Крики в ночи - Родни Стоун

Но ребенок был действительно напуган. Он приник к двери, замерзший, напуганный и неуверенный, дожидаясь, пока я успокоюсь.

— Но, папа…

Мне удалось взять себя в руки:

— Ради Бога, что с тобой случилось?

Я увидел за его спиной Сюзанну, разбуженную его криками, ее лицо, бледнеющее в проходе наверху лестницы.

— В моей комнате какие-то звуки, — сказал он.

Эмма ворочалась, будто наше время уже вышло.

— Ты уже большой, не будь глупым, Мартин.

— Я не глупый… иди и послушай.

Я разозлился, к тому же будучи совершенно без одежды, но постепенно начал успокаиваться:

— Хорошо, подожди снаружи.

Они топтались наверху лестницы, пока я схватил свою пижаму и прошел за ними в комнату Мартина. Это была маленькая коробочка, зажатая между нашей комнатой и комнатой Сюзанны, и я увидел трубы, которые шли от водяной бочки на крыше. Бедный Мартин. После долгой поездки, без еды и воды, он, должно быть, лежал в темноте, наполовину разбуженный звуками, шептанием воды по трубам, капанием. Незнакомые звуки испугали его, и он, дрожа, прибежал в нашу комнату, чего никогда не сделал бы дома, сначала не позвав нас. Я обнял его и постарался объяснить.

— Извини, но я не буду здесь спать, — сказал он, явно боясь чего-то.

Я видел, что его покачивает, а лицо у него пепельного цвета.

Эмма накинула халат и встала рядом со мной.

— Не волнуйся, Мартин. Тут ничего страшного.

— С комнатой все в порядке. Просто шум в трубах, — я попытался приободрить его.

— Ни за что, — сказал он, покачиваясь, со слезами на глазах.

— Давай положим его в одной комнате с Сюзи, — предложила Эмма. — Там есть раскладушка. Мы можем разобрать ее.

— Да, будьте добры, — прошептал Мартин.

Мы пошли в комнату Сюзанны и поставили раскладушку рядом с кроватью его сестры.

Мальчик теперь был счастлив. Хотя Сюзанна и младше, но именно она была у нас решительной, компетентной и домашней. Я наблюдал, как она разглаживает подушки. Эмма сказала:

— С тобой будет все в порядке.

Мартин слишком устал, чтобы волноваться, когда все уже уладилось, и скрылся под одеялами.

— Хочешь, чтобы свет не выключали? — спросил я. Но он уже спал.

Мы с Эммой поцеловали Сюзанну и вернулись в свою комнату, но настроя уже не было.

— Господи, с этими детьми даже любовью не займешься.

Она виновато улыбнулась.

— У нас много времени, — сказала она.

— Я мог бы убить их, — признался я.

— 3 —

На второй день под вечер мы прибыли на место в Авероне. Лимонно-желтая Франция середины июля, канареечные поля подсолнухов, солнечный свет и выжженная солнцем трава, спелый виноград на холмах. Все это предстало перед нами, когда мы свернули с главной дороги, следуя местным указателям с названиями на черном фоне и ориентируясь по карте. У нас имелся даже адрес — деревня Шенон, которая, как оказалось, находится на перекрестке дорог, никуда не ведущих. Церковь, маленькое кафе, которое было закрыто, магазинчик, булочная, также уже закрывшаяся к тому времени, когда мы приехали, старьевщик, торгующий реликвиями со старинных ферм.

Следуя указаниям агентства по жилым помещениям в сельской местности, мы свернули на перекрестке налево, на узкую дорогу. Живые ограды земельных участков поддерживались колючей проволокой, серый ослик бродил по полю, несколько коз были привязаны к брошенному плугу; единственным живым существом, не считая этих животных, был старик, который окучивал картошку.

Эмме, конечно же, нужно было поговорить с ним, спросить, насколько мы близки к цели. Старик разогнул спину, отбросил картошку и медленно заковылял к нам — пенсионер в голубой рабочей одежде и прочных сандалиях. Сначала он не понял, и Эмма снова повторила свой вопрос, будто разговаривала с каким-то немым придурком:

— Скажите, где находится дом „Мимоза“?

Он покачал головой.

— Ми-мо-за, — повторила она.

Наконец-то до него дошло. Его загорелое лицо просветлело, и он пробормотал что-то на местном наречии, указывая дальше на дорогу. Через несколько километров мы прибыли на место.

Местечко — я не могу называть его иначе, — где находилось жилище, было достаточно привлекательным. Дом стоял недалеко от извилистой дороги, которая простиралась на много миль между полями. Эмма назвала его бунгало.

Это был дом в простом деревенском стиле, с каменной трубой на крыше из красной черепицы и с двумя ступеньками на крылечке. Перед дверью простирался дворик, где расставлены железные кованые стулья. Он смотрелся так, будто им никогда не пользовались, будто он хранил в себе какие-то секреты. Неприметное здание с выбеленными стенами, построенное лет сорок назад, расположившееся за давно нестриженными кустами и с чугунными воротами, за которыми начинается дорожка, посыпанная гравием. Дальше по дорожке, через неухоженную горбатую лужайку, сплошь покрытую горками, нарытыми кротами, гравий шуршит под ногами. Здесь и там непонятного вида кустарник борется за свое существование, а перед основным входом растут две акации. По стенам полз вьюн, раскинувшись на решетке, украшая стену розовато-лиловыми и пурпурно-красными цветами; окна углублены, с сетками от мошкары и со старомодными жалюзи, покрашенными в белый цвет, накрепко закрытыми от летнего зноя.

Осматривая владения, мы нашли цветочную клумбу, однако большинство цветов было выжжено солнцем: дедяник, ноготки и какие-то неопределенные розовые цветочки. С восточной стороны окна выходили на пустые поля, которые полностью отданы на растерзание траве. На полях, выходящих на дорогу, можно видеть несколько коров, за ними еще поля, а потом лес. С западной стороны располагался гараж, который соединялся с холлом коридором и отдельной дверью, а с другой стороны коридора виднелись три основные спальни, которые выходили окнами на задний дворик. Гараж использовался как складское помещение для лишних предметов мебели, шезлонгов, канистр для бензина, газонокосилки и имел вход с фасада дома. Дальше мы нашли в конце дворика небольшую кущу березок, среди которых кто-то оборудовал жаровню под шашлык. Там даже лежал уголь.

Это и было то самое местечко, куда мы прибыли на второй день нашего путешествия в тот июльский вечер. Мы выбирали второстепенные дороги, серпантином охватывающие горы, и очень устали. И оказались глубоко в самом сердце Франции.

Дом оказался заперт, как и говорилось в инструкциях, и мы раскрыли двери и ставни, чтобы впустить немного свежего воздуха. Вечерний свет проник внутрь, воздух был теплым, как паровая ванна. Густой и нависший, он предвещал дождь, а он уже надвигался из-за холмов, видневшихся вдалеке. Над холмами в долине собирались фиолетовые облака. С другой стороны дороги медленно, в унисон, тяжело шли коровы в поисках более сладкой травы; и мы наблюдали, как они передвигаются по направлению к большому лесу, а тени становятся все длиннее.

— Ну, давайте распаковывать вещи, — сказал я.

Эмма просто стояла и смотрела.

— Ну как тебе все это, дорогая?

Я обнял ее. Для меня это местечко представлялось избавлением от напряжения, запасным выходом, побегом, поиском утраченной невинности. Для меня было очень важно, чтобы и Эмме оно понравилось.

— Не знаю, — ответила она, окутанная вечерним светом, стройная фигурка в летнем платье, ее светлая кожа уже слегка покраснела. — Здесь очень тихо.

Мартин, естественно, заметил:

— Скучно.

Я ему посоветовал подождать. Я запланировал экскурсии, рыбалку на реке, даже каноэ, может быть, если мы сможем взять напрокат несколько лодок, устроить поход в горы, осмотр разрушенных замков, которые остались еще от королей Меровингской династии. И я пообещал, что поедем на берег и проведем ночь на реке, разбив палатку под звездами.

Сюзанна прыгала на кроватях, проверяя пружины, будто это были трамплины. Удобно.

Мы стали разгружаться, планируя следующие две недели, гадая, сможем ли найти действующий ресторан ближе, чем в Сен-Максиме, который был ближайшим городом. Наконец Эмма привела все в порядок. Кухня с газовой плитой и холодильником была прибрана и вычищена. Никому не хотелось двигаться, мы слишком устали от путешествия, поэтому сели поужинать холодной курицей и открыли бутылку вина.

— Может быть, такой же виноград выращу и я, — сказала она.

Расставив вещи, мы почувствовали себя немного лучше, и я, как помню, предложил:

— Давайте исследуем это место.

Дети убежали из дома на лужайку, а мы забрали последние предметы из машины. Эмма была обеспокоенно молчалива, и я понимал, что что-то не давало ей покоя. Место было чисто прибрано, в нем находились все необходимые принадлежности, вплоть до мыла в ванной и свежего белья на постелях. В нашей комнате стояли большая двуспальная кровать с современным медным поручнем в изголовье, несколько встроенных шкафов с раздвижными дверями, стол, два легких стула. Я наблюдал, как она проверила рукой, нет ли там пыли, затем вытерла руку о платье: девичья фигурка и лицо а-ля Клер Блум. Она уставилась на кровать, на которой валялись наши чемоданы, затем осторожно присела на краешек.