Подари себе рай - Олег Бенюх

— Потому что батоно Афанасий сказал: «Браки совершаются на небесах».

Старик смотрел строго, поднял руку, и весь стол затих в напряженном ожидании.

— Если хочешь счастья и долгих лет молодоженам — выпьешь.

Никита поднялся на ноги и, как ему казалось, убедительно воскликнул:

— Религия — опиум для народа! При чем здесь небеса? Попы дурачили нас сотни лет. Советская держава принесла полную свободу. Хай живе дружба усих людин!

Он опять сделал два глотка, но все, кто был за столом, вскочили и захлопали в ладоши, что-то при этом выкрикивая. «Так и у нас на свадьбе кричат «Пей до дна!» — успел еще, словно оправдываясь, подумать Никита. И — эх, была не была! — стал пить «до дна»…

Нет, он не рухнул без памяти под стол, не стал слишком веселым или, напротив, агрессивным. Но еще никогда за все свои двадцать семь лет не был так безудержно пьян. Он и пел, и танцевал, и пил еще вино. И вместе с ним все вокруг пели, танцевали, пили. И мир казался таким светлым, проблемы такими ничтожными, люди такими добрыми и счастливыми. Ну до чего же хороша жизнь, хлопцы-генацвале…

Очнулся Никита поздним вечером. Он лежал в горнице на кровати под буркой. Свеча бросала скудный свет на стены, потолок, нехитрую мебель. Никита нащупал полевую сумку. Все было на месте — пакет, документы. Не на месте была лишь его голова. Она плавно и безостановочно кружилась, она была тяжела как чугунный котел, она не слушалась и вдруг то откидывалась с силой назад, то падала на бок или на грудь. Ему было смешно, он тряс головой из стороны в сторону, обхватив ее обеими руками. Наконец встал и вышел во двор. Подошел к колодцу, снял гимнастерку, вылил на себя несколько ведер ледяной воды. Небо было усыпано звездами. Далекие горы словно надвинулись на предместья города и огоньки в окнах домов уютно подмигивали. На лужайке застолье было в разгаре. Несколько «летучих мышей» освещали лица пирующих. К Никите подошел коренастый горец, весь заросший густыми черными волосами.

— Мы хотим, чтобы ты остался, — сказал он, и слова его звучали, как приказ.

— Вы что хотите — чтоб меня судили? — с трудом произнес Никита.

— Обижаешь, генацвале, — удивился волосатый. — Зачем судить? Мы все скажем, что ты был нашим гостем.

— Вот за это и будут судить! — зло пояснил Никита. И, успокоившись, пообещал: — Я до штаба доберусь, дело сделаю и вернусь.

— Слово джигита?

Никита кивнул и пошел к лошади, которая паслась на лужке за домом… В штабе дивизии кроме дежурных был лишь начальник политотдела. Старого шахтера Андрея Мартьяновича Семиручко за глаза все звали «батя». Не раз и не два он поднимал в атаку роты и сам шел впереди; проверял кашеваров и интендантов и наказывал воров и просто нерадивых; отечески опекал молодых бойцов, не давая спуска нытикам, симулянтам и паникерам.

— Что-то поздновато ты нынче, Никита, — сказал «батя», принимая пакет и пристально вглядываясь в лицо полкового парторга.

— Когда переправлялся через речку, кобылу подхватило течение. И як понесло… — Никита махнул рукой в сторону и посмотрел куда-то вдаль, словно надеялся разглядеть там реку.

— Ты вот что, хлопче, садись и рассказывай.

Никита, то и дело запинаясь, покаянным тоном рассказал правду.

— Все из-за того бисового попа и получилося. Ну я им и прочитал лекцию на тему «Религия — опиум для трудящихся».

— За выпивку выношу тебе порицание, — докурив традиционную цигарку, сказал «батя». — Устное. А поп тут ни при чем: с лекцией о религии перед верующими выступать — для этого одного желания трохи маловато. Знания нужны.

«Из-за проклятого попа нагоняй получил, — злился Никита, возвращаясь в полк. — Придумают тоже — браки вершатся на небесах. Дурниця! Ну и здоровы эти попы брехать». Лошадь устало плелась по пыльной дороге, задремавший ездок совсем отпустил поводья. Шелестели ветви имеретинских дубов, едва слышно им ласково вторили зубчатыми листьями колхидские красавицы дзельквы…

***

И был день — 10 января 1929 года: по древнему Крещатику в сторону Владимирской горки шел Никита, секретарь одного из Киевских райкомов партии. Его сопровождали Сергей, вожак коммунистов завода «Арсенал», атлетического сложения красавец, и Иван, душа городской комсы, создатель первых отрядов юных техников. Молчали. На состоявшемся час назад заседании горкома благословили Никиту на учебу в Промышленной академии в Москве.

— Молодец Лазарь Моисеевич, — сказал наконец Сергей. — Если бы не он, ни за что не отпустили бы.

Никита кивнул, посмотрев на Ивана, добавил с улыбкой:

— Ему вот тоже подфартило. Его книжку «На шляхах до политехнизму» заметила сама Надежда Константиновна Крупская. Вызывает на ответственную работу.

— Распадается наша троица, — вздохнул Иван. — Если бы не Крупская, я бы ни за что…

— Не горюй, — прервал его весело Сергей. — Чай, не в Сибирь ссылают — в Москву-матушку отправляетесь. Вы теперь есть кто? Вы-дви-жен-цы! А мы, рабочий класс, вас завсегда поддержим.

— Дай срок — вытащим и тебя, — солидно пообещал Никита.

С Владимирской горки открылись подернутые седой дымкой времен заднепровские дали.

— Огромна и величественна наша земля, — раздумчиво произнес Никита. — Но, куда ни глянь, на все религия подсуетилась наложить свою печать.

Иван и Сергей смотрели на него выжидающе.

— Сюда мы шли по улице, вдоль которой князь Владимир гнал народ креститься. Оттуда и ее название.

«Тогда здесь улицы не было, — вспомнил Иван строки летописи. — Был яр».

— И горка эта, — продолжал Никита, — названа в честь этого крестителя. И самые лучшие здания в «Матери городов русских» — или церкви, или монастыри.

— Но так сложилось исторически! — возразил Сергей. — Кирилл и Мефодий тоже ведь были монахами, а без них у нас не было бы своей азбуки.

Никита пренебрежительно махнул рукой:

— Не знаю, что в этой легенде правда, а что сказка. Знаю другое — с поповщиной и с поповской брехней пора кончать. Я вошел с предложением в ЦК КП(б)У закрыть Киево-Печерскую лавру.

— Лавру?! — вырвалось у Ивана. — Она же два года как стала музеем-заповедником.

— Музеями следует делать места революционной славы, — назидательно заявил Никита. — А вековые «курильни опиума» мы прихлопнем все до единой. Раз и навсегда…

НАЧАЛО НАЧАЛ

«Националь» сверкал роскошными люстрами, хрусталем бокалов и рюмок, бриллиантовыми колье дам и золотыми перстнями их кавалеров. Заезжий джаз из Нового Орлеана вдохновенно и изящно импровизировал на мотивы популярных европейских шлягеров и американских блюзов и спиричуалз.

— Публика? — переспросил пожилой лощеный официант. — Теперь все больше закордонные господа. Слов нет, почтенные и учтивые. Однако жадные до невозможности. И по заказам, и по чаевым. То ли дело наши нэпманы — гуляй не хочу. Заказ — все меню, от корки до корки, чаевые — золотыми червонцами. Кончилось времечко.

Официант вздохнул, привычным жестом водрузил на стол перед молодыми симпатичными клиентами знаменитый «бефстроганов от шефа Жюстена» и исчез.

— За твой перевод в Москву и назначение в органы. — Иван поднял рюмку, другой рукой плеснул в фужер крюшона. — Не успели мы с Никитой обосноваться в Белокаменной, как ты тут как тут. Здорово!

— Ты же знаешь, я работал в ЧК в Одессе, — чокнувшись и опрокинув в рот рюмку, сказал, вытирая слезу, Сергей. Он рассмеялся: — Никак не научусь пить окаянную. Хотя пить приходится теперь много и часто.

— Да, Одесса, — с теплотой в голосе протянул Иван. — Райский город. Со своими легендарными Япончиками, как и Москва со своими Пантелеевыми. Выходит, в каждом раю водятся грешники.

— Положим, до рая в Одессе-маме и в Первопрестольной далеко очень. — Сергей повертел хрупкую рюмку, поставил ее осторожно на стол, принялся за бефстроганов.

— То, что ни ты, ни я, ни Никита не научились пить — это похвально. Сколько толковых ребят спивается и пропадает не за понюх табаку.

— Кстати, Никита опять не смог выбраться на наш мальчишник, — с укоризной заметил Сергей.

— Он теперь очень занят, — спокойно возразил Иван.

— Как же, как же! Секретарь парткома Промакадемии! Теперь ему в ресторане и показаться зазорно. — Сергей хмуро наблюдал за тем, как Иван наливает по второй рюмке. — А я хотел вам, своим самым близким друзьям, рассказать, что меня определили в загранкадры. Сам Менжинский настоял.

— Да? — Иван оторвался от еды. — Поздравляю. Разные страны повидать, чужие обычаи, нравы познать — это здорово. На мировую революцию работать будешь. Какой город ты выбрал — Париж, Лондон, Нью-Йорк?

— Какой ты, Ваня, шустрый, — засмеялся Сергей. — Сначала учиться надо, много и долго учиться. Языки, история, философия, литература, страноведение.