Отёсовцы - Василий Игнатьевич Валов

не дразнит, — сказал на ходу Алешка, — сама она бесится…

— Ты чей? — подался на Алешку малец.

Алешка, будто не замечая его, прошел в сенки. Пол в сенках только что был вымыт, еще не обсох. За порогом стояла хозяйка. Была она толстая, как квашня.

— Елена Михайловна дома? — спросил Алешка.

— А нету ее, — ответила хозяйка, — у попадьи должна быть… А ты откуда такой?

— Я из города… к ней приехал…

— А-а-а, — протянула хозяйка, — брат похоже ей. Федька! — крикнула она тут же парнишке. — Ступай до отца Никандра…

Алешка сунул узелок хозяйке.

— А я сам пойду…

— Ну-к, вместе идите, — сказала хозяйка.

Федька был уже на отлете. Как услыхал он, что гость городской, переменился обхожденьем — стал легок на язык.

— Мы тоже думаем в город переехать, — говорил он по пути, — тут папа боится отесовцев.

— А чего бояться их? — удивился Алешка.

Федька забегал вперед и говорил, брызгая слюной в самое лицо Алешке:

— Верно, ты не знаешь еще. В Тундасах знакомого нашего, Волкова, начисто обобрали. Грабители они, эти отесовцы.

Неожиданно для себя сказал Алешка складно:

— Для кого грабители, а для нас спасители…

Так и дальше разговор пошел не на Федькин лад. Пока добрались до площади, совсем озлобились друг на друга.

Площадь была большая, десятин в восемь. По правую руку на пригорке высилась церковь. Краска уже слиняла на крыше, и только блестел золоченый крест. Поповский дом стоял неподалеку.

В другом конце площади, у хлебозапасного магазина, ребята играли в лапту.

— В городе, поди, и в лапту негде поиграть? — спросил Федька.

Алешка ничего не ответил. Потом сказал:

— Ты, значит, белогвардеец?

Федька не понял:

— Пошто белогвардеец?

— Ты же офицер…

— А ты откуда знаешь? — вытаращил Федька глаза.

— Нам все известно…

Тут подошли к поповскому дому. На кухне ребят встретила попова кухарка.

— А они только что ушли, — сказала она о Елене Михайловне, — с матушкой ушли на прогулку.

— Вот ведь, — недовольно выпалил Алешка.

— А Коля дома? — спросил Федька.

— Коля дома, — ответила кухарка.

— Пойдем туда, — позвал Федька Алешку и толкнул дверь в соседнюю комнату.

Глава VI

Приехал Минька домой, коней привязал на выстойку и степенно зашагал в избу — пусть видят кому надо, как намотался он за день с плугом.

В сенцах, где никого не было, заторопился. И только отторкнул дверь в избу, выпалил сразу:

— Мамка, мы отесовцев видели.

Мать перед печкой в высокой и узкой кадушке выбивала масло.

— Где это? — удивилась она и опустила мешалку.

— По тракту проехали. Восемь человек, все оборуженные, на ве́ршне, — сказал Минька и поглядел на кадушку.

Чтобы скисало молоко, мать клала в горшок ломоть хлеба, а перед тем, как выбивать масло, вытаскивала этот ломоть. И не ел Минька ничего вкуснее, чем этот хлеб, пропитанный сметаной.

— Есть хо-чет-ся-я, — протянул он.

Мать выловила из горшка сметанный ломоть хлеба, положила на блюдце.

— Ешь покуда, скоро паужин.

Минька забрал в рот большой кус и языком стал выжимать сметану.

— Пахал сам? — любовно спросила мать.

— А кто же?.. Понятно, сам, — гордо ответил Минька.

Тут в избу вошел отец.

— Сбрую-то не убрал! — накинулся он сразу на Миньку. — Жрать уже сел…

«Иван Бастрыков», — сказал Минька в уме.

Всегда так: как рассердится Минька на отца, по имени и фамилии назовет его. Понятно, в уме, а если вслух — так прибьет еще отец.

— Никогда вас к порядку не обучишь, — бранился отец. — Хомут на оглобле валяется, вожжи не собраны…

К строгостям отца Минька привык. Молча продолжал он уплетать сметанный ломоть.

— Слышь, Иван, отесовцы будто явилися, — сказала мать, вытаскивая мешалку из кадки.

Иван Бастрыков застрелял глазами то на Миньку, то на жену.

— Где? — расторопно спросил он.

— Они вон видели на пашне, — сказала тетка Васса.

Иван Бастрыков сразу поласковел к сыну, ближе подошел к нему.

— А много ли их?

Отвечал Минька отцу неохотно:

— Восемь человек…

— Куда ехали? — допытывался отец.

— По тракту проехали…

Потоптался отец посреди избы, потом присел на скамью перед Минькой.

— Верховые?

Если бы не обругал отец за сбрую, все бы по порядку рассказал Минька, а теперь на все спросы отца отвечал будто по принуждению. А про Отесова-сына, который приехал к Морозову, и вовсе ничего не сказал.

— Андрюха-то как? — спросила мать.

— А он к ночи подойдет, — сказал матери Минька, не глядя на отца.

Отец забе́гал по избе, точно что нужное вспомнил.

— Не знаешь, Васса, куда я центровку положил? Надо отнести к хозяину, — сказал он.

И, не дожидаясь ответа, сам торопливо вышел из избы.

— Пошел теперь трезвонить, — буркнула тетка Васса, — покою не будет…

А Иван Бастрыков стоял уже за воротами, поглядывая в оба конца села.

Как назло, на улице никого не было.

Постоял он немного за воротами и опять в избу.

— Разведка, стало быть, — уставился на Миньку, — ежели восемь человек только?

— Кто их знает, — нехотя ответил Минька.

Бастрыков-отец повернулся к жене:

— Спрашиваю, центровку не видала где?

— Ну иди, иди, — ругнулась тетка Васса, — звони теперь…

Совсем расстроился Бастрыков.

— Ты чего это гноишь хлеб во рту? — накинулся опять на Миньку. — Цельный час жуешь и жуешь…

— Иван Бастрыков, — процедил Минька, выбираясь из-за стола.

Отец опять выбежал из избы. Постоял посреди двора и направился к соседскому забору. Притулился к щели меж жердями и замер. Соседский двор был пуст.

Тогда он разыскал большой бурав-центровку и пошел с ним на улицу: неловко же в будни ходить к людям без дела.

Погодя малость и Минька пошел из избы. Торопился он на площадь, к хлебозапасному магазину, куда сбегались ребята на игрище. К приходу Миньки на площади собралось уже много ребятишек. Шла игра в лапту.

— Чур я на матках! — кричал Санька Долотов.

— Чур я! — вперебой кричал Хоромных.

Когда в лапту играли, Минька всегда оставался в матках. Матка — старший в своей партии.

Умел Минька подбирать себе ребят и ловко выручал при последних ручках.

Увидав его, ребята закричали в один голос:

— Пускай Минька в матках!

Не объявил еще себя Минька маткой, а ребята начали подходить к нему пара за парой.

— Печь топить или коня кормить? — спрашивал Петряков Гарька.

Минька, не глядя на ребят, сел на траву.

— Конь вороной ай седло золотое? — спрашивал от следующей пары Гришка Морозов.

Минька, не обращая и на этих внимания, повернулся к Саньке Долотову и как взрослый начал:

— Сегодня вот на Листвянках пахал залог…

Сказал это Минька как о чем-то примечательном, сказал громко, чтобы всем было слышно. Разъединялись пары, усаживались вокруг Миньки.

— Под паужин, глядим, едут по тракту…

Передышку