Ящик Пандоры - Анастасия Игнашева

– Дядько Велемир! – заголосил мальчонка.

Мужик растерялся. Такого он явно не ожидал увидеть. Да и Костя выглядел внушительно – под два метра ростом, косая сажень в плечах.

– Брось ружьишко-то, дядя. – сказал Костя. И мужик послушался.

– А говорили, что вдвоём только. – проворчал он, – Отпусти мальчонку.

– Кто такие? – спросил Костя.

– Местные. – неохотно ответил мужик с ружьём и странным именем Велемир. Я подумала, что имя это уже где-то слышала, но не могла вспомнить – где и только потом, уже много спустя, вспомнила, что был такой поэт – Велемир Хлебников.

– Куда тропинка ведёт? – продолжал Костя, – На остров? А там что? Деревня? Немцы в деревне есть?

Немцев не было. Вообще никого не было. И немцы в этих краях не появлялись уже очень давно. Так что деревню было просто грех не посетить. Гать, оказывается, вела не до самого острова, где располагалась деревня, а до соседнего, метрах в пятистах, а дальше надо было плыть на плотах, или лодках. Деревня была не то, чтобы большая, домов двадцать. Что-то в ней было не так, что – мы поняли не сразу. Вокруг неё возвышался частокол со сторожевыми вышками и воротами, а внутри, за воротами стояло несколько деревянных, вытесанных из цельных стволов дерева, идолов. На острове жили самые настоящие язычники, сохранившие веру древних славян. Они прятались здесь ото всех – сначала от князей, насаждавших христианство, потом от монголо-татар, от поляков, от царей, от большевиков, теперь от немцев».

Я отложила тетрадь. Фантастика какая-то. Славянские язычники, сохранившие веру в Перуна и прочих славянских богов до середины ХХ века. И страшная война кругом. Партизаны, уходящие от карателей.

Глава 4. Неправильный немец и дети единорога

Разбудил нас всех звонок в дверь. Кнопку как нажали, так и не отпускали, а вскоре к звонку прибавились и ритмичные удары в дверь чем-то тупым и тяжёлым.

– Кого это черти несут? – спросила старшая дочь. Часы показывали 3—30. Не то очень поздняя ночь, не то очень раннее утро. Когда мы с дочерьми выбрались в кухню-прихожую, там уже собрались все остальные – Вера, ночевавшая в ту ночь у нас и Стас с Марго.

– Кто там? Поинтересовался Стас, хотя я лично не была уверена, что из-за двери его расслышат. Однако, расслышали.

– *** в пальто! – ответил до боли знакомый голос. Стас вдохнул-выдохнул и повернул ключ. Дверь рванули с такой силой, что племянничек вылетел на лестничную клетку. А в квартиру вторгся Феликс. Пьяный в лоскуты и с какой-то девкой.

– Где это он так? – риторически спросила Марго.

– Там, где наливают! – покачиваясь ответствовал Феля. Его спутница бросила на нас извиняющийся взгляд и попыталась просочиться в дверь. Фелькина реакция, однако, была молниеносной. С неожиданной для пьяного прытью он ухватил девицу за рукав куртки.

– Куда?!

– Феликс, ты уже дома, я пойду. – она попыталась высвободиться, но Фелька держал её крепко.

– Я буду руки твои целовать! – немелодично завопил Фелька.

– Феликс, я пойду. – вновь безуспешно попыталась воззвать к нему девица.

– Куда?

– Домой. Феликс, пусти меня.

– Ты. Вот ты скажи мне! В чём ты видишь… – вцепился в неё Феликс.

– Феликс, пусти меня!

– Нет, ты скажи мне! В чём ты видишь своё место в жизни? Ты! Женщина!

– Феликс, пусти меня.

Тут Стас решил, наконец, вмешаться. После непродолжительной борьбы, они с моей старшенькой утащили Феликса в его комнату. А я решила заняться судьбой девицы. Выяснилось, что живёт она далековато – где-то на Гражданке. Я вызвала ей такси.

– Мы работаем вместе. – виновато оправдывалась она.

– Вас как зовут? – спросила я девицу.

– Оксана.

На Феликса периодически накатывало, и раз в месяц он напивался до поросячьего визга. В чём крылась причина его поступков – было тайной для всех. Во хмелю Фелька бывал буен и агрессивен, а проспавшись, как правило, ничего не помнил, или делал вид, что не помнил.

Оксана появилась через несколько дней. Её опять привёл Феликс. На сей раз он был трезвый. И причину её визита он объяснил просто:

– Она немецкий хорошо знает.

– И что? – не поняла я.

– У бабули там какая-то тетрадка на немецком есть. Оксана сможет перевести.

– А удобно? – вдруг засомневалась я. Мне не очень хотелось посвящать в наши дела посторонних.

– Неудобно штаны надевать через голову. И спать на потолке. – ответил родственник, – По-любому записи надо было бы перевести.

– Бабуля частично перевела.

– Частично. Вот именно.

– Ладно, уговорил.

Накануне я снова наведалась в бабушкину комнату и немного разобрала бумаги. Бабуля действительно частично начала переводить немецкие записи. Но даже беглого взгляда на записи в тетрадях было достаточно, что писали их разные люди. Почерк в тетрадках был разный. Я выбрала наугад одну из них и пролистала. Тетрадь была потрепана, а в некоторых местах прожжена. Даже на первый взгляд было видно, что записи в этой тетради были написаны явно не в кабинетных условиях. Тетрадь я отдала Оксане не без внутреннего колебания. Но девушка оказалась порядочной и добросовестной. Она не просто перевела записи, но и распечатала их на принтере. Я не знала, кто был автором этих записей – Гюберт, или кто-то другой. Про себя я назвала их:

«Записки неправильного немца»

«Эта тетрадь начата 17 января 1934 года. В настоящий момент я офицер германской армии. Нахожусь в округе Рутог, Тибет, в 900 км от столицы Лхаса.

Записи я буду делать исключительно для личного пользования. Слишком много событий. Пройденный досюда путь иногда мне кажется фантастическим. Впереди горы. Зима не очень удачное время для походов по необжитым местам. Но время поджимает. Боюсь всё забыть, или перепутать. Пока у меня есть пара дней, ожидания прихода нового проводника, которых тут зовут шерпами, постараюсь восстановить эти удивительные события…»

Интересно-интересно. А кто бы это мог писать? Гюберт? Или другой? Но кому тогда принадлежала вторая тетрадь? Или тетради? И каким путём они попали к бабушке? Я снова углубилась в чтение.

«…Всё началось 12 марта 1933 года. Весна была ранней. В Берлине уличные торговки уже продавали цветы. Возле штаба полка я повстречал своего старого друга, Филиппа фон Лигенброка. Слово за слово, на вечер была назначена встреча на бульваре Унтер-ден-Линден, возле Бранденбургских ворот. Естественно потом мы собирались заглянуть в небольшой ресторанчик напротив Цейхгауза выпить французского вина. Филипп был необычно загадочен и многословен. Во всех его словах и действиях проглядывало что-то загадочное. Я давно знаю Лигенброка, и это не свойственное для него поведение. Потомственный офицер раньше всегда был аккуратен и немногословен. Но сейчас его буквально распирало, он болтал без умолку обо всём. Я слушал его и терялся в догадках…»

От чтения меня оторвало появление Феликса. Я передала ему листки.

– Интересно. Сколько ему лет было? – спросил он, – Бабушка писала, что он выглядел её ровесником. Но здесь пишет человек явно старше.

– А может, это разные люди?

– Какие разные? – непонимающе воззрился на меня Фелька.

– Ну, понимаешь, я просмотрела тетради и подумала, что это два разных дневника, принадлежавших двум разным людям. Почерка разные.

– А я порылся в Интернете, пытался выяснить, что это за эмблема – единорог.

– И как успехи?

– Никак. Знаешь, сколько обществ, организаций и просто семейств использует единорога как эмблему, или герб?

– Чуть больше, чем до фига.

– Вот именно.

– Секретничаете? – в комнату вторглась Марго.

– Это не то, что ты подумала! – несколько наигранно произнёс Феликс.

– Да я вообще не про то подумала. – в тон ему ответствовала Марго, – Вы тут химичите что-то у всех за спиной. Пытаетесь играть в сыщиков, а за что взяться – не знаете. Поэтому хватаетесь за всё сразу.

Мы с Феликсом переглянулись. Маргошка оказалась умнее, чем выглядела.

– А ты сама-то знаешь?

– Для начала – что мы ищем? Бабушкин «Ящик Пандоры»? Или тех, кто мог его утащить?

– А какая разница? – спросила я.

– Большая. – резонно ответила Марго, – Вы тут про какую-то эмблему с единорогом говорили?

– Ну, было.

– Можно взглянуть?

Феликс подал ей конверт.

– Ты знаешь, что это? – спросил он.

– Нет, но можно попытаться найти. Идеальных преступлений, на самом деле, не бывает. Преступники вольно, или невольно, всегда оставляют массу следов и улик.

– Марго, а ты в уголовке, часом не работала? – не удержалась я от подначки.

– Нет. Но у меня было множество знакомых оперов. Так получилось в жизни. – кратко ответила Марго. Маргоша у нас вообще-то дама скрытная и в свою прошлую жизнь не посвящала никого, даже Стаса.