Следы ведут в Караташ - Эдуард Павлович Зорин

А началось это сегодня утром, когда он ровно в десять зашел в отдел рукописей институтской библиотеки и, получив свои материалы, занял место у радиатора водяного отопления. Вооружившись карандашом и лупой, он углубился в рукопись, как вдруг нечто совершенно необычное привлекло его внимание — напротив сидела девушка. Раньше он не встречал ее в библиотеке. Девушка была в светлом шерстяном костюме, в беленькой кофточке. У нее были коротко остриженные белокурые волосы, маленький припухлый рот, продолговатый нос с прикурносью и серые, задиристые глаза; все это делало ее похожей на бойкого мальчишку.

Их взгляды встретились. Девушка улыбнулась, Серебров кивнул ей. Он привстал и хотел представиться, но на него зашикали со всех сторон: в библиотеке негласно соблюдалась строжайшая дисциплина. Девушка тихо засмеялась и с видом заговорщицы покачала головой.

До обеда было еще далеко, а внезапно разволновавшемуся Сереброву казалось, что время тянется медленнее, чем всегда. В голову не приходило ни одной интересной мысли, да и письмена с трудом поддавались расшифровке — рукопись, как нарочно, была плохо сохранившейся; частые пропуски раздражали Сереброва, раза два у него ломался карандаш, и тогда, махнув на все рукой, он вышел вниз — покурить...

Здесь, на лестнице, у входа в гардеробную, толпились пожилые ученые, молодые аспиранты и совсем еще юные студенты. Все держались просто — курили и задевали друг друга локтями. И уж, конечно, затевали споры, втягивавшие в свою орбиту все большее и большее число курильщиков. Но не только курильщики собирались на лестнице — вниз спускались все, жаждавшие поделиться новой мыслью.

Споры начинала, как правило, молодежь. Седовласые академики держались поначалу в стороне, прислушиваясь к репликам, снисходительно посмеиваясь в усы. Потом, когда перепалка между их юными коллегами обещала иссякнуть, в бой вступала «тяжелая артиллерия».

«Позвольте, позвольте», — солидно произносил кто-нибудь из «китов». Все взоры обращались в его сторону. И спор разгорался с новой силой.

В какой-то мере эти схватки напоминали кулачные бои, когда сходились, бывало, улица на улицу где-нибудь на льду реки. Сперва петушились задиры-мальчишки, их сменяли братья постарше, потом вступали родители — тут-то и начиналась настоящая потасовка.

Спустившись в гардеробную и на ходу зажигая спичку, Серебров услышал раскатистый бас Каракозова:

— Извините, но при чем здесь космос?..

— Вы ретроград, милейший, — отвечал раздраженный голос профессора Югова.

Они стояли друг против друга: арабист Каракозов — огромный, кряжистый, с окладистой русой бородой и маленьким носиком, который чуть виднелся из-за пушистых усов; и Югов — тоже коренастый, но ниже Каракозова на целую голову, стремительный, весь так и подавшийся вперед.

Серебров прислушался — спор шел о возможных результатах экспедиции, которую намеревался возглавить Югов. Профессор утверждал, что шар, найденный летчиком Беляевым, один из одиннадцати шаров, хранившихся, по свидетельству более поздних письменных источников, в крепости Буг, разрушенной (так считали до сих пор) во время сильного землетрясения.

— Землетрясения ли? — развивал свою догадку Югов. — Во всяком случае, летчик Беляев, очевидно, разбился в Караташе. Так почему бы не искать крепость Буг именно в этом районе?

— Что дадут ваши поиски?

— Послушайте, не задавайте элементарных вопросов! — воскликнул Югов. — Только раскопки могут подтвердить мою мысль о том, что район Караташа полторы тысячи лет тому назад посетили наши собратья по разуму. Да-да, собратья по разуму, пришельцы из космоса. И точная копия лунного рельефа на поверхности шара не прихоть неведомого художника, а депеша, адресованная нам, далеким потомкам...

— Абсурд, — не сдавался Каракозов. — Вы слишком вольно истолковываете попавшую в ваши руки «уникальную» находку. И все эти штучки из области научной фантастики отнюдь не укрепляют репутации солидного ученого...

Слушатели хлесткими замечаниями разжигали страсти. Естественно, одна сторона поддерживала профессора Югова — это были в основном его ученики; другая — арабиста Каракозова.

Югов наступал на громоздкого Каракозова, держа его за отворот пиджака, и то и дело приподнимался на носки, чтобы заглянуть в глаза своего высокого оппонента. Каракозов отстранялся и отходил все дальше к гардеробной.

В этот момент кто-то тронул Сереброва за плечо:

— А чьей точки зрения придерживаетесь вы?

Серебров обернулся и увидел рядом с собой ту самую девушку, которая только что сидела против него в рукописном отделе библиотеки.

— Я, разумеется, за Югова, — быстро сказал Серебров. — Викентий Александрович мой учитель.

— Только поэтому?..

Глаза девушки смеялись.

Серебров сделал несколько глубоких затяжек.

— Я вас раньше здесь не встречал. Вы не археолог? — спросил он.

— Этнограф.

Она решительно протянула узкую, крепкую руку:

— Давайте знакомиться. Ляля.

Улыбка не сходила со светлого лялиного лица.

Спор у гардеробной тем временем иссяк. Недавние противники мирно покуривали и разговаривали о мелочах.

— Вы любите Баха? — неожиданно спросила Ляля.

Любит ли он Баха?.. Серебров промолчал.

— Ох уж эти отшельники, — шутливо рассердилась девушка. — Сегодня у Чайковского Бах. Хотите пойти?!

— С удовольствием!

Они договорились встретиться в шесть около консерватории.

Серебров еще докуривал, когда к нему вразвалочку подошел Жорка Рябов с отделения персидского языка. Рябов был бездарным зубрилой и всюду таскался за Каракозовым.

— Следи за прессой, — злорадно хихикнул Жорка. — Каракозов дал в журнал статью, и не сегодня-завтра Югову «будет солоно».

— Иди ты к черту! — отрезал Серебров.

Жорка обиделся и пробормотал что-то насчет юговских любимчиков.

А Серебров поймал Каракозова в коридоре и сказал, что так поступать нечестно.

И вот теперь он стоял перед дверью, за которой скрылся Каракозов, и в бессильной ярости сжимал кулаки...

Задержавшись в проходной, Серебров увидел свежую почту. Наугад взял с треугольного столика пестрый американский еженедельник, сунул в карман плаща.

В маленьком скверике около института царило то необычайное возбуждение, которым всегда бывают отмечены первые дни наступающей весны. На только что просохших дорожках резвились ребятишки, мамаши с колясками прогуливались по аллейкам. Почти все скамейки были заняты. В голых ветках еще не проснувшихся кленов прыгали юркие серые воробьи — они раньше всех в городе встречали весну.

Серебров размашисто шел по аллее и сердце его радостно пело. И оттого, что его ждала Ляля, и оттого, что она сама назначила ему встречу, весна неожиданно приобрела для него особый, значительный смысл. И думалось Сереброву, что не только он сам, но и эти аллеи и все люди, и деревья, и весельчаки-воробьи на железных карнизах крыш, унизанных серебристой капелью, — все они вместе с ним разделяют неожиданную радость.

Сначала он сел в троллейбус, а на площади Маяковского, подхваченный пестрой