Шах и мат - Эли Хейзелвуд

почти говорю я, но тут же вспоминаю, что Сабрина сказала о моих родительских поползновениях.

– Вы расстались? – спрашивает она. – Что он натворил?

– Он… мне врал.

– О да. Ложь. Что-то, что ты терпеть не можешь, – мамин тон мягкий, но я все равно вздрагиваю. – Давайте послушаем, о чем именно он соврал.

Я рассказываю о Дефне, стипендии и видео Коха. Когда заканчиваю, мама глубоко вздыхает и говорит:

– Послушай, мне нравится Нолан. Когда вы вдвоем… Думаю, он тебе подходит. Но речь о другом. Речь о шахматах и о тебе, – она сжимает мою руку. – Ты хорошо заработала на тех турнирах. Мне очень помогают новые лекарства, и последние недели я могла позволить себе работать. Чувствую себя гораздо лучше, чем полгода назад. Я благодарна тебе за то, что ты сделала для нас, но настало время подумать о себе.

Вина и ответственность – тяжелая ноша, Мэллори. А еще за ними можно спрятаться. Но теперь ты вольна делать то, что любишь. Например, никогда больше не думать о шахматах и переехать в Боулдер к Истон. Или стать механиком. Путешествовать год по миру с рюкзаком. Выбор за тобой, у тебя нет никаких ограничений. Только для начала необходимо заглянуть внутрь и быть честной с собой. Да, знаю, это пугает. Но жизнь слишком длинная, чтобы бояться.

Я фыркаю:

– Ты хотела сказать, слишком короткая.

– Нет. Годы, полные лишений, когда ты заставляешь себя отказываться от вещей, которые делают тебя счастливой, проходят медленно.

Я поворачиваюсь к Дарси и Сабрине. Они смотрят на меня глазами одинакового голубого оттенка – с одинаковым серьезным выражением и одинаковыми светлыми волосами, обрамляющими их хорошенькие лица.

– И еще кое-что, – говорит мама. – Если тебе что-то нужно, ты можешь об этом попросить. Бог свидетель, мы уже достаточно у тебя просили. Но я знаю, что просить у тебя не получается, поэтому спрошу сама. Что бы ты ни решила – о шахматах или жизни в целом, – можем ли мы быть рядом с тобой? Можем ли с этого дня быть частью твоей жизни?

Я не могу заставить себя сказать «да».

Но, возможно, я добилась серьезного прогресса, потому что мне удается кивнуть.

Часть III. Эндшпиль

Глава 26

Все десять часов перелета Дарси выпытывает у Оза подробности грядущего чемпионате мира.

– Когда он начнется?

Через пять дней.

– Почему мы летим так рано?

Чтобы Мэллори привыкла к часовому поясу.

– Сколько партий?

Двенадцать.

– Сколько часов на одну партию?

Без ограничений.

– Значит, партии могут переносить на следующий день?

Мы живем в компьютерную эру – партии больше нельзя откладывать, иначе игроки проанализируют свои позиции с помощью программ.

– Кто будет считаться победителем?

Тот, кто выиграет большинство партий.

– Что, если будет ничья?

Именно поэтому партий двенадцать.

– Что, если ка-аждая игра закончится ничьей?

Придется провести тай-брейк – это несколько партий в быстрые шахматы и…

Оз мрачнеет:

– На этом рейсе бесплатный вайфай. Может, погуглишь?

– Мама не разрешает мне пользоваться смартфоном, пока мне не исполнится четырнадцать.

– Миссис Гринлиф, – говорит он маме, сидящей рядом со мной и Дефне в центральном ряду, – я собираюсь купить вашему младшему гремлину мобильный.

– О, нет никакой необходимости.

– Я настаиваю, – произносит Оз, опуская на глаза маску для сна.

– Мам, – ноет Сабрина, – если Дарси получит подарок от Оза, я тоже хочу!

– Если вы обе заткнетесь к чертовой матери, то с удовольствием.

Он агрессивно запихивает беруши себе в уши, а мои сестры одновременно издают радостный возглас:

– Юху!

Сидящая рядом Дефне хмурится.

– Должна сказать, возможность тай-брейка меня немного беспокоит. Весь последний месяц мы работали по десять часов в день, семь дней в неделю, и у нас все равно почти не оставалось времени на обычные шахматы. Блиц мы вообще не практиковали, – она пожимает плечами. – Ладно. Давай надеяться, что до этого не дойдет.

Серебряная сережка в форме фигового листа, что я подарила ей, когда она не позволила мне извиниться за свое мерзкое поведение, мило звенит у нее в ухе. «Мерзкое – это максимум, – сказала она мне перед тем, как обнять меня и обдать своим кисло-сладким лимонным ароматом. – Я должна была сообщить, кто именно тебя спонсирует. Хочу, чтобы ты знала, потому что я в твоей команде».

И я верю ей. Потому что, как мило заметил Оз, я наконец достаточно расслабила свой сфинктер, чтобы вести себя как взрослая. Спустя еще какую-то порцию унижений Оз согласился быть моим секундантом, что меня, признаться, удивило. Но не больше, чем то, что между ним и Дефне, возможно, что-то было. Я хочу знать, но не хочу спрашивать. «Пока не наберешься смелости, для тебя это будет секс Шрёдингера», – со знанием дела сказала Сабрина, на что я только кивнула, гордясь тем, как глубоко она постигла теоретическую физику.

В аэропорту Марко Поло, пока я зеваю и оплачиваю кучу разнообразных «Киндеров», которые выбрала Дарси, девочка в свитере с надписью «Я 

Рим» останавливает меня для фото.

Я и глазом не моргаю. Прошло уже больше месяца с того момента, как я приняла приглашение ФИДЕ и официально стала претендентом на звание чемпиона мира. После кучи вирусных тиктоков с моими партиями подобное происходит довольно часто. В очереди в продуктовом. В Департаменте транспортных средств, где мы с Сабриной сидели в очереди на получение водительских удостоверений. Пока пыталась бегать (что было необходимо, согласно расписанию, которое составила Дефне).

По словам Оза, мне нужна пиар-команда. По словам Дарси, я должна пойти на «Остаться в живых», если меня позовут. По моим собственным словам, я просто должна улыбаться и ставить автограф там, где просят, – на чеке, упаковке из-под кудрявого картофеля фри из «Арби» и даже – да, такое тоже случалось – на грязном найковском носке. Если я не одна, а с сестрами, они всегда пытаются влезть в фото. И все им разрешают, потому что они чертовски милы.

– Думаешь, победишь? – спрашивает меня «Я 

Рим», радостно растягивая гласные.

Мне не хватает духу признаться, что я серьезно в этом сомневаюсь. Что напугана до усрачки.

– Как знать.

– Ну, надеюсь, ты победишь. Я была первой доской в моей команде, когда училась в средней школе. А в комнате у меня висел постер Юдит Полгар. Никогда не думала, что своими глазами увижу женщину на чемпионате мира, особенно когда мужчины так беспощадны в спорте. И кстати, я знаю, что вы с Ноланом встречаетесь. Так что немного грустно, что тебе приходится играть против него. Но не давай ему спуску, ладно?

Девочка уходит, прежде чем я успеваю что-то ответить. Изображенный у нее на спине антропоморфный Колизей подмигивает мне на прощание.

– Так как? – спрашивает Дарси.

Я наблюдаю, как она поглощает конфету в виде бегемотика, и это немного пугает.

– Что?

– Тебе грустно, что придется играть против Нолана?

Я делаю глубокий вдох. Спустя несколько ударов ощущаю, как тяжелеет сердце у меня в груди, перекручивается и превращается в болезненное чувство, похожее на сожаление. С усилием возвращаю ему прежнюю форму и обхватываю маму руками за плечи.

– Да ладно тебе. Нам еще надо будет проходить таможню. Вдруг я напортачила с документами, и нам придется вернуться домой.

Логотип чемпионата мира удивительно, неописуемо уродлив – это напрягает.

Мы пялимся на него – часть тела одного нарисованного чувака переплетается с частью тела другого такого же чувака, у них на коленях полосатая доска в стиле Пикассо[54] – и едва не пропускаем табличку, где большими буквами выведено: «ГРИНЛИФ».

– Похоже, нам сюда? – предполагаю я.

– Практически уверена, это тридцать пятая позиция в «Камасутре», – бормочет Сабрина, и маме приходится объяснять Дарси, что это креативное слияние.

Думаю, я ожидала,