Море писем не читает - Мария Куралёва

Мы отрицательно закивали.

– Или может, проведёте урок за меня? Тогда обсуждайте свои дела ВНЕ учебного времени!

Через полтора месяца после начала шестого учебного года случилось нечто непредвиденное. Артур задержался в раздевалке (кажется, дежурные не могли найти его сменную обувь), и я обещала подождать друга на улице. Ребята в числе Коли, Артёма и Вали стояли на лестнице и шушукались, как вдруг заметили меня.

Я неловко перебиралась с ноги на ногу, увидев, как эта троица подходит ко мне.

– А где твоя свита? – ухмыльнулся Коля.

– Ты это о чём?

– О придурке этом с гнездом на голове. Где он?

– Сам ты придурок, – отмахнулась я.

– Слушай, а может, прогуляешься с нами? Мы как раз собирались, – вступил в беседу Артём.

– Не могу, – отрицательно покачала головой я.

– Почему ты всех отшиваешь? Цену себе набиваешь? – начал раздражаться Валя, который, как правило, казался спокойным парнем.

– У меня есть занятия поинтереснее.

– Да неужели? И какое? Шататься с этим неудачником – басистом? – поддержал Коля.

– Ребята, стопэ, может, она лучшего не видела, и думает, что её Артурчик – предел мечтаний, – влез Артём.

– О чём вы говорите? Мы друзья!

– Ну, раз вы друзья, значит, ты не откажешься пройтись с нами, – Коля резко взял меня за запястье, собираясь вести за собой.

– Отстань, у меня дела!

– Слушай, я тебя знаю с первого класса, – не унимался он. – Тебе чё, так сложно?! Какого хрена этот недоросток получает от тебя столько внимания?! На него дунешь – он упадёт!

– Ты ничего не понимаешь! Я не хочу! Мне есть с кем гулять! Отцепись! – закричала я, отбиваясь от назойливых одноклассников.

– Мони? – я обернулась. Артур только вышел из ворот школы и ошарашено смотрел, как за меня уцепились Коля и Валя.

– Отвалите от неё! – Артур резко подбежал к нам, отцепляя их руки от моей курточки.

– Иди, причешись, урод недоразвитый, – Коля резко толкнул его в грудь.

– Реально, иди, погуляй, перебесись, – вмешался Артём. – Не лезь, куда не просят.

Артур не говорил больше не слова, он сцепился с Колей в жуткой схватке, где явно уступал напору мальчика, куда более жилистого и спортивного, чем он. Я пыталась их остановить, но лезть к этим двоим было патологически опасно: клубни дыма буквально так и сеяли вокруг них. Заметив трудовика, выходившего из школы, я быстро подбежала к нему, прося о помощи.

– Пожалуйста, перестаньте! Хватит! – в слезах умоляла я, когда Артём и Валя стали помогать Коле.

Евгений Алексеевич успел вовремя, он быстро разнял всех четвертых, отведя их в школу для выяснения обстоятельств. Я ждала за кабинетом врача, где был также и классный руководитель, выясняющий детали произошедшего. Родителей троих зачинщиков вызвали в школу. Артуру сделали предупреждение, чтобы не лез в драку, хотя и похвалили за то, что смело заступился.

Когда он вышел из кабинета, я заметила, что на его щеке наклеено пару пластырей. Всё обошлось, ничего серьёзного они сделать не успели. Но внутри меня скреблись кошки, и что-то предательски съеживалось, отдавая неприятной дрожью по всему телу. Мне было так стыдно. Чертовски стыдно!

Не то, чтобы я была виновата, но всё произошло из-за меня. Может, кто-то вроде Лены или Ани похвастался бы подобным, а мне было так противно от самой себя, от своего бессилия. От того, что я – девчонка, которая никак не могла помочь своему лучшему другу, а сразу полила слёзы.

И когда наступит конец школьной травле?! Иногда детям не хватает немного взрослости, не хватает мозгов. Не хватает сострадания.

Я проводила Артура домой, и, опустив глаза, стыдливо ушла. Больше всего я боялась мыслей своего друга. Он молчал и только слушал меня всю дорогу, мою благодарность, причитания, наставления. Господи, я бы сама себе давно надоела. Я жутко переживала, что он обо всём думает, не жалеет ли о своём поступке, не жалеет ли о нашей дружбе…

Но Артур не жалел. Уже на следующий день он был бодр и весел, и с удовольствием репетировал со мной в музыкальной школе. Я искренне любила в нём жизненный оптимизм и стремление идти вперёд, несмотря ни на что. Одноклассники кидали на нас гневные взгляды, особенно на Артура, но больше не смели его трогать. Кажется, им здорово влетело.

И всё шло как по маслу. Уроки, весёлые перемены, душевные беседы, постоянные репетиции, бесконечные разговоры по телефону, посиделки друг у друга в гостях. Я воспринимала Артура, как родного брата. Как половину меня, без которой я – уже не я. Я могла доверить ему то, что не решалась рассказать и маме. И мы знали друг друга, как свои собственные пять пальцев. А может, и лучше.

Но шестой класс принёс ещё один «сюрприз» в нашу жизнь. В частности, в жизнь Артура. И это событие что-то перевернуло в нём. Ему было двенадцать лет, когда зимой его маму стали мучить частые боли в сердце.

Настроение Артура ухудшалось с каждым днём. Он ходил мрачный, словно над этим маленьким мальчиком-одуванчиком сгущалась тёмная, дождевая тучка. И как бы я не старалась – мои слова были ничем. Я не могла помочь как-то реально.

Пустые слова – лишь песок в пальцах. Едва ощутимый, легко ускользающий, не оставляющий после себя ничего, кроме прежней пустоты. Но иногда, если сжать пальцы, если ухватиться за него, то можно ощутить заметный вес песка, почувствовать поддержку слов.

Артур не хотел сжимать пальцы. Он был где-то далеко, где-то очень далеко от меня. И вместе с его настроением менялось и моё: ухудшался аппетит, ничего не хотелось. Даже скрипка стала всё чаще оставаться в углу, покрываясь лёгким слоем пыли. Я каждую минуту, проведённую без своего друга, мыслями была рядом с ним. Я думала о том, как же, наверное, ему сейчас тяжело. Настолько, что я и не могу себе представить.

Но оказалось, что у тёти Нади, и впрямь, было слабое сердце. И в конце января, в возрасте сорок один год, она умерла от инфаркта. Скорая помощь не успела вовремя приехать, тромб оборвался.

Жизнь Артура тоже оборвалась. Она разделилась на «ДО» и «ПОСЛЕ». Мальчик-одуванчик перестал быть маленьким, жизнерадостным ребёнком. И в моей груди стала образовываться глубокая, беспросветная дыра, конца которой, как оказалось, не было.

В день, когда это произошло, Артур не отвечал на звонки. Он не искал со мной контакта. В день, когда состоялись похороны, я лично видела добродушное, сероватого оттенка лицо тёти Нади, что успело так скоро постареть за последние дни. Она лежала с закрытыми глазами в красном гробу, и каждый мог подойти и попрощаться с этой некогда милой женщиной.

Я видела Артура. Предела его слезам не было, словно жидкость в организме была бесконечна. Она крупными каплями стекала и стекала по его покрасневшим щёкам, разбиваясь о землю. Громкие всхлипывания и рёв был слышен на всю округу. Бессвязные слова, что он пытался произнести, никто не понимал. Он заикался от бесконечных рыданий. Казалось, сейчас он вот-вот обессилит и упадёт в обморок.

Я понимала, что он говорил, что пытался, хотел сказать.

«Мама… Мама… Пожалуйста, не уходи… Мама»

Моё сердце тоже разрывалось на части, больно отдаваясь колкостью в груди. Воздуха начинало не хватать, когда и мои слёзы резво покатились из глазниц. И как бы я не старалась быть сильной рядом с Артуром, быть сильной для него – я оставалась девчонкой. Плаксивой, слабой девчонкой.

Внешний вид обманчив. Каким бы Артур не казался с виду – внутри него был тот стержень, о котором другие могли только мечтать. Но сегодня он треснул. Образовал огромную трещину, которую нельзя не заклеить, не срастить.

«Ма-ма, я люб-лю те-те-тебя, не уходи…»

«Мама, прошу, пож-жалуйста, не при-прит-во-ряйся»

Впервые я ненавидела мерзкое, солнечное небо, не соответствующее событию. Впервые мне хотелось кричать на солнце, чтобы оно погасло. Погасло так же, как погас сегодня Артур.

И в моей памяти глухо отдавалось самое первое и самое важное слово на свете, произнесённое с неподдельной скорбью и дрожью в голосе.

«Мама»

Я больше не могла смотреть на Артура, это было невыносимо больно. У меня закружилась голова, и я кое-как пробралась через толпу, а затем встала рядом с ним.

Он ухватился за краешек гроба, и я видела, как тряслись его руки. Наклонившись, Артур подарил матери последний поцелуй в её сморщенный лоб, а затем ещё больше разрыдался, окончательно теряя рассудок.

Я попыталась взять его дрожащую ладошку в свою, но он лишь небрежно отмахнулся.

И тогда я поняла, что больше всё не будет, как прежде. Пройдёт время. Оно лечит. Так все говорят.

По мне – всё это чушь. И даже самый неквалифицированный доктор скажет, что после ранения остается шрам. На его сердце тоже остался свежий, кровоточащий шрам.

Глава IV. Встретиться вновь