускай меня любят, когда хотят, а нет, не надо.

31 декабря

Сегодня получила от сестры письмо и отвечаю ей следующим.

14 января

Число людей, у которых легкая победа над женщиной теряет достоинство этой женщины, может быть, гораздо более велико, чем я предполагала.

15 января

Наконец я увидела действие пропаганды. Хозяйка высказала мне претензию за то, что я ей не сказала, что даю Леони. «Вы должны были держать сторону хозяев, а не слуг», – сказала она мне. «М-те, я не могу держать ни сторону хозяев, ни сторону слуг, – сказала я. – Я держусь только правды, впрочем, если хотите, я заплачу деньги, которые вы через меня потеряли», – и я ушла. Она спрашивала прислугу, что я говорила после, та сказала: ничего. Спустя несколько часов m-me Ruit приходила ко мне извиняться. Впрочем, не обошлось без донкишотства. Леони, чтоб взять с хозяйки деньги, сказала, что я ничего ей не давала, что у меня куча дела и беспорядок и что я самая беспокойная и изнеженная.

Был сегодня У[тин], с которым мы имели великий диспут о любви, по поводу А. К. Разговор начался с того, что он увидал ее портрет у меня. Я спорила, страшно горячо стояла за В., доказывая, что могли быть уважительные обстоятельства, по которым он с ней разошелся. Я говорила, что несправедливо требовать, чтоб молодой человек отвечал за себя и за других. Он отрицал, говоря, что он должен был жениться и, пожалуй, разойтись на другой день, если разлюбил, или обеспечить. Это мне нравится! В первом случае, значит, молодой человек из-за этого должен навеки отказаться от счастья и любви, ибо во второй раз жениться нельзя. А обеспечить? – следовательно, бедный человек не должен любить.

Я уезжаю из Парижа в какой-нибудь маленький город Франции. Надоела мне общественная ложь, хочу быть совсем одна, – будет правда; а то и одна, а порой кажется, что не одна, чего-то невольно жду, и надеюсь, и беспокоюсь.

Мне хочется быть ближе к природе. Она одна всех награждает одинаково, никому не отказывает в своих дарах. Хотелось мне поселиться на берегу моря, чтоб было грандиознее.

Montagnard был несколько озадачен моим решением. У[тин] немножко тоже. Лейб-медик принял совершенно равнодушно, но после двух положительных напоминаний моих об отъезде спросил: «Неужели в самом деле Вы едете?» Вот вопрос! Каламбур, что ли, я буду строить с ним. Алхазов радовался за меня, моему…

Петербург, 13(25) января 1865 г.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).

21 января

Вчера обедала в Hôtel Fleures. Рассказывали о женщине, удавившейся: подробности объясняли, как была затянута веревка. «Кто это ее так затянул, вероятно, ее муж», – заметила m-me Верней.

Сегодня мне были медицинские истязания. Я стала советоваться с лейб-мед[иком], куда лучше ехать, и сказала о Исп[ании], Валенции. «Поезжайте в Валенцию, – сказал он, – и я думаю туда ехать. Вам только стоит мне написать». Я была озадачена. «Это роскошь», – сказала я, чтоб сказать что-нибудь. Потом, не обращая много внимания на его предложение приехать, перевела разговор на другой предмет – предложила ему быть моим лейб-медиком из прекрасного далека. Он согласился и предложил мне дать рекомендательное письмо доктору.

Он предложил мне урок через несколько часов, но, придя, предложил отложить урок, найдя меня довольно слабою.

После его ухода [я думала] о грандиозной прогулке в Испанию…

26 января

Вчера был лейб-медик, давал урок, по обыкновению, болтали. Я ему, показывая портрет Катеньки, сказала: «Вот кто хорош». Но ему не очень понравился, он сказал, что его идеал красоты женской – Венера Милосская. Я сказала, что она выражает чувственность. Он не находит этого, говорит, что она такая гордая.

Третьего дня вечером, возвращаясь от обеда, я вздумала о Плантаторе и захотела спросить, там ли он живет, для этого решилась пойти в дом, где, мне говорили, он живет. Я повернула от Одеона к улице Насте. По улице Cornel я встречаю его с какой-то дамой. Было тут очень темно, и я сомневалась, он ли это. Я обернулась несколько раз, и он обертывался. Когда в последний раз я обернулась, он стоял с этой дамой. Сердце мое билось неистово, я перешла улицу и вошла на ступени Одеона. Под сводами, где обыкновенно продаются книги, было темно. Я пробиралась, как вор, чтоб стать напротив его и следить за ним. В это время он с той же дамой перешел улицу и пошел под сводами с той стороны, где продаются газеты и где было освещено. Я невольно шла за ним и следила его в толпе издали. Он шел все далее и далее по улице Vaugirar, я все шла за ним. Я еще сомневалась, он ли это, около Люксембурга я его догнала и шла шаг за шагом. Мне хотелось видеть в лицо его даму, но не удалось. Я заметила только, что она блондинка. Он мало с ней говорил, с ними шел еще какой-то господин, он шел со стороны Плантатора. Я ничего не могла слышать из их разговора. Подходя к улице М., Плант[атор] обернулся. Тут я хорошо его увидела. Он должен был меня заметить, но не знаю, узнал ли, не думаю этого; он обернулся без всякой внешней причины (по силе магнетизма, что ли?). Я немного отстала. Стыд и горе охватили меня. Я не знала, идти ли дальше или вернуться. Я остановилась, [но] какая-то сила влекла меня вперед, я пошла. Но куда, зачем идти? Я снова остановилась, увидя, что прохожие этой большой улицы смотрят на меня. – М-elle, чего вы ищете? – спросил меня какой-то мужчина. – Убирайтесь, оставьте меня в покое, – отвечала я резко.

Я повернула в темную улицу М. и потом вернулась домой. Моя первая мысль была идти в Hotel du Méd[ecin] и узнать наверное, там ли он живет, но я как-то не решалась идти одна и потому отправилась к граф[ине], надеясь найти там Утина или даже просить самого Салиаса проводить меня.

Я была страшно взволнованна, глупо как-то говорила и сказала, наконец, что иду домой. Усов предложил подождать немного и идти вместе, но я отозвалась, что нужно идти сейчас. Гр[афиня] просила Усова остаться, говоря, что я могу дойти одна, так как только 9 час., но я сказала, что я желаю именно, чтоб меня кто-нибудь проводил немного, что потом можно вернуться тому. Утин вызвался настоятельнее. Я старалась быть покойна, как только могла. – Отчего вы хотите, чтобы вас немного