Канашкин В. Азъ-Есмь - Неизвестно

Согласно философскому словарю, двоевластие – «острейшее проявление раскола общества, народа и власти, правящей элиты и локальных сообществ, выражающееся в стремлении расколотых частей сформировать свои центры…» У Льва Троцкого в его эссе о двоевластии как явной фикции говорится еще более категорично: «Двоевластие не только не предполагает но, вообще, исключает дележ власти на какое-то равновесие…» Нам, привыкшим к ощущению иллюзорности происходящего, подобная констатация представляется несколько опасной, а потому нежелательной, и мы с готовностью пускаем ее по ведомству подозрительного элемента. А между тем, пресловутое «два в одном», – и мы это осознаем с нарастанием, – вполне актуальная мета-реминисценция из «Мелкого беса», где в зловещей, исчерпанной реальности «люди облаивают друг друга», «собаки сально хохочут», «деревья не дают тени», «любовь трупцем попахивает…» А Недотыкомка – как смещенное сознание – кружит, заметает следы и «околпачивает»…То есть вольно-невольно как бы доструктурирует образ тандема, продолжающего свое иррелевантное шествие.

5.

В вышеупомянутой книге Ильи Эренбурга «Портреты современных поэтов» читаем: «Прежде, чем открыть для себя Сологуба, я представлял его не то индусским факиром, не то порченной бабой-кликушей. Увидев впервые, сильно разочаровался…» И в самом деле, встретившись с автором «Мелкого беса», Эренбург оказался поражен его предельным прозаизмом. Было очень трудно поверить, вспоминает мемуарист, что легализуемое сладострастие, строгая система разрушительной логики, театрально-пакостническая плоть, гуманитарная абсурдистика, мягкие гомосексуальные наклонности, наконец, рационально-деструктивная правильность исходят от этого безликого дидактика и моралиста…

Русское сознание текущих дней – это архитрагическое сознание. Но трагичность эта постоянно снимается и нейтрализуется мощным «паяцтвующим» началом. «Мелкий бес» и Недотыкомка в этом контексте – нечто вроде сниженного квази-Евангелия, которое реализует себя в сочетании карнавально-высокого и мизерабильно-низкого. Более того, именно эти два контрапункта – хохмящая высота и безмерная низость – определяют саму архитектонику текущего бытия.

«Мир прекрасен и в отчаянии!..» – проговорил постреволюционный Александр Блок. Ему было плохо не от того, что ему плохо, а от того, что другим еще хуже… Мог ли испытывать подобное Сологуб? Нет, создатель Недотыкомки мог произнести только то, что многократно повторял перед смертью: «Мне бы еще походить по этой земле…» Живший вместе с Сологубом в Детском Селе Разумник Васильевич Иванов, критик, теоретик и литературный историк, вспоминает, что в 1927 году, на исходе своих дней, Федор Кузьмич превратился в того, кем и был – рефлектирующего Федю Тютюнникова, будто непроизвольно ронявшего бесхитростные слова, стекавшие с застенчивой души, и лепившегося не к отраве суеты и яду комфорта, а жизни-смерти без ложных представлений.

В своем стихотворном сборнике «Пламенный круг», вышедшим вместе с «Мелким бесом», Сологуб предсказал:

Я зажгу восковую свечу

И к творцу моему воззову,

Преклоняя главу и колени:

Бытия моего не хочу,

Жития моего не прерву,

До последней пройду все ступени.

В контрастном мироощущении дня сего такое заклинание: «Жития моего не прерву…» – позиция столь же отвечающая реальному моменту, сколь и предельно чреватая. Дело в том, что явленная на сейчас «распря» между Россией Великой и Россией Комфортной, открывает не бездну, а безумие «Недо» – духовного лишенчества, дуального отщепенчества, репрессивного девианства. Намерение нашего достославного тандема «до последней пройти все ступени» – это модификация отсроченной смерти: цепная реакция мутаций, что неизбежна при вхождении во Всемирное Государство. Это окончательная утрата русскости как ощущения собственной страны и собственного народа. Это самоотречение не ради «высшего» в нас, стремящихся быть Великой Россией, а ради «низшего» – России Комфортной. Того сияющего на торжище Мутанта, что сплачивает генно-модифицированных вокруг Тандема, «идеального» в своем мини-различии, и лишает святого-святых – национальной идентичности как судьбоносного «верха».

В одну из благословенных минут, прервавших центробежную активность, Сологуб-Тютюнников проронил: «Разъединить себя с другим собою Великая ошибка бытия…» Эти слова животворны. Однако нам вряд ли стоит обманываться в отношении Медведева-Путина: они были и остаются в той мере партнерами по сговору, в какой подчиняются своему нано-конформистскому Эго. Ведь для «Недо» все, что ему сопротивляется или противостоит – противоправно, противоестественно, несовременно…

13 апреля 2011г.

Пункция «прото»

1.

Коммуникабельно-галантный россиянин с эльфоподобным кошерным телом, натренированным обаянием и кичливо посаженной головой – таким видится с экрана ТВ Дмитрий Анатольевич Медведев, взявший курс на Трон единоличного российского Арт-Менеджера. На мартовской Встрече со студентами МГУ (2011) он, вспомнив свои былые преподавательские обертоны, рассказал, как студентка юридического факультета ЛГУ, которой он поставил «отлично», на выходе из аудитории вдруг приостановилась и с нарастанием, переходящим в «фортиссимо», прокричала: «Люблю!..» Эта реакция благодарной студентки, как и пикантное «эсхато» Президента, не коробят своей тривиальностью. На последовавшей вскоре другой Встрече, на этот раз, как было отмечено, с деятелями современного искусства (24.03.2011), Дмитрий Анатольевич не просто пролонгировал свой имидж покровителя молодых и сердцееда, а и задал чаемому статус-кво дополнительный импульс. «Сила Президента как раз и заключается в том, что он может подписывать бумаги, которые трудно игнорировать…» – сказал Дмитрий Анатольевич. И, что называется, изысканно и афористично вознес свой манифестированно-авторитарный китч на вершину недогматической диалектики.

2.

Имя-фамилию «Медведев» очень многие воспринимают как нечто самородное, сакрально-народное, напоенное русской силой и русским духом. Однако в реальном самопроявлении ничего таежного, берложьего, сказочно-топтыгинского у Дмитрия Анатольевича нет. Он весь из экспрессионистких полотен Марка Шагала, персонаж, парящий над мистериально-лунной местечковой диспозицией, и через бундовские эксцессы, большевистскую неистовость, полудисиденсткое самообольщение, постсоветский партийный суицид пробившийся к «своей звезде». И его родовая отметина – не варварская греховно-покаянная молельня, а пламенная неугомонность, ищущая себя в поиске параллельной Родины и преодолении всего глухого и косного. Причем, не только местечкового, ставшего анахронизмом, а и того, что генерализовалось в Большой Традиции.

На вышеназванной Встрече, преподнесенной СМИ в формате судьбоносного диалога Культуры и Власти, Президент именно в этом ключе продекларировал свой субъективированный посыл: «Не буду скрывать, я действительно люблю актуальное искусство…». И тут же, форматируя это тяготение, заострил его до предела и, тем самым, до предела сузил: «В позапрошлом году, когда я обращался с Посланием Федеральному Собранию, там были слова о том, что государство должно помогать, поддерживать, поощрять, способствовать не только классическому искусству, но и современному искусству. Такая вроде невинная вещь, я даже, что называется, особенно не парился, я ее произнес, а потом встретился с некоторыми нашими классиками, сами можете домыслить, кто это. Мне сказали: «Зачем вы это сделали? Вы же опровергаете все основы, все наши мэтры напрягутся. Если Президент страны сказал что-то о современном искусстве, значит, с классическим искусством в нашем государстве покончено…».

Можно ли из этой сентенции, точнее набора слов, вывести, что классика в интерпретации Дмитрия Анатольевича – нечто ортодоксальное, проще, та жертвенно-культовая преисподняя, в которую погружается все «актуальное» и «насущное»? Нет, Президент прямо так не говорит. Он только отмежевывается от Авгуров, закомплексованных на «униженных и оскорбленных». И в противовес хрестоматийным мэтрам, чуждым ему по образу мысли, выставляет раскрепощенный «нью-эйдж» новой поросли. Той, что взращена современным техно-драйвом и старообрядческую «лажу чувствует моментально. Если нет попадания с точки зрения современных технологий, компьютерных эффектов, если это выглядит слабее, сразу же уход вниз происходит. А если это где-то вровень, плюс-минус – понятно, что «Аватар» трудно снять в наших условиях, это очень дорогой проект, – но в принципе, если есть попадание по технологиям, все уже, тогда нормально…».

3.

Путь к креслу Президента, даже проторенный, остается прихотливым, и, как представляется, ни в одной из медведевских тусовок не проглядывает так отчетливо, как в этом легком-прелегком ультра-проминаже. О бесконечных пиар-изюминках Дмитрия Анатольевича можно толковать бесконечно, но здесь он определенен. И, несмотря на несколько косноязычное притопывание перед рубищем «Матерых», не напуган и полнозвучен. «Нашим пацанам было приятно…» услышал Президент под занавес. И на уровне эмансипированного исторического контекста сомкнулся с «неистовыми» – российским мелкобуржуазным авангардом: «напостовцами, «неовеховцами», «конструктивистами», получившими при Троцком карт-бланш творцов «перманентного» преображения. А в наш контрреволюционный и закамуфлированный реванш-промежуток – 1990-2012 гг. – «новых русских», решительно отделивших «гетто избранничества» «от кишащего быдла» и «тоталитарного смрада».