Однажды навсегда - Валентин Афонин

— Над собой смеетесь-то…

Это вызвало еще больший всплеск эмоций, и он, совсем уже обескураженный ее как будто издевательским хохотом, шутливо пригрозил:

— Вот откушу вам нос — будете знать, как дразнить животных в зоопарке.

— Что-о?! — еле-еле, на клавесиновых верхах, пропищала она и чуть не задохнулась от удивления: — Но-ос?! Ну-ка, интересно, посмотрим… — И вдруг, уже насмеявшись до слез, ликуя в предвкушении несомненной победы, откинула капюшон, вытянула шею, подставляя ему свое лицо, и зажмурилась. — Ну-у?!

Боже мой! От нее повеяло каким-то удивительным, нежно-молочным, детским ароматом, и он вдруг представил себе и даже, казалось, ощутил вкус ее губ, но в следующий момент просто чудом пришел в себя и, разгадав ее наивный ход, смеясь и холодя от собственной дерзости, быстро взял ее голову в свои руки, зверски изловчился и… вправду куснул ее, не больно, конечно, прямо за кончик носа.

— А-ай! — жалобно вскрикнула она и отшатнулась в комическом ужасе, изумленно хлопая ресницами. Потом осторожно потрогала свой нос и посмотрела на пальцы, будто ожидала увидеть кровь. — Ни фига себе юмор!.. — И потрясенно-озадаченно взглянула на него.

Он смущенно отвел взгляд, скромно помалкивая, тоже обалдевший и от этой искусительной близости, и от того, что натворил, и сгорая в то же время от внутреннего ликования. Успе-ех, чего уж скромничать, почти победа, а ведь был на грани поражения.

— Ну что ж, — как-то странно, загадочно сказала она и покачала головой, опять невольно хмыкнув. — Запишем… — Потом неожиданно подхватилась и встала.

— А телефон?.. — Он тоже поднялся во весь свой рост и оказался вдруг выше нее почти на голову.

— Телефон?.. — Будто с удивлением взглянула на его далекую вершину и улыбнулась. — Вам он нужен как Трофей? Пожалуйста… — Назвала номер. Он повторил, напряженно вдумываясь в знакомый ряд цифр, и тут до него дошел ключ той ошибки. Вот оно что: набирая номер Инны, он машинально накрутил свой собственный, первый три цифры, затем в четырех последних перешел на Иннин, а в результате — такое удивительное сочетание. Старый маразматик!

— Трудно запоминается, правда? — не преминула съязвить она.

— Легче чем вы думаете, — ответил он. — Не беспокойтесь.

— А я не беспокоюсь. Я знаю, что вы уже все забыли.

— Мы не забыли. Как вас назвать-то при случае?

— Ах да, нас много у вас. И каждое имя — это тоже трофей — «при случае», да?

— Ну почему… — смутился. — Просто… Интересно…

— Понимаю, интересно просто… — И как бы раздумывая, сложила губы трубочкой, тихонько свистнула, и опять словно ниоткуда к скамейке прикатился и энергично зафыркал и запрыгал внизу этот чертяка Чино. Она сошла к нему, поймала за ошейник, ловко пристегнула тонкий поводок, невозмутимо продолжая: — Конечно, без имени не то. Теперь вас это будет сильно мучить, не так ли, Владимир?

— Не знаю… — усмехнулся, пожал плечами.

— Мне очень жаль, — сказала она, — но помочь ничем не могу. Прощайте.

— До свидания, — уточнил он.

— Что ж, посмотрим, не будем зарекаться, — улыбалась она скептически. — Но на всякий случай все-таки прощайте. — И — счастливая, гордая, независимая, — задрав свой покусанный нос, пошла восвояси.

Правда, Чино чуть не испортил картину: рванулся стремглав, натягивая поводок и пробуксовывая задними лапами, едва не сбив свою хозяйку с ритма, — но это уже детали.

Тьма поглотила их почти мгновенно.

Он было подумал, не догнать ли их, не проводить ли, все равно ведь по пути — выход со двора как раз в той стороне.

Но решил не давать ей липшего повода для насмешек.

Дойдет, не маленькая, в конце концов.

Да и пудель проводит.

Подумаешь какая!..

А сам еще долго стоял на скамейке — «позабыт-позаброшен» — и, рассеянно разглядывая в тусклом свете детские конструкции, улыбался.

— Ну что произошло-то? — дразнил он себя. — Ничего ведь! Абсолютно ничего!..

И все же — понимал — произошло…

Наконец в правом верхнем углу дома вспыхнул среди черных дыр оранжевый квадрат — «седьмой этаж, пятое справа» — все верно, не липа.

И тут же в соседнем окне погас ночник: мамуля дождалась полуночницу-дочь.

А как же отец?

Отца у них не было, ясно.

Смелые женщины, однако…

А дом — почти весь — погрузился в сон. И футбольные страсти улеглись, как видно. Лишь несколько окон разрозненно светились в ночи, и слышалось забытое радио — тихая музыка.

Он вздохнул и, вспомнив, что собирался уходя погасить свет, посмотрел вверх, под ржавый колпачек, потянулся рукой к выключателю на столбе: щелк — лампочка погасла.

Снова кромешная тьма, как будто ослеп. И ни звезд, ни луны — за облаками, что ли?..

Но, спускаясь ощупью на землю, опять посмотрел на правое крыло дома и самодовольно улыбнулся: ее окно светило ярче всех — до-олго будет помнить, девчонка!

Потом, уже выбравшись из темноты двора в свет пустынной улицы и радуясь, что хоть домой идти недалеко, каких-нибудь 15–20 минут переулками — судьба на этот раз обошлась по-божески! — вдруг вспомнил момент своего позорища — ну, может, не позорища, а досадной оплошности: «Я звонил… не вам», — и сокрушенно покачал головой: не так надо было!..

А как?..

Да очень просто: я звонил… я звонил… — и тихо засмеялся, опять почему-то довольный собой: ну кому? Кому ты звонил? Слабо красиво солгать? Не берись!..

А телефон в его квартире звонил, надрывался, словно не умолкал весь вечер и всю ночь.

— Где ты был? — без лишних предисловий, просто и ясно, даже, казалось, спокойно спросила Инна, но ему-то еще надо было подготовиться, обдумать.

— Сейчас, погоди, Ин, прости, я сейчас, — пробормотал он, морщась и слегка сопя от боли в ушибленной коленке.

— Ты что, уже спишь?.. — Видимо, такой неожиданный его маневр немного сбил ее с толку.

— Да нет, здесь темно, упала трубка, извини… — И про себя усмехнулся: даже в этой безнадежной ситуации нашлась возможность потянуть с ответом, и как же оказалось кстати, что он, услышав звонки еще за дверью и решив прикинуться больным, в спешке не стал включать свет в гостиной и сослепу наткнулся на столик, чуть не опрокинув его вместе с телефоном. Трубка от удара подскочила и свалилась с рычагов, громко стукнулась о деревяшку, скатилась на пол, на ковер, пришлось униженно ползти за ней под столик, лихорадочно шарить в потемках.

— Ну все? Говорить можешь?

— Могу вообще-то. — Все еще посапывая немного нарочито, он переместился с четверенек на пятую точку: вставать с пола не было пока ни сил, ни настроения.

— А что там с тобой такое?