Шах и мат - Эли Хейзелвуд

на солнце, а морская вода сделала их более пушистыми. По-хорошему, я должна удивиться, как она изменилась, но удивляться тут нечему. Спасибо сталкингу в соцсетях.

– Зачем… Что ты здесь делаешь?

Истон перекатывается на кровати и приподнимается на локтях, чтобы лучше видеть меня.

– Сабрина мне написала.

– Сабрина?

Она кивает:

– Ну, такая, высокая? Достигшая половой зрелости? Жутко замкнутая?

– Я знаю, кто такая Сабрина, – трясу головой. – Она тебе написала?

– Это была моя ошибка – я дала ей свой номер, перед тем как уехала из Нью-Джерси. В ту самую неделю, когда ты заставила меня везде их подвозить. До сих пор не могу тебе простить.

– Ты переписывалась с моей пятнадцатилетней сестрой?

– Нет. Я не отвечала ей, когда она присылала мне тиктоки с танчиками, на которые мне плевать, или тиктоки с роллер-дерби, на которые мне плевать еще больше. Но несколько недель назад она написала про тебя. Так что я ответила.

Я постепенно прихожу в себя после полуинсультного состояния. Истон приехала. Она здесь, на моей кровати, и даже не сняла обувь, перед тем как туда плюхнуться. Мы не общались сто лет. Тысячелетие.

Возможно, я немного злюсь.

Я скрещиваю руки на груди:

– Разве ты не должна быть в Колорадо?

– Колорадо-шмолорадо.

Я прищуриваюсь. Возможно, «злюсь» не совсем правильное слово.

– Удивительно, что ты смогла бросить свой драгоценный колледж. Ты же его так любишь, – мой голос полон язвительности и обиды.

Истон наклоняет голову:

– Не помню, чтобы говорила подобное.

– Тебе и не нужно было.

– Ты умеешь читать мысли?

– Я умею читать то, что ты пишешь в соцсетях.

– Ну да, – она с мудрым видом кивает. – Я обнажаю там свою душу и рассказываю обо всех своих невзгодах.

Я опускаю взгляд, чувствуя себя жалкой идиоткой.

– Я хочу сказать, – добавляет Истон, пожимая плечами, – что понимаю, откуда у тебя такие мысли. Я думала о тебе примерно то же самое.

– Правда? – я сердито поднимаю брови. – Я не обновляла свои соцсети с того момента, как три года назад увидела этого гигантского леопарда.

– Так и есть. Но чтобы следить за великой Мэллори Гринлиф, сегодня не нужно подписываться на ее аккаунты. Например, на «Джезебел» есть целая статья про твой гардероб.

– Нет там никакой статьи, – выдыхаю я. Черт. – Или есть?

– Штуки четыре точно. Короче. – Она перекатывается на кровати и наконец садится на самом краю. – Невероятно унизительно узнавать из интернета о том, что твоя лучшая подруга, с которой ты дружишь много лет, с кем-то впервые в жизни встречается и даже не почесалась рассказать об этом…

– Я ни с кем не…

– …или она забыла упомянуть, что выиграла Открытый чемпионат Филадельфии, ее пригласили на Турнир претендентов и она в десны целуется с лучшим шахматистом в мире и выступает против него на чемпионате мира… Мне продолжать?

Я не отвечаю. Просто смотрю, как Истон встает и подходит ко мне. Десятки маленьких кусочков мозаики наконец соединяются в голове.

– Знаешь что? – она чешет висок. Красивые карие глаза смотрят на меня со всей серьезностью. – Когда ты начала писать мне все реже, я подумала, что ты забыла обо мне. У тебя теперь эта суперкрутая стипендия, реально горячий парень, призовые деньги. Боже мой, Мэл, ты теперь знаменита, и это так странно. Я подумала: ты решила, что я для тебя пройденный этап. Что ты переросла меня.

– Я…

– Но затем, – Истон поднимает указательный палец, – Сабрина написала мне, какой несчастной ты стала, и я вспомнила кое-что важное.

Я сглатываю:

– И что же это?

– Что ты идиотка.

Я вздрагиваю.

– Ты всегда была такой, – продолжает она, – и я понятия не имею, как могла об этом забыть. Ты никогда не хотела быть обузой даже до истории с отцом. Ты не хотела навязываться. Всегда бросала людей раньше, чем они успевали бросить тебя. Мне следовало быстрее осознать, что ты творишь, если бы я не увязла в собственных мыслях, – она облизывает губы. – В колледже… непросто. Порой очень даже невесело. А еще очень одиноко. Я потолстела почти на три килограмма. Мне теперь лифчик натирает.

– Ауч.

– Все в порядке, я заказала новый. Хочу сказать, что была слишком занята, чтобы понять: ты просто пыталась предугадать мой следующий шаг в своем шахматном мозге. – Она прерывается.

Я наблюдаю, как она с помощью пальцев ног избавляется от обуви.

– Думаю, когда я уехала, ты испугалась, что я забуду тебя. Так что ты решила забыть меня первой.

– Я не…

– Возможно, неосознанно, но…

– Я не хотела забывать тебя, – говорю хриплым голосом. Остатки раздражения исчезли под напором чего-то, похожего на подступающие слезы. – Просто подумала, что ты…

Истон вздыхает. Хлопает меня по плечу, затем вновь плюхается на кровать – по крайней мере, на этот раз босиком.

Я без понятия, как поступить, поэтому просто слушаю свое сердце: снимаю обувь, обхожу кровать и устраиваюсь на свободной половине. Мы с Истон одновременно поворачиваемся друг к другу лицом, лежа на подушках, и легко можем представить, что это одна из наших обычных ночевок. Это могло случиться и восемь, и пять, и три, и два года назад. Назовите любое время и любое место.

– Так что, – прокашливаюсь я, – теперь с этой классной девчонкой?

– Ким-ли?

– Ага.

– Мэл, она просто супер. Слишком крута по сравнению со мной.

Я киваю.

– Есть такое, самую малость.

Истон щипает меня за руку, и мы смеемся не только потому, что нам весело, но и от облегчения. Затем я выпаливаю:

– Ты останешься на чемпионат?

– Чувиха. Ты думаешь, я приехала в Италию, чтобы поболтать с тобой по душам и тут же развернуться обратно?

– У тебя занятия.

– Ничего страшного.

– Я не могу просить тебя пропустить две недели учебы ради меня.

– И не нужно. Я сама предлагаю.

Закрыв глаза, чувствую легкое волнение в груди.

– Я люблю тебя. И мне жаль. Я скучала по тебе, – вновь чувствую, что вот-вот заплачу.

После того как я заплакала в прошлый раз, мне кажется, внутри прорвалась целая плотина. За прошедший месяц я успела порыдать во время просмотра «Моей девочки», после того как учительница Дарси сказала мне, что моя сестра – одаренный ребенок, и когда Сабрина победила на соревнованиях по дерби. Теперь я плакса. Хотя, возможно, всегда ей была.

– Я тоже по тебе скучала.

– Истон… – шмыгаю носом. – У меня ни за что не получится победить в этом дурацком чемпионате.

– Может, и нет. Но это не имеет значения. Ты занимаешься тем, чем всегда хотела, вокруг люди, которые любят тебя, а еще ты делишь номер с лучшей подругой на свете. Правда, ей с недавних пор снова снятся кошмары. Так что тебе повезло, – она переплетает наши пальцы, как мы делали, когда были маленькими. – Мэл. Ты уже победила.

Так мы и засыпаем: моя рука в ее, наши рассыпанные по подушкам волосы спутались.

Все следующее утро мы с Истон исследуем город, и кажется, будто мы не расставались.

Начинается день не очень: спрашиваем у консьержа, как пройти к фонтану Треви, на что в ответ получаем шокированный взгляд и заявление, что он вообще-то находится в Риме, примерно на пятьсот километров южнее. Когда доходим до площади Святого Марка, нас пытается заклевать голубиная стая, после чего мы принимаемся яростно счищать с одежды птичий помет.

Когда уже второй человек просит у меня автограф, мы покупаем две пары дешевых солнцезащитных очков с оправой в форме сердечек и сорок пять минут выбираем муррину в подарок для Ким-ли. Спрашиваем владельца лавочки: «Какая подойдет для человека, у которого любимая певица Тейлор Свифт, а любимый режиссер – Ари Астер?» – и он притворяется, что не понимает по-английски. Мы трижды завтракаем. «Прямо как хоббиты», – повторяем мы, вгрызаясь в печенье «Поцелуй дамы», бенье и местные блинчики. Не то чтобы это какая-то очень смешная шутка, но мы так давно не проводили время вместе, что смеемся над ней целых два моста.

Посмотрите на нас.

Кто бы мог подумать.

Точно не я.

Мы пытаемся сделать селфи на мосту Риальто, когда от Ким-ли приходит сообщение: «Эй, как Италия?