Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

Мать подошла последней. Она притянула сына к себе, поцеловала в лоб и тихо, но твердо приказала:

— Хорошо служи людям, Арсюша…

4

Не скоро улеглось возбуждение. И дома — в землянках, в куренях — люди говорили, спорили, даже шутили. Только поздно ночью успокоился табор. А в полночь над выгоном взошла луна. Она осветила дремавший мир холодными, неяркими лучами и остановилась над лесом, будто не зная дальше пути в просторном бездорожье неба.

В полночь Арсей встал и на цыпочках, чтобы не разбудить мать и Евдокию, вышел из землянки. С минуту он стоял за дверьми, прислушиваясь. Где-то плакал ребенок: то вдруг закатывался надрывным криком, то внезапно умолкал, и тогда чуть слышался терпеливый и ласковый баюкающий женский голос.

Обходя курени и неслышно ступая по мягкой траве, Арсей направился к реке. Несколько раз он останавливался, оглядывался, прислушивался — не идет ли кто? Но кругом было тихо — умолк ребенок, таял, расплывался перезвон капель в мельничном колесе.

Арсей шел в сторону от выгона. Здесь по наклонному берегу реки, изрезанному мелкими овражками, росли корявые вербы и приземистые лозовые кусты. Под ногами шуршала прошлогодняя листва, иногда неожиданно похрустывала сухая ветка. Арсей вышел к обрыву и присел на полянке за кустами. Он не спеша достал папиросу, закурил, пряча огонек под полу шинели. Внизу у берега нежно шептала река. Вода сверкала, переливалась в лунных бликах. На том берегу проступали черные остовы печей и бесформенные нагромождения камней, дерева, кирпича.

Арсей выкурил папиросу, затушил ее о землю, отшвырнул окурок. За кустом послышался шорох. Арсей вскочил, насторожился. На берег вышла женщина.

— Вот, пришла… — сказала она. — Зачем звал? Что скажешь?

Арсей подошел ближе.

— Посидим, Ульяна Петровна, — предложил он. — Ночь такая… Теплынь…

Ульяна не двинулась с места.

— Я только на минутку, — проговорила она, точно оправдываясь. — Послушать, что скажешь…

Арсей осторожно взял ее за руку.

— Ну, посидим, Ульяна, — попросил он. — Или моя просьба уже ничего для тебя не значит?

Ульяна освободила руку, села на траву, расправив полы стеганки. Арсей опустился рядом.

— Что ж, будем начинать новую войну? — сказал Арсей, как бы отвечая своим мыслям. — Войну с нуждой… Так, что ли?

Ульяна не ответила, словно и не слышала его слов.

— Собирался агрономией заняться, — продолжал Арсей, — да, вижу, отложить пока все придется. Сейчас другое делать надо… — Он достал папиросы, но не закурил, снова спрятал коробку в карман. — И вынесла же чума этого Дениса!.. Будто в Зеленой Балке, кроме меня, никого и нету…

Ульяна не сказала ни слова. Она сидела лицом к реке и безразлично глядела на воду, казалось, не слушая Арсея. Какие-то думы держали ее в своей цепкой власти, Делали безвольной и безразличной.

— А воевать с нуждой нелегко будет. Ой, нелегко!.. — снова заговорил Арсей. — Весна на дворе, а пахать не на чем. Лошади где-то по чужим конюшням… Когда вернутся? И какие вернутся?.. Семян нету. — Он поднес к глазам попавшийся под руку круглый, обточенный не то ветром, не то водой камень, внимательно осмотрел его. — Голые, как вот этот голыш, — заключил он и забросил камень далеко в воду. Раздался легкий всплеск — сонная река будто недовольно приняла нежданный подарок. — А жить надо… И работать надо, и строить, и создавать…

Ему хотелось вызвать Ульяну на разговор о том, что волновало всех, но Ульяна продолжала хранить молчание.

— Люди живут в куренях, в землянках, в тесноте и грязи… Извелись, измучились… Надо строить хаты… А что это значит — строить? Где плотники? В деревне вон старики, бабы да ребятишки… А где строительные материалы? Ну, лес дадут… А гвозди, к примеру? Стекло? Где это достанешь?

Он заглянул в лицо Ульяне. Оно было суровым и каким-то неприступным. Трудно было угадать — слушает она или думает о чем-то другом. Эта отчужденность удивила и обидела Арсея.

— Что ж ты молчишь, Ульяна?

Она быстро повернулась, пристально посмотрела ему в глаза.

— Жду, когда скажешь, зачем звал.

— Скажу, — быстро ответил Арсей. — Ты помнишь вечер, когда я был ранен?

— Помню, — глухо отозвалась Ульяна.

— Я видел, как ты испугалась… Ты вся дрожала и была бледная — белее снега. Тогда я подумал…

— Что ты подумал? — с беспокойством перебила его Ульяна.

— Тогда я подумал, — повторил Арсей, — что без тебя жить не смогу.

Они долго молчали. Ульяна попрежнему сидела прямо и смотрела перед собой, не то на скользящую и забрызганную холодным лунным светом реку, не то на тот берег, где когда-то было село, а теперь высились груды развалин. Арсей мял пальцами незажженную папиросу и думал: «Все, что долгое время бередило душу, тревожило сердце, сказано, а радости нет, и вместо радости на душе какой-то мутный, неприятный осадок».

На том берегу завыла собака. Ульяна испуганно встрепенулась.

— Я пойду…

— Нет, погоди, — остановил ее Арсей, взяв за руку. — Посиди еще немного. Легче будет…

Она осталась сидеть, но не повернулась к Арсею; и он попрежнему не мог понять, что было у нее на душе.

— В партизанском отряде я не был хозяином себе, — помолчав, сказал Арсей. — Там каждый смотрел на меня — у всех я был на виду. Потому ничего не говорил — мучился, а молчал… Да и не до этого там было, сама знаешь.

— А тут на тебя никто не смотрит? — спросила Ульяна.

— Тут?

— Те же люди… И глаза у них такие же, и любопытства не меньше… — Она покачала головой и сказала с грустью: — А меня-то ты, Арсей Васильич, за что обижаешь? За какие-такие дела? Почему так дурно обо мне думаешь?

Арсей протянул к ней руки:

— Ульяна!..

Она