Благодарность - Дельфина де Виган

уготован столь печальный конец? Неужели нет никакой развилки, обходной тропы, запасного пути? Неужели ничто не спасет нас от этой катастрофы?»

В первые годы после завершения учебы я занимался и с детьми, и со взрослыми, и со стариками. Постепенно большую часть своего рабочего времени я стал проводить в домах престарелых. Не могу сказать, что это было моим решением или сознательным выбором, просто так вышло. Так сложились обстоятельства. Больше и добавить-то нечего. В общем, сейчас я сотрудничаю с несколькими учреждениями для пожилых людей; я нашел свою нишу.

Я чувствую себя на своем месте. Я там, где и должен быть.

Мне нравится смотреть на них, я восхищаюсь тем, как отчаянно они сражаются.

Мне нравится слушать их голоса — неуверенные, колеблющиеся, дрожащие.

Я снимаю их на видео. Не всех. Только некоторых. Как правило, с первой встречи. На моем цифровом накопителе хранятся десятки файлов, рассортированных по папкам.

Я снимаю их для научных целей, стремлюсь улучшить свои методы работы. Но дело не только в этом.

Я нежно люблю дрожание их голосов. Эту хрупкость. Эту мягкость. Я нежно люблю их неузнаваемые, приблизительные, растерянные слова и их молчание.

И я сохраняю все записи даже после смерти своих пациентов.

Мадам Сельд я начал снимать на видео с пятого или шестого занятия. Я сохранил все записи.

Я вхожу в комнату мадам Сельд. У нее утомленный вид, и я сразу чувствую, что она не очень-то настроена заниматься. Но она приосанивается и незаметным жестом поправляет прическу. Делает над собой усилие, чтобы улыбнуться мне. Кокетство пожилых дам в очередной раз потрясает меня.

Я достаю из рюкзака ручку, тетрадь, картинки и раскладываю их на столе.

— Как дела, Миша?

— Да идут…

— Судя по тону вашего голоса, идут они не очень-то хорошо.

— Мне сложновато ампутировать… адоптировать.

— Адаптироваться?

— Да, вот-вот.

— Это нормально. На то, чтобы освоиться, уходит не одна неделя, а вы тут всего несколько дней. Я принес кое-какие материалы и предлагаю вам позаниматься. Согласны?

Она подозрительно смотрит на меня.

— И чем же мы будем заниматься?

— Упражнениями, которые разработаны специально для пожилых персон.

— Что за «пожилые персоны»? Говорили бы прямо — «старики». Потому что старики — они и есть старики. Чего тут по кругу да около ходить. Вы ведь спокойно произносите слово «молодежь», разве нет? Вы ведь не говорите «молодые персоны»?

— Вы правы, Миша. Вижу, слова для вас — не пустой звук. Это меня радует. Итак, вы позволите предложить вам маленькое упражнение?

— Предложите мне лучше маленькую сигарету.

— Вы курите?

— Нет-нет, что вы. Я бросила уже… давно, но, учитывая обстоятельность, сигаретка мне не перемешала бы.

— Курение запрещено во всем учреждении, мадам Сельд. К тому же курить было бы не очень разумно. В любом случае, я не курю.

На ее лице разочарование.

Она молча разглядывает меня, изучая каждую деталь моего облика — часы, обувь, прическу. Тишина нисколько не смущает ее.

— Что ж, приступим, Миша. Я задаю вам вопрос и показываю четыре картинки. Вы выбираете среди них правильную, затем пытаетесь назвать то, что на ней изображено, верным словом.

Она внимательно слушает меня. Объясняя задание, я достаю нужные карточки.

— Первый вопрос, пока просто для примера. Какой объект используется для того, чтобы наносить цементный раствор?

Я кладу перед нею четыре картинки. На них мастерок, лопата, секатор и грабли. Миша взирает на карточки с преувеличенной озадаченностью на лице.

— Как-то не очень приманчиво.

— Пример не самый забавный, я согласен.

— Мне хотелось бы разговаривать с вами, а не отвечать на эти вопросы.

— Хорошо, давайте немного побеседуем, но потом все-таки выполним пару упражнений.

— Ко мне повадилась ходить одна дама.

— Сюда?

— Да. По вечерам. Входит без предубеждения и заявляет, что ищет мальчика. Она меня пугает.

— Это одна из постоялиц пансионата?

— Да. Но… вчера все было совсем плохо. Она пришла после ужина, в тот же час, что и в другие дни, и спросила меня, где мальчик, и я… я сказала… очень… терто, так, чтобы она поняла: «Я не знаю, мадам, где ваш мальчик, и я должна предубедить вас, что вы ушиблись дверью». Я включила телевизор, хотя почти не смотрю его, но дело в том, что там есть один… комментатор, он мне очень нравится, у него такие белковые зубы и всегда безукоричневый вид, понимаете? Он новости читает. И представьте себе, едва эта дама услышала его голос, она пришла в невероятное пробуждение! Подлетела ко мне и закричала: «Да вот же он, мальчик!», как будто я украла ее мальчика и посадила его в свой телевизор! Я немедленно выключила телевизор при помощи… пальто… пульто управления, чтобы она ушла. И это сработало. Но теперь я не включаю его — боюсь, а вдруг она вернется…

— Надо рассказать персоналу. Эта дама явно не в себе. Пусть медсестры тщательнее следят за нею и постараются сделать так, чтобы она не входила в вашу комнату без приглашения.

Некоторое время она хранит молчание. А затем вперяет свои глаза в мои.

— Ничего уже не вернуть, да?

— О чем вы?

— Обо всем… обо всем, что уходит и убегает от меня… Ничего уже не вернуть?

— Мы вместе будем работать над тем, чтобы вам стало лучше, Миша.

— Но… если говорить по правде?

Поколебавшись секунду, я отвечаю:

— Мы можем замедлить процесс, но не можем его остановить.

Мебель в комнате дома престарелых переставили так, что противоположная от окна стена стала абсолютно голой.

Миша стоит посреди комнаты, замерев в какой-то странной позе, будто ее остановили на бегу.

Тишину нарушает девичий голосок:

— Море волнуется раз…

Миша тотчас приходит в движение и направляется к пустой стене.

— Море волнуется два…