Буйная Кура - Исмаил Шихлы

- Ты же знаешь, что я тебя никуда не отпущу. Ты всегда теперь будешь рядом со мной. Но ведь и её надо пожалеть. Как-нибудь надо тебе с ней помириться, сладить. В доме нельзя жить без тишины и согласия... К тому же она мать моих детей. Подойди завтра к ней, упади в ноги, назови себя ее служанкой, скажи, что ни в чем не будешь перечить, скажи, что ты не виновата, что с тобой приключилась беда, попроси прощения. Я знаю ее характер, она смягчится, у нее доброе сердце, а потом вы привыкнете друг к другу, и все уладится. Я тоже попробую с ней поговорить. Так что не переживай и не плачь.

Мелек, как кошка, ласкалась к могучему Джахандар-аге она нежилась в его ласках и чувствовала, что страх и тревога уходят из сердца. А Джахандар-ага, чувствуя на своей волосатой груди ласковую любящую руку, забывал про все на свете, кроме этой прекрасной, крепкой, манящей женщины.

Говоря по правде, Мелек не была недовольна, что оказалась в этом доме. Она выросла сиротой. Сама она была родом из горного селения, которое находилось далеко от Куры. Как и все девушки этого села, где постоянно был чистый горный воздух, а рядом текли прохладные холодящие зубы родники, Мелек росла босая, в единственном потрепанном платье. Ей было всего пять лет, когда горный поток унес их дом. Отец и мать погибли. Мелек в тот день была в гостях у дяди, играла со своими двоюродными сестренками и, таким образом, осталась жива.

Жена дяди оставила Мелек у себя. Мелек научилась делать все. Несмотря на малый возраст, она доила коров, стирала белье. Без отдыха могла принести из ущелья пять кувшинов родниковой воды. Все говорили о ее трудолюбии и старательности. Женщины, шедшие поутру к роднику, юноши, которые вели коней на водопой, встречали Мелек уже возвращающуюся из ущелья по узкой каменистой тропе. Перекинув через плечо медный кувшин величиной с нее, она поднималась по склону, напевая под нос какую-нибудь песенку.

У Мелек было четыре двоюродных сестры. Шли годы, они росли и после короткого обручения одна за другой выходили замуж. Каждый раз, когда в доме звучала свадебная музыка и какая-нибудь из сестер с хорошим приданым переселялась в дом своего мужа, Мелек радовалась, как ребенок, и думала о том, что скоро и до нее дойдет черед и у нее тоже будет этот радостный день. Беспредельно веря своему дяде и его жене, она не думала ни о чем плохом, ожидая, когда и ее с той же торжественностью выдадут замуж, сыграют свадьбу... Но однажды наступило прозренье. Мелек словно проснулась и увидела, что все ее сверстницы и даже девушки моложе ее все уже вышли замуж и стали хозяйками в своих домах.

Мелек призадумалась: "А как же я? Может, я некрасива? Может, во мне какой-то изъян? Почему никто не женится на мне?"

Один раз, когда никого не было в доме, Мелек остановилась перед зеркалом, висевшим на стене, и долго разглядывала себя. У нее были длинные, сросшиеся брови, широкие около переносицы, острые по краям. Ее большие глаза кипели, как родники. Щеки были так свежи и красны, что казалось, только тронь их, и брызнет кровь. Грудь словно готовилась разорвать ее старенькую, ветхую кофточку. Девушка понравилась себе. "Нет, я, кажется, не так уж плоха", - думала она, радостно улыбаясь. Повернувшись несколько раз перед зеркалом, она поглядела на черные волосы, падающие на спину, на все тело, которое словно проступало сквозь материю. Затем девушка пошла в угол комнаты, подняла крышку кастрюли и зачерпнула ложку сметаны. Сметану она взяла на пальцы и размазала, растерла ее по щекам, по всему лицу. Лицо засияло и засветилось, словно близко к нему поднесли яркий свет. Мелек даже испуганно отпрянула от зеркала, отскочила в сторону.

Жена дяди почувствовала, что племянница все больше задумывается о своей судьбе. Но не подавала виду, ей было жалко отпускать от себя такую работницу, к тому же бесплатную.

У родника, где женщины стирают белье и где известны все новости, тетю, конечно, расспрашивали о Мелек. Но тетя говорила, что Мелек обручена и что ее отдадут за племянника. Это отпугивало деревенских парней, даже тех, кому Мелек очень нравилась.

Мелек тоже слышала насчет обручения, но время, шло, а никакой племянник не появлялся. Тогда Мелек поняла, что ее водят за нос и что ее лучшее время безвозвратно уходит. Деревенские парни, встречая Мелек на тропинке к роднику, уже не глядели на нее с прежней жадностью либо лаской, они глядели теперь на тех, которые помоложе, кто подрастал, чтобы сменить предыдущих.

В конце концов Мелек выдали замуж в деревню, стоящую на Куре. Муж был намного старше ее. Его звали Алчахяр. Он был богатым человеком, но менял уже седьмую жену. После седьмого развода никто не хотел выдавать за него своих дочерей. "Что из того, что богат, - рассуждали родители, - если он не держит около себя своих жен, а прогоняет их одну за другой. Неизвестно еще какой он мужчина. Почему ни с одной из жен он не жил больше года. В каждой находит какой-нибудь изъян и выгоняет из дому. А может, изъян-то в нем самом".

Должно быть, и правда был изъян, если он страстно хотел детей, а дети не рождались.

Выгнав из дому последнюю, седьмую жену, Аллахяр понял, что в своей деревне за него больше никто не выйдет, и стал искать невесту по другим деревням. Он увидел Мелек и стал свататься. Через несколько недель все дела уладились, и Мелек обрела свой дом.

Настрадавшаяся в сиротстве, Мелек с первого дня беспрекословно подчинилась воле мужа. Правду сказать, первые месяцы Аллахяр относился к молодой жене хорошо. Он ее одел и обул. "Ты росла сиротой, - говорил Аллахяр Мелек, - теперь оденься так, как ты хочешь".

Однако через год, поняв, что и Мелек не собирается родить ему сына или дочь, Аллахяр принялся за свои старые штучки. Жизнь для Мелек превратилась в мученье. Каждую минуту Аллахяр придирался к бедной женщине, обижал, оскорблял ее, в доме кипели ссоры. "Почему у тебя нет детей? - кричал Аллахяр. - Мне не нужна пустая, бесплодная жена!"

Мелек страдала и гасла, но никому не говорила о своем горе. Да и кому она может открыть душу в чужом еле. Вся отрада ее была выйти на балкон и смотреть в сторону родного села, на те холмы, за которыми оно прячется от взгляда.

"Наверно, там еще не пожелтела трава, - думала про себя Мелек. Наверно, еще цветут цветы. По-прежнему холодна вода в родниках? Журчат ли они, как прежде, между каменных острых скал? Стать бы птицей, слетать бы хоть на один денек в родное село, насмотреться на дом, на дядю, побежать к роднику, развалиться на мягкой траве, следить, как облака опускаются на вершины гор, слышать запах трав и цветов... Вспоминает ли кто-нибудь меня в том селе? Те девушки, которые вместе со мной ходили по воду, те парни, которые попадались навстречу на тропинке, когда несешь, бывало, полный кувшин воды? Нет, все забыли меня".

Сама Мелек ни на секунду не могла забыть родные места. Она помнила все: мальчишек, пасущих на склоне горы стада, юношей, которые, оседлав своих коней, бездельно гарцевали по лугу. Ей снились ущелья, пахнущие мятой, опасные горные тропы. Если бы она не боялась, что будут ругать дядя и тетя, она давно бы пешком добралась до родного села.

Здесь, в доме Аллахяра, она чувствовала себя, как в тюрьме. Она решила, что каким-нибудь способом пошлет весточку своему дяде, чтобы он приехал ее навестить. Тогда она все расскажет ему. Но если и он не поймет ее, что тогда?

От тоски и одиночества Мелек любила ходить на берег Куры. Она подолгу сидела над водой, глядела вдаль на зеленые островки, на другой берег, на скалу, поднимающуюся в одном месте из воды и обтекаемую водой. Она еще не знала, что она сделает, чтобы изменить свою жизнь, но уже твердо знала, что так жить больше нельзя.

В это-то время и появился вдруг Джахандар-ага. Как ястреб он налетел на нее, схватил, не спрашивая, сделал женой, привел в свой дом.

3

Среди ночи в конце села ожесточенно залаяли собаки. У крайней землянки раздался тревожный голос:

- Эй, кто там?

Черкез стоял, спрятавшись за столбом навеса и держа палец на курке. Он не вышел из-за столба до тех пор, пока не узнал позднего гостя. Шамхал, услышав щелчок затвора, подал голос:

- Это я. Ты что поднимаешь шум?

- Откуда ты в такой час? Похож на мертвеца, убегавшего из могилы.

Шамхал знал, что его сверстник Черкез любит шутить. Правда, он сам не лезет в карман за словом. Однако сейчас у него не было охоты отвечать товарищу шуткой.

- Послушай, что ты держишься за винтовку, словно человек, наживший себе врагов?

- Э... У осторожного сына мать не плачет и не ходит в преждевременном трауре.

Друзья тихо прошли внутрь землянки. Небольшая лампа с закоптелым стеклом едва-едва освещала стены, тоже покрытые застарелой копотью. На месте очага тихо горело большое бревно. Закоптелый чайник стоял среди углей и золы. Сверчки трещали, забившись в сырые трещины стен. Ночные бабочки кружились около лампового стекла. Большие черные тени от них то метались по стенам, то падали на земляной пол.