Пильпанг - Владимир Петровский

– А… вот она, – Умрихин показал пальцем на вновь мелькнувшую с легким смехом перед его глазами Светлану. – Это что?

– Ну вы же сами на ней женились, – серьезно ответил человек в безрукавке. – Да она нисколько вам и не мешает, не считая баловства. Русалка, что с нее взять… С женщиной было бы труднее.

Он положил в стопку вытертых тарелок последнюю, кинул сверху полотенце и направился к двери, словно бы вдруг забыв о существовании Умрихина. Тот взволновался.

– Уважаемый! – крикнул он вслед этому неприметному человеку, который явно был здесь хозяином. – Уважаемый!.. А как же я?..

– А что вы? – спокойно переспросил тот, подойдя к приоткрытой двери, из которой с выражением бесконечной преданности в глазах смотрел на него непрерывно жующий белый козел. – Сейчас мы тут поправим кое-что… Ну, займет это некоторое время. Но вас-то волновать ничто не должно. Для вас все кончено. Вас мы сейчас по синусоиде сплавим – и порядок.

– Как это «по синусоиде»?.. Куда сплавите?.. – похолодел Умрихин.

В нем шевельнулось смутное воспоминание, наполовину стертое обилием новых впечатлений.

– Ну… по синусоиде времени. По дуге. Не слышали разве?.. Вот вы здесь, и вот уже там. Заново и начнете.

– Но я не хочу!.. – воскликнул Умрихин, полный ужасных предчувствий. – Что же это все такое-то?

– Как «что»? – вежливо спросил человек в безрукавке. – На вас напал беглый пин. Такое возможно где угодно.

– Пин? – переспросил Умрихин дрогнувшим голосом. – А почему… на меня?..

– Ну это уж я не знаю, – просто ответил человек. – Не все ведь в нашей воле. Пин – существо простое, умом не страдает. Он сразу чувствует, что можно, что нельзя… То и делает. Вот на вас можно было напасть, он и напал. Заслужили вы чем-то его внимание. Да и так ли это важно вам сейчас?.. Важнее решить, что дальше делать. Ведь вы же, в некотором роде… уже не там.

Человек в безрукавке неопределенно показал куда-то пальцем и подождал, как среагирует на это Умрихин, но тот только глотнул сухим горлом.

– Тогда… если вы мне доверяете, конечно… – продолжил он. – Думаю, доверяете. Выхода другого у вас нет… Так вот, должен правду вам сказать. Немного изменится судьба ваша.

Умрихин похолодел еще больше, почти до тошноты. Ему стало страшно, словно приблизилось в этот миг нечто невыразимо потустороннее. Что вытерпеть человеку почти невозможно.

– Так это… что же?.. – прохрипел он, словно удушаемый. – Значит, это… ад?

– Ад? – удивился человек в безрукавке и огляделся. – Ну… не знаю. Что уж вам непременно в ад-то хочется?.. Считайте как хотите, впрочем. Дело деликатное, тут я вам не советчик. Это, вообще-то, лаз. Дыра такая межпространственная. Без нее никак не пройдешь, конца-края не будет, далеко слишком. По дуге времени тоже, знаете, свои неудобства есть… А тут раз – и готово. Ведь лучше же так, верно?

Слова не получились, поэтому Умрихин булькнул горлом и кивнул.

– Ну, папа-мама у вас те же будут, без них вам собой не стать, – продолжил хозяин, подождав немного. – Но вот эта фамилия, она не совсем ваша, нет. Папашу-то Панюрин звали. Это уж они там накрутили, понимаете… Поссорились не вовремя, и пошло-поехало. Ей бы с трамвая тогда спрыгнуть, самое удобное, это все бы и решило разом. Ну да теперь попробуем поправить дело… Тогда уж вы со своим родным папой детство проведете, все как полагается. И дальше от вас зависит… Что сможете, то получите. С образованием высшим, правда, трудней теперь будет. Зато спорт, друзья веселые… ну, выпить любят, но так нету же идеальных людей, верно?.. И характер ваш не такой занудный станет. Характер-то ведь от папаши.

Человек в безрукавке, исподтишка, но внимательно наблюдавший во время своей речи за Умрихиным, уже еле державшимся на ногах от ужаса и не понимавшим ничего ни про трамвай, ни про родителей, усмехнулся.

– Да вы не заходитесь так-то уж. Я еще немножко скажу, и ладно. Фамилия ваша, значит, будет Панюрин, как вы поняли. Повеселей немножко звучит, чем теперешняя, согласитесь. Вам же лучше… Да, а русалочка ваша снова вас изловить постарается, нравитесь вы ей, несмотря ни на что. Уж постарайтесь ее узнать там, с другой не спутайте. Ну… вот. Не переживайте, перемены-то небольшие. Других и не так еще крутило. И вот еще что. Все это вот, – он показал взглядом вокруг, – даром не проходит. Связь с Пильпангом останется. Особенно… как это по-вашему?.. семьдесят?.. нет, восемьдесят. Восемьдесят какой-то год вашего календаря. Вот тогда.

Он усмехнулся, помолчав.

– И как вы эти годы запоминаете?.. Цифрами, да еще по порядку. Ну да дело ваше… Так вот, это время соответствует тому, когда пин к вам впервые проник. Может и вас немножко тогда поволновать, потрясти. Ну да если все гладко пройдет, то и ничего.

– А… если не гладко? – пересохшим горлом спросил все-таки Умрихин. – Опасно это?..

Человек в безрукавке подумал и ответил буднично:

– Всякое может случиться. Так ведь кто за вас жить-то станет? Вот сами и живите. Все удовольствие в неизвестности. Да и что вам сейчас-то уж о безопасности говорить. Смешно даже. На себя посмотрите… Да. Что еще такого важного?.. Мамаша ваша станет-таки Умрихиной, а вы нет. У нее вторым мужем будет ваш отчим теперешний. Это фундамент. Ну, а остальное – мелочи. Сами собой подтянутся. Ну вот… Теперь что надо знать, вы знаете. И все так и будет.

– И что, все запомнить надо?.. – спросил совершенно растерянный от обилия пугающих сведений Умрихин.

– Ничего не надо. Все уже, считайте, есть. Раз попали в переплет, так примите и последствия… Это ведь не я вам накрутил. Я только рассказал, что вижу.

Тут человек в безрукавке улыбнулся, поднял приветственно руку и вышел из комнаты.

12

Сильный удар хвостом по воде привел Умрихина в чувство. Ему казалось, что он еле выдержал напряжение разговора с человеком в безрукавке, хотя тот говорил спокойно и доброжелательно. Но когда плеснувшая вода обдала его с ног до головы, началось нечто еще более удивительное.

Время пошло назад, все быстрее и быстрее. Умрихин видел картинки, каждая из которых содержала целый эпизод его жизни, и они мелькали, сменяя одна другую. Он просто смотрел, не пытаясь что-то осознать и замечая только, что промелькнула молодость, студенчество, детство. Замелькали какие-то карапузы, коляски, пеленки… И Умрихин перестал быть Умрихиным.

Он увидел смутно знакомое лицо девушки, стоявшей на подножке трамвая. Всмотревшись, понял вдруг, что это его мать. Только очень, очень молодая. Притворно хмурясь, она говорила белобрысому парню, который оставался на тротуаре:

– А почему ты вообще решил, что я перед тобой отчитываться должна?.. Куда хочу, туда и иду.

Парень (это был его отец, в чем тот, кто смотрел сейчас на происходящее как бы со стороны, тоже не сомневался, хотя совершенно его не помнил) хотел ей возразить, что было заметно по его лицу, но то ли не решался, то ли не находил аргументов. Он растерянно пожал плечами, и трамвай двинулся с места, оставляя белобрысого позади, что выглядело совершенно нормальным развитием этой странной, неизвестно откуда взявшейся сценки.

Вокруг был туман, густой, непроницаемый. Но в стороне, куда направлялся трамвай, начали возникать, проявляясь все ярче и ярче, силуэты каких-то людей, зданий и даже животных. А парень быстро стал теряться в тумане. Уже казалось, что он так навсегда и останется там, позади.

И вдруг что-то неуловимо изменилось. Девушка, оглянувшись, сказала вдруг с досадой: «Да что ж ты стоишь, дурак-то какой», и спрыгнула на ходу, оступившись и чуть не упав при этом, а он кинулся к ней с вытянутыми руками, чтобы поддержать. Странным образом все возникшие вдалеке видения при этом пропали. Но туман не рассеялся.

13

Вначале был сон. Интересный сон.

Это был интересный сон. Сквозь него слышался шум машин на улице и голоса прохожих. Ярослав Панюрин, пришедший домой на рассвете жаркого августовского дня, морщился и хмурился от светившего в лицо солнца, но ни повернуться на другой бок, ни закрыть лицо не мог: слишком тяжело давалось каждое движение. Только лег, вот только сейчас. Закрыл глаза и почти сразу открыл. И все. Это что, отдохнул называется?

А теперь вставать. Ох, как тяжело. Что же тяжело-то так? Сразу вылезло из памяти вчерашнее: был у друзей. Вот почему так тяжело. У кого же? А, у Боба. Или это Боб с ним у кого-то был? Нет, он у Боба. Посидели-выпили.

Пора была вставать и идти на работу.

Но вместо этого, с трудом продрав глаза, Ярик Панюрин принялся оглядывать комнату. Что-то тут было не так, что-то озадачивало его. Но что?

Вроде, все привычно, обыкновенно. Стены оклеены обоями в фиолетовую полоску. Это первое, что бросалось в глаза любому сюда вошедшему – обои. Адаптироваться к ним было нельзя. Все, кто сюда заходил, рано или поздно начинали недоуменно коситься на стены: как в цирке у клоуна. И цвет слишком яркий, и полосы слишком широкие, и расстояние между ними какое-то ненормальное. Все так и тянет к себе внимание. Противоречит и логике, и вкусу. Можно сказать, что обои были главным элементом его квартиры. Мать клеила. Специально, наверно, по всей Москве искала такие. Чтоб как гвоздь вбить, чтоб уж наверняка.