Закат - Арсений Долохин

— смотреть в окно по-другому у него тогда еще не получалось, а за его спиной стояли два больших человека, глядя на площадь вместе с ним. Человек посмотрел на часы, но не чтобы узнать время, а чтобы лучше запомнить хотя бы одно мгновение уходящего вечера. Откуда-то с нижнего этажа послышались торопливые шаги. Человек грустно улыбнулся — сегодня он сделал все, что от него требовалось. Человек успел слишком сильно привязаться к своей работе, чтобы радоваться даже кратковременным расставаниям с ней. Его никто никуда не гнал, и он решил постоять у окна еще немного и вспомнить еще что-нибудь давно забытое, если получится.

Она рассматривала открывшееся ее взору ассорти из длинных узких предметов, почти равнодушно поблескивавших в скупом свете единственной лампы. Большинства этих предметов не было у нее дома уже давно, но некоторые, очень похожие на эти, чужие, она знала очень хорошо. Затаив дыхание, она прислушалась ко всему, что было внутри нее. Там было тихо, не было ни единого протестующего или одобряющего сигнала. Осторожно коснувшись перебинтованного запястья, она как будто почувствовала ответный толчок из-под пропитанной уже не жгущей жидкостью ткани, как будто там, прижавшись всем крошечным телом к рельефу ее кожи, лежал кто-то очень маленький, боясь, что она столкнет его в щель, появившуюся на запястье прошлой ночью. На всякий случай она подошла к давно не мытой раковине и аккуратно повернула одну из ручек — вода исправно текла, она с нелепой усмешкой вспомнила, как кто-то совсем недавно сумел набрать здесь достаточно воды, чтобы заранее стереть ее со страниц истории этого жилища. На краю раковины лежала скомканная тряпка, грязная и изорванная, но зато большая. Сняв куртку, она еще раз осмотрела все, что успела оставить себе на память за прошедшие дни, недели, месяцы. Вспомнила вдруг анекдот про курс на ускорение, который рассказал однажды подвыпивший отец в детстве, тогда она не поняла, но теперь даже усмехнулась, потом снова — сначала себе, потом анекдоту. Железные предметы в выдвинутом ящике заблестели чуть более осмысленно — как будто ощутили признаки дыхания вечно молчащей вселенной.

Вдруг из-за окна, а точнее — из-под окна — донеслось едва слышное шуршание колес, ей даже сначала показалось, что машина ехала с заглушенным мотором. Дошуршав примерно до подъезда, в котором располагалась квартира с тремя обитателями, занимавшимися в спальне какими-то важным делами, и с ней, стоящей у раковины, колеса замолчали, и снова стало очень тихо. В ее груди вдруг заметно потеплело — шуршание колес передало ей несколько до боли знакомых образов. Вхождение твердого в мягкое. Успокаивающий ропот внутренних волн. Бережный шум воды в ее ванной, которая была готова литься хоть до самого утра. Закрыв кран, чтобы не обременять любезных хозяев квартиры лишними расходами, она осторожно подошла к окну и заглянула в недавно проделанную в газете дыру. Закат был уже не алым, а скорее бархатным, но не траурным, а совсем наоборот. Машина внизу и правда была — слишком немодная с виду, чтобы принадлежать одному человеку. Качели на детской площадке пустовали. Она сделала дыру шире, чтобы видеть больше. Людей во дворе не было совсем, были только машины жильцов и одна только что прибывшая непонятно чья. Вдруг снова послышалось аккуратное вкрадчивое шуршание, и во дворе появилась новая машина, подъехав к первой, она тоже остановилась и замолкла; с виду новая машина была немного другой, но тоже явно не с этого двора. Вспомнив про еще не успевшую опустеть бутылку, она взяла ее со стола и продолжила наблюдать за преобразившимся двором. Ничего не происходило; машины как будто приехали просто постоять. Она сделала большой глоток, чтобы немного скрасить томительное ожидание непонятно чего. Наконец боковая дверца одной из машин отъехала назад, и из машины выбрался человек. Человек старался казаться предельно серьезным, но все равно как будто немного из-за чего-то переживал, хотя пока что даже ничего не делал. Из второй машины тоже вылез человек. Посмотрев на них обоих, она угадала, что жизненные интересы у этих приехавших на разных машинах людей были примерно одинаковыми. Ей не нравилось подглядывать за людьми, когда они даже не догадывались о ее существовании, поэтому она решила не вникать в чужие тайны и отошла от окна. За порванную газету ей было немного стыдно, она решила, что извинится перед человеком в свитере, прежде чем уйти.

Надевая куртку, она услышала, как открылась дверь спальни, доносившиеся оттуда звуки на мгновение стали громче и отчетливее; дверь закрылась, и из темной прихожей показался человек в свитере, только свитер на нем был уже другим, темнее старого и с неиспачканным воротником. Зайдя на кухню, человек в свитере спросил, как у нее дела. Она улыбнулась и сказала, что хорошо. Человек в свитере посмотрел на ее обмотанную бинтами руку и поинтересовался, не болит ли рука и хорошо ли на ней лежат бинты. Она несколько раз согнула и разогнула руку, как будто занималась со спортивным снарядом, и ответила, что лучше и быть не может. Человек в свитере вдруг заметил выдвинутый ящик со столовыми приборами, о котором она уже забыла, и задвинул его, ни о чем на этот раз не спросив. Она протянула человеку в свитере бутылку и спросила, не хочет ли он сделать глоток. Человек в свитере покачал головой. Она сказала ему, что у нее есть еще одна такая же, только еще не открытая — на случай, если он брезгует. Человек в свитере снова покачал головой. Пожав плечами, она наконец осушила бутылку одним длинным глотком и спросила у человека в свитере, нельзя ли ей оставить бутылку у них в квартире, чтобы не уносить с собой ничего лишнего. Человек в свитере тоже пожал плечами и сказал, что можно. Некоторое время они молчали, потом она вспомнила про порванную газету и объяснила человеку в свитере, что ей хотелось посмотреть на закат и поэтому она проявила неуважение к жильцам, испортив часть интерьера. Человек в свитере взглянул на дыру в газете через ее плечо и сказал, что у них в запасе много газет и он сегодня же может повесить новую на место порванной; потом он сказал, что он тоже часто смотрит в окно вечерами. Где-то под окном хлопнула дверь машины, потом еще раз. Человек в свитере вдруг опустил взгляд, очевидно, его опять заинтересовали так никуда и не пропавшие пятна на ее куртке, лицо его стало обеспокоенным; ей показалось, что его все-таки тревожил этот цвет, не только на ее куртке