Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вообще — душно здесь и мертво. И, конечно, не только потому, что разлагается эмиграция, а — такова вся жизнь. Если б не мое здоровье и не работа моя — уехал бы в Арзамас, в Тетюши. Работаю — много. Скоро начну печатать роман в России. Скажите, как понравится и что не понравится.
Крепко жму руку, милый друг мой!
Всего доброго!
А. Пешков
20. V. 27.
861
П. С. КОГАНУ
22 июня 1927, Сорренто.
Дорогой Петр Семенович —
получил Ваше письмо и оттиски Вашей заметки, очень тронут Вашим отношением ко мне, очень благодарен. Да, странно, что мы не встречались раньше, работая в одном направлении и почти бок о бок.
Вы извините мне, что я не ответил Вам немедля на Ваше письмо; сразу же после нашего свидания — события в Лондоне, убийство П. Л. Войкова, которого я знал, ленинградские бомбы, смерть Турова, самоубийство Л. А. Тарасевича, тоже знакомого и уважаемого мною, — все это сильно расстроило меня. Несчастия меня никогда не угнетали, не угнетают, но приводят в бешенство, и так как выразить его здесь я могу только пером, то мне очень трудно.
Разумеется — я ни на минуту не сомневаюсь, что одолеть СССР — нельзя, — опоздали! И даже тысячи Чемберленов рост ее не задержат, надолго — не смогут! А все-таки — «мешают», как пишет мне один московский рабочий. Да, «мешают», это — так. А все-таки Англия потеряла Китай-то! И все-таки «история за нас», как сказано кем-то в Москве.
Главное же: а все-таки мы работаем. Ha-днях я получил несколько книг, изданных созданным по инициативе В[ладимира] Ильича «Институтом прикладной ботаники и новых культур», прочитал труд проф. Н. И. Вавилова «Центры происхождения культурных растений», его доклад о «Законе гомологических рядов», просмотрел «Карту земледелия СССР» — как все это талантливо, как значительно.
А рядом с этим — удивительно честно написанная книжка рабкора Жиги: «Думы рабочих, заботы, дела». Знаете, дорогой П. С., точно выкупался в холодной, чистейшей воде, и вся эта эмигрантская радость — подлая радость о том, что убит «большевик», — показалась такой ничтожной в ее омерзительности, такой агонизирующей. Не оптимист я, вижу много скверного, но и сам «ориентируюсь на хорошее» и всем честным людям советую это.
Желаю Вам всего доброго, крепко жму руку.
А. Пешков
22. VI. 27.
Sorrento.
862
В РЕДАКЦИЮ «КРЕСТЬЯНСКОЙ ГАЗЕТЫ»
29 июня 1927, Сорренто.
За работой изд-ва «Крестьянской газеты» я слежу второй год, почти аккуратно получая все издания, кроме двух: «Учись сам» и «На страже». Особенно удачными кажутся мне журналы «Крестьянка» и «Сам себе агроном». Хотелось бы видеть в числе изданий ваших журнал, подобно издаваемому «Рабочей газетой» — «Хочу все знать». Почему бы вам не войти в соглашение с «Рабочей газетой» и не предложить вашим подписчикам и этот журнал? Ведется он очень хорошо.
У меня от вашей работы такое впечатление: я думаю, что ни одно из «культурных» государств Европы не может похвастаться такой всесторонней и умной заботливостью о культурных нуждах крестьянства. И тот факт, что вы уже печатаете 1 200 000 экземпляров ваших изданий, — неоспоримое свидетельство, что работа ваша оценена по достоинству и что рост и влияние вашей деятельности вполне обеспечены. Не примите эти слова за комплимент человека, который хочет быть приятным вам. Я, разумеется, понимаю, что и ваша огромная работа все-таки еще невелика для страны, где крестьянства 80–85 %. Но все-таки у меня есть данные, питающие мою уверенность, что работа замечена и заметна.
Мне приходится нередко получать письма из различных захолустий нашего Союза, и в них я читаю не мало простодушных «комплиментов», неоспоримо заслуженных работниками центра. Все эти комплименты удобно укладываются в слова одного крестьянина-воронежца, который пишет мне:
«Это правда, что жить стало легче и светлей; завелись в центрах люди, для которых наш брат — не пустое место, стали работать и для мужика, вот и он понимать начал, что не на чужой земле, в своем государстве живет».
А вот несколько метких слов уже прямо по вашему адресу.
Пишет земляк мой:
«Учить умеют, и это как раз в пору: учиться нам по-новому жить надобно быстро, я им туда писал в газету благодарности наши» (орфографию не сохраняю).
Но вы, наверное, «благодарности» эти читали, и вам они больше знакомы, чем знакомы мне. Конечно, их должно бы быть больше, но люди все еще скупы на оценки заслуг, да «иной хитрец и боится похвалить за работу, как бы, дескать, работник не зазнался», — это тоже из письма. Кроме того, люди все еще не могут забыть одну из противнейших русских поговорок: «хорошего — понемножку», хотя давно бы пора изменить ее: «плохого — помаленьку».
Спасибо вам, товарищи, за присланные вами сведения о работе вашей и позвольте от всего сердца пожелать вам бодрости, сил и непоколебимой уверенности в том, что вы делаете дело огромной важности.
Мой привет.
А. Пешков
29. VI. 27.
Пожалуйста, присылайте все ваши издания.
863
Е. С. КОРОЛЕНКО
10 июля 1927, Сорренто.
Дорогая Евдокия Семеновна —
cпасибо за ХХII-й том и простите, что не поблагодарил своевременно. Старею, изменяет память, да и работы много, времени не хватает.
ХХII-й том я читал с наслаждением и — с грустью. С грустью не только о том, что нет уже человека, который мог писать такие вещи, как «Талант» и «Бр[атья] Мендель», но и о том, что, отдавая свои силы художника борьбе за справедливость и против бытового зверства, он не дописал этих вещей. Изумительна — и поучительна — была в нем добросовестность художника! Меня особенно, разумеется, удивила и заинтриговала тема «таланта», — глубокая и трудная тема, ее у нас в литературе никто не касался. Превосходно по четкости, по пластике и мудрой простоте начаты «Братья Мендель». Похоже на старых французских мастеров, как Проспер Мериме.
Меня очень обрадовало сообщение С[офьи] В[ладимировны] о том, что она пишет биографию Вл[адимира] Галактионовича. Думается, что она должна сделать это очень хорошо.
Живу я — в работе,
