Свет мой - Ким Макаров

Ей-богу, скучно мне за этим столом. Устал я в отпуске от безделья. Сейчас бы к себе, на Камчатку! Эх, веселая в эту пору там работа!

…Горбатя чистые и быстрые струи речек, обдирая бока в кровь, прет на нерестилища кета, горбуша, прет ради продолжения рода своего, прет… и потом измочаленная, страшная в своей метаморфозе, скатывается в моря. Но это потом…

Я по-английски покидаю веселую компанию и выхожу на свежий воздух. Степь пахнет горькими травами, а в ночном небе плывут созвездия Красных Рыб.

«Черт возьми, — думаю я, — сколько труда, пота, сколько недоспанных ночей, нервов, страха, наконец… Ради чего?»

И в голову приходит странная и дикая мысль — не отстукать ли телеграмму своему начальству в Управление: прошу уволить по собственному желанию…

Нет, не поймут. Скажут: на легкую жизнь потянуло маримана. Не поймут.

Собственно, и желания-то у меня такого нет. Трудно представить даже, как это я буду без моря…

— Но — обидно же! Ей-бо, обидно: неужели я вкалываю, чтобы сладко и вкусно выкушивала  м о ю  р ы б у  эта оранжерейная дамочка и ее компания?

Вижу воочию, как она берет холеными пальчиками розовую прозрачную дольку кеты, ноготки на пальчиках в темном коричневом маникюре, точно затаились жуковины, таракашки, слышу бархатный ленивый голосок: «Кушайте, кушайте. Вчера этой радости добыла. Ну, конечно, по блату. Какой разговор! Блат — нам лучший брат! Ха-ха-ха!»

Черт! Куда вы плывете, созвездия Красных Рыб?!

Клара

Лето на редкость было грибным. Народ до того избаловался, что кроме белых грибов да сырых груздей ничего не брал.

Корзина, моя была полна, и я решил малость передохнуть, а заодно подумать, как быстрее выбраться из леса к железнодорожной станции. Присел на пенек. В траве посверкивали ягоды костянки, вызывающе ярко стояли гордые мухоморы. До чего ж красивы! Красные, в белых крапинках на шляпке, с бахромистой окантовочкой по ножке — смотрелись они праздничными куличами на зеленой скатерти поляны. Было тихо. Удивительное это время — межцарствие лета и осени. Лес полон сил и молодости, но воздух уже подсвечивается осенними листочками…

Я задумался и очнулся от ощущения: кто-то на меня пристально смотрит (я даже невольно передернул плечами). Медленно повернул голову и вижу: на упавшей березе сидит большая серая ворона.

— Ты кто! — спросил громко. — Колдунья? Заколдованная принцесса?

Ворона покачнулась, но продолжала внимательно и строго смотреть на меня.

— А! — махнул я рукой. — Обыкновенная ворона.

— Кара! Клара! — выкаркнула ворона.

Я чуть с пенька не свалился. Ворона же, решив, что знакомство состоялось, взлетела на вершину сухостоя и принялась спокойно чистить свой клюв о сучок.

Я потоптался у дерева перед ней и двинулся прямиком через лес.

Вышел удачно — прямо к станции. Электрички еще не было, платформа пуста.

Я присел на скамейку, вынул из плаща газету. Вдруг слышу за спиной: кхы-кхы. Кашляет кто-то, да так, будто этому человеку по крайней мере сто лет. Оглянулся — на бузине ворона!

— Клара? Это ты?!

— Кра! — откликнулась она и слетела на платформу. Ходила птица важно, гордо, с независимым видом и все посматривала одной черной бусинкой на мои спортивные кеды, наверное, ее заинтересовали шнурки: разноцветные, с блестящими металлическими концами.

Я протянул руку к ней, Клара — цап меня за палец. Гордая! Тогда я прикрыл глаза — это ее и успокоило. Подскочила Клара к моим ногам, ухватила клювом конец шнурка, потянула… «Ах, ты баловница!» — хотел поймать я ее. Но подкатила электричка — Клара взлетела, я махнул ей рукой, щелкнули двери.

В вагоне я сел у окна. Вечерело. Над горизонтом стояли чуть тронутые зарею розовые облака. Березовые колки, пустынные поля наполнялись синим сумраком и туманом.

Через полчаса электричка остановилась на станции с чудным и удивительным названием: «Сыропятка». В окне я снова увидел ворону! Она летела над платформой и поездом и громко каркала. Неужели Клара?!

Я вскочил и бросился к дверям, но было уже поздно: станция медленно поехала назад…

На следующей остановке я вышел, долго ходил по перрону, смотрел в небо, ждал… С шумом и гамом промчалась стая грачей к городу, над дорогой, охотясь за полевками, зигзагами летал сорокопут, а в болотистой низине незнакомая мне птичка грустно и тонко кричала: «Пи-пи, ти-ти-и…»

С Кларой я встретился в том же самом лесу через две недели. В общем… в этот раз я привез Клару к себе домой в город.

Кларе моя большая двухкомнатная квартира явно не понравилась: она ходила по скользкому паркету и недовольно каркала. Увидев же себя в зеркале, распетушилась… Как, еще одна ворона?! Она налетела на соперницу, ударила ее клювом, отскочила, снова налетела… Пришлось Клару устраивать на балконе. Пока я приспосабливал в углу под гнездо старую фетровую шляпу, она летала неподалеку, любопытничала по соседним окнам, негромко и спокойно поскрипывала клювом: видимо, ее вполне устраивал балкон и девятый этаж.

Жили мы дружно. Целыми днями Клара была на улице: носилась за собаками, гоняла кошек. Мальчишки же сразу приняли ее в свою компанию: теперь стивенсоновский пират Джон Сильвер гордо ходил с перевязанным глазом и вороной на плече…

Каждую субботу я брал Клару на рыбалку. Она с большим удовольствием ходила по мокрому песку, ловила бабочек, стрекоз, лакомилась червяками, мелкой рыбкой, затевала длинные и громкие споры с полевыми сородичами…

Вскоре я обнаружил у Клары рыбацкую сметливость. Когда поплавок уходил на глубину, Клара с высокого дозорного куста слетала к удочке и нетерпеливо каркала.

Умная все же птица! А впрочем, чему удивляться?! Поживи сто-двести лет на белом свете… разума-ума наберешься… Говорят же: «С каждого года — по былинке, с десятка — быль, а с веку — голове ковыль».

Один раз в месяц я чистил гнездо у Клары: любила она натаскивать в него разные ленточки, перья, железки… Смотрю — ложка. Не простая — серебряная. «Ах ты, сорока-воровка!» — возмутился я. Но что делать? Летом окна и двери на балконах открыты.

Я находил в гнезде какие-то блестящие безделушки, иногда дорогие колечки, сережки, бусы, кулоны… Однажды просыпаюсь, а на подушке тикают часы — большие карманные именные…

Я схватился за голову… Что делать?

Написал объявление и приклеил у магазина: так, мол, и так… при странном исчезновении ваших вещей: ложек, колец, часов и т. д… прошу обращаться по адресу…

Что началось! Наш ЖЭК и милицию завалили ворохом жалоб. Участковый зачастил ко мне.

А как-то в воскресенье заявился странный тип: толстый, круглый, шея длинная, тонкая, на ней лысоватая маленькая голова. Не человек — динозавр! Глаза выпуклые, мертвые. Как у рыбы. Нос — лопаткой, расшлепан, губы толстые — два червяка жирных… И откуда он только вынырнул?!

— Что вам угодно? — деликатно спросил я.

— Мне? Хи-хи… — запрыгал круглый живот под тенниской. — Хи-хи-хи. — Сложились в трубочку мокрые губы. — Вот! — Он выкинул руку из кармана. — Вот!

На потной круглой ладошке лежала полумесяцем большая цыганская серьга.

— Триста рэ-э! — прорычал динозавр.

Я попытался отшутится:

— Если у турецкого султана пропадет…

— Попался? — человечишко схватил меня за рукав, словно мелкого воришку поймал на базаре. — Ты давно у меня под колпаком! Я раскусил вашу шайку…

— Ну, знаете! — рассердился я.

— Кар-р! — на перилах балкона сидела Клара.

— Вот! — торжествующе закричал толстяк. — Сообщница. Ты научил ее воровать!

Я выдвинул ящик стола, в котором лежали Кларины побрякушки и ценности.

— Смотрите, вашей дорогой серьги нет. Может, вы сами ее где потеряли?

Толстяк покраснел и зашмыгал плоским носом.

— Знаете что? — он потянулся к ящичку, зацокал оценивающе: — Тут тысячи… три-четыре будет… Никто не приходит?.. Слушайте, — глаза его холодно гипнотизировали меня, а губы масляно растекались по потному лицу, — слушайте, дорогой мой, зачем вам лишние хлопоты? Продайте мне вашего вороненочка. Я человек практичный, дивиденты с меня будете получать…

— Сколько? — как можно ласковее спросил я, примериваясь, как бы половчее ухватить динозавра за шиворот.

— Договоримся! — радостно прыгнул его живот под тенниской. — Как ворона будет работать. Мы ее…

— Вон! — я крутанул его лицом к двери и — в общем ко мне он больше не приходил. Жаловаться — жаловался.

Я решил, что Клару надо отвезти в лес, но все тянул и тянул: жалко было расставаться с этой умной чертовкой и проказницей.

Выручил меня Саня Лунев, мой однокашник.

Как-то нечаянно столкнулись мы у магазина, разговорились, я пригласил его к себе. Правда, дома у меня была срочная работа — обещал завтра вернуть на завод чертежи. Я извинился перед Саней: