Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

– Воды-то поднимаются! – кричала она. – Видишь? И молнии… видишь, как молнии разносят в пыль Альпы? Вот и конец, дитя мое! Все островки до единого прочь разбежались, ни горки нигде не найдешь… Второй ангел вылил свою чашу в море – сделалось море, как кровь мертвеца, так что погибло в нем все живое…

Старуха кричала, кричала, и голос ее мешался с посвистом ветра и грохотом волн, едва различимый среди всей этой жути… пока Карло, усталый, промерзший до самых костей, исполнившись жалости и беспросветно-черной, чернее туч, затянувших небо, тоски, не обнял ее за хрупкие плечи и не развернул к лестнице. Спустившись этажом ниже, они подобрали угасший фонарь и сошли в хозяйскую комнату, по-прежнему освещенную парой свечей. Казалось, здесь, внизу, невероятно тепло и уютно. Старуха все говорила и говорила, а Карло без остановки дрожал.

– Да ты же совсем замерз, – с неожиданной деловитостью сказала хозяйка, стаскивая с постели пару одеял. – На-ка, возьми.

Усевшись в тяжелое, просторное кресло, Карло обернул одеялами ноги, откинул голову на высокую спинку. Устал он невероятно. Старуха, опустившись в кресло напротив, принялась наматывать нить на катушку. Помолчав минут пять, она снова заговорила, и задремавший было Карло, сменив позу, вновь начал неудержимо клевать носом, а старуха вещала, вещала – о штормах, о потопах, о конце света, об утраченной любви…

Однако, проснувшись поутру, Карло ее рядом не обнаружил. В неярком свете зари комната предстала перед ним во всей своей неприглядности: всюду убожество, мебель обшарпана, одеяла ветхи, безделушки венецианского стекла уродливы, аляповаты, как все венецианское стекло от начала времен… но чисто в комнате – просто на удивление. Поднявшись, потянувшись, чтобы размять одеревеневшие мускулы, Карло взобрался на крышу, однако старухи не оказалось и там. Утро выдалось солнечным. Шлюпка его уцелела – покачивалась на месте, под восточной стеной. При виде суденышка Карло заулыбался – судя по ощущениям, впервые за несколько дней.

Внизу старухи не обнаружилось тоже. Самый нижний из уцелевших этажей кампанилы, очевидно, служил ей эллингом: здесь Карло нашел пару ветхих весельных лодок и несколько верш для ловли омаров. Самый большой из «слипов» пустовал. Наверное, хозяйка верши отправилась проверять… а может, не пожелала беседовать с гостем при свете дня.

Из эллинга Карло сумел дойти до собственной шлюпки: всей глубины – по колено. Устроившись на корме, он вспомнил вчерашний вечер и снова заулыбался. Надо же, жив…

Сняв тент, он отыскал черпак, вычерпал воду, скопившуюся на дне, и все это время поглядывал, не объявится ли старуха, а после поднялся наверх за забытым багром и снова спустился к шлюпке, однако хозяйка все не возвращалась. Оставалось одно – только плечами пожать, а прощание отложить до лучших времен. Взявшись за весла, Карло обогнул кампанилу, отошел от Лидо, поднял парус и взял курс на норд-вест, где, по его расчетам, находилась Венеция.

Этим утром Лагуна была спокойней любого пруда, безоблачное небо – что лазоревый купол громадной базилики. Потрясающе… но Карло все это нисколько не удивило: вполне обычное дело по нынешним-то временам, а вот вчерашний шторм – да, то было нечто особенное. Отец всех на свете штормов, высочайшие волны из всех, какие доводилось видеть Лагуне, тут уж сомнений не возникало. Подумав об этом, Карло принялся составлять в уме рассказ, предназначенный друзьям и жене.

Венеция показалась на горизонте прямо по курсу, именно там, где он и рассчитывал, – вначале огромная кампанила, за нею вершина Сан-Марко и прочие шпили. Кампанила… Благодарение Господу, что предки так стремились наверх, поближе к Богу, а может, подальше от воды: это стремление спасло ему жизнь. В отмытом, освеженном вчерашними ливнями воздухе вид на Венецию с моря казался прекрасным, как никогда, и на сей раз Карло, против обыкновения, даже нисколько не раздражало, что, сколько ты к ней ни приближайся, все она словно бы где-то за горизонтом, вдали. Такова уж она теперь, и что с того? Светлейшая… Серениссима… как же он рад ее видеть!

Однако проголодался Карло ужасно и от усталости за ночь избавиться не успел. Войдя в Гранд-канал, спустив парус, он обнаружил, что едва способен грести. Дождевая вода, стекавшая с суши в Лагуну, превратила Гран-канал в настоящую горную реку, и это тоже плавания вовсе не облегчало. У пожарной станции возле излучины канала друзья, возводившие на одной из крыш новую хижину, замахали ему, удивленные тем, что Карло в такую рань направляется вверх по течению.

– Не туда гребешь! – крикнул один из них.

Карло из последних сил приподнял весло и с плеском уронил лопасть в воду.

– Будто я сам не знаю! – прокричал он в ответ.

Вот он и за Риальто, снова в крохотном дворике против Сан-Джакометты, на прочном настиле, сооруженном с соседями, чуток пошатывается на ходу – так, вот здесь осторожнее…

– Карло! – донесся сверху отчаянный вопль жены. – Карло, Карло, Карло!

С этим она бросилась вниз по лестнице, спущенной с крыши. Карло остановился. Дома. Дома…

– Карло! Карло! Карло! – как заведенная кричала жена, сбегая на настил.

– Иисусе, да заткнись же ты, – взмолился он, неловко, грубовато привлекая жену к себе.

– Где же ты был? Я так за тебя беспокоилась из-за этого шторма, ведь ты говорил, что вернешься еще вчера, о Карло, как же я рада тебя видеть…

С этим жена, поддерживая Карло под локоть, повела его к лестнице. Малышка встретила отца громким ревом. Усевшись в кресло на кухне, Карло оглядел крохотную, сооруженную из того, что под руку подвернулось, комнатку с немалым удовлетворением. Жадно вгрызаясь в краюху хлеба, он рассказал Луизе о вчерашних приключениях – и о вандалах-японцах, и о невероятной гонке через штормовую Лагуну, и о безумной старухе в спасшей его кампаниле, а покончив с рассказом и с хлебом, начал засыпать на ходу.

– Но, Карло, тебе же еще за теми японцами возвращаться!

– Катись они к дьяволу, – едва ворочая языком, отвечал он. – Ублюдки гнусные… я ведь рассказывал: они же Мадонну на части резать задумали. Всю Венецию разграбить готовы, до последней картины, мозаики, статуи, барельефа – всю подчистую, а? Нет, не могу я такого терпеть.

– Ох, Карло, ну что в этом страшного? Развезут эти вещи по всему свету, приведут в порядок и скажут: вот, это из Венеции, величайшего города в мире…

– Им место не там, а здесь.

– Здесь, здесь, идем-ка, приляжешь на пару часов, а я схожу, спрошу у Джузеппе, не согласится ли он с тобой вместе вывезти с Торчелло эти кирпичи.

Отведя Карло в спальню, Луиза уложила его на кровать.

– Ну их всех, Карло. Пусть забирают, что найдут там, под водой. Пускай хоть подавятся.

На этом он и уснул…

…а с трудом пробудился и сел оттого, что жена трясла за плечо.

– Вставай, время к вечеру. Тебе ведь еще на Торчелло за этими двумя возвращаться. Кроме того, у них там все твое снаряжение.

Карло страдальчески закряхтел.

– Мария сказала, Джузеппе согласен с тобой пойти и ждать тебя с лодкой будет на Фондамента.

– Провались оно все…

– Ну же, Карло, вставай. Нам очень нужны эти деньги.

Малышка вопила не хуже любого шторма.

– Ладно уж, ладно, – проговорил Карло, вновь рухнув на подушку. – Сделаю, сделаю, только не тереби ты меня.

Поднявшись, он проглотил поданный Луизой бульон, а после неловко, через силу, не обращая внимания на прощальные напутствия жены, спустился к шлюпке, отчалил и оттолкнулся от настила. Шлюпка, покинув дворик, приблизилась вплотную к стене Сан-Джакометты. На эту-то стену Карло и уставился во все глаза.

Помнится, как-то раз он, надев акваланг, спустился туда, в церковь. Настроив загодя грузовой пояс с баллонами, сел на одну из каменных скамей у самого алтаря и попробовал помолиться – прямо сквозь маску с загубником. Серебристые пузырьки выдыхаемого воздуха струились вверх, к небесам, а уносили ли с собой и молитвы, Карло, ясное дело, не знал. Спустя какое-то время он, чувствуя себя довольно глупо (но не только, не только), выплыл за дверь, а над дверью заметил надпись и развернулся, чтобы прочесть написанное, приблизив стекло маски к самому камню. «Близ Храма сего да будет Закон Купца праведен, тяжесть гирь его верна, а сделки его безобманны»… Пожалуй, сие назидание, адресованное лихоимцам, ростовщикам да менялам с рынка Риальто прежних времен, Карло вполне мог бы отнести и к себе самому. Вот, скажем, тяжесть гирь – это про грузовые пояса: не перегружай клиента так, чтоб остался на дне…