Последние стихи мертвеца - Александр Николаевич Бубенников

хотел приобрести. В них и драться хорошо, и путешествовать по пересечённой местности. И ещё, у вашей подруги такие же фирменные кроссовки…

Изумление не спало с лица Петра, когда он мягко улыбнулся и весьма куртуазно ответил:

– Да, у Нины такие же кроссовки. Они, действительно, очень удобные для ходьбы и бега. Только они совсем не фирменные, это не оригинал патентованной обуви «Найк». Я по дешёвке приобрёл эти кроссовки для себя и Нины на вещевом рынке. Турецкая подделка, главное, дёшево и удобно, и совсем не сердито, как выяснилось в драке…

– А где вы обучились боевым искусствам, Пётр? Вы нас просто поразили мастерством опытного каратиста – сколько времени потратили, чтобы стать бойцом, какого мы увидели в деле?

Тот смутился и даже покраснел, на его щеках проступил стыдливый юношеский румянец, когда он, оглядываясь по сторонам, прошептал доверительно на ухо Александру Николаевичу:

– Ни сном, ни духом к каратэ… Никогда не занимался боевыми искусствами… Больше гимнастикой, в школе, да и то не регулярно, на уровне второго-третьего разряда… Каратэ, кун-фу с Брюсом Ли только по телеку видел… Но вы меня не выдавайте перед Борисом, да и Ниной, пусть считают меня патентованным каратистом… – Улыбка спала с его лица, быстро стёрлась горьким воспоминанием о драке. – Неприятная чепуха какая-то вышла, гимнастическая…

– Вы имеете в виду, гимнастику в стенах обители, у памятников генерала Брусилова и философа…

Пётр перебил Александра Николаевича:

– Не было там никакой гимнастики, прошлись там с Ниной туда-сюда между памятниками…

– На ногах?..

– Ну не на руках же… Гимнастика случилась уже у мостика, там она мне пригодилась, сразу почему-то вспомнил все знакомые мне боевики и по кун-фу, что смотрел в кинотеатрах и по телеку. Откуда прыть такая взялась, ярость благородная, сам не пойму.

– Вы же защищали Нину, не так ли?

– Да, к ней пристал прежний ухажёр, Борис оскорбил её, я вынужден…

– Вы, Пётр, проявили себя бойцом-молодцом…

– Но всё равно неловко как-то. Мы же здесь с Ниной в первый раз оказались…

– Она ваша невеста, Пётр?

Тот вздрогнул, побледнел, но потом, постаравшись взять себя в руки, тихо и отрешенно промолвил:

– Была невестой Бориса, Нина даже беременна от него… Вот Борис и взбеленился, когда Нина связалась со мной, отдав мне предпочтение, назначив свидание у Новодевичьего монастыря… А дальше вы сами всё видели, Борис с собой для выяснения отношения пригласил двух отморозков, чтоб быть в разборке более убедительным… И наша тайна с Ниной стала для трёх отморозков явью…

У ворот монастыря за косогором можно было бы войти снова в обитель, как это намеревались это сделать Глебыч с двумя своими коллегами, но Глебыч сделал незаметный для молодёжи знак, мол, идёмте следом за молодёжью. Александр Николаевич и Владимир Прокофьевич расценили этот знак, как необходимость скорого вмешательства в новую разборку, схватку между Борисом и Петром.

Борис с умоляющим выражением лица попросил на какое-то мгновение оставить его с Ниной для последнего разговора по душам.

– Нина, ты уверена? – спросил Пётр. – Тебе это надо?

– Ему это надо, – Нина ответила строго и безапелляционно, как отрезала. – Оставь нас, Пётр, пусть выговорится в последний раз, чтобы больше не приставал к нам, как банный лист.

– Банный лист, говоришь, Нина, как-то тускло быть банным листом, могла бы ярче, поживей сравнение придумать. – Видя, что Пётр остановился поодаль их, Борис шепнул ей в ухо. – Милая, ведь тебе когда-то тебе нравились мои стихи. Неважно, что ты скажешь сейчас. А скажешь, наверняка, что те стихи мои – редкостное дерьмо. Я запомню только одно, когда-то они дерьмом тебе не казались, а нравились настолько, что ты именовала меня «поэтом Борькой». Ничего не говори, слушай мои последние стихи. Будешь слушать? Если не хочешь скажи, я не обижусь, уйду от тебя с Петром без этих моих последних стихов…

– Буду слушать.

– Слушай: «Преображенье после нас душевным лишь калекам подходит – испытавшим сглаз души, мча в смерть по вехам – «мир погибает каждый раз с погибшим человеком!» Преобразись здесь и сейчас в слезах, но и со смехом, но только без банальных фраз, – «рождается мир каждый раз лишь с не погибшим человеком!»

– Странные стихи, как будто ты прощаешься не с любовью, со мной, в чём-то меня укоряя, а с жизнью… Очень странные и с надрывом…

– Да с надрывом и отчаянием, потому что я грустно прощаюсь и с любовью, и с жизнью, как ни крути, ни верти… Надо, как не надо бы, но…

– Что ты хотел сказать, Борь, я ничего не поняла…

– А не надо ничего понимать, эти стихи несовершенные, ибо они только что родились в моей душе. Они даже на бумагу не легли, нет пол рукой ни карандаша, ни бумаги… Их надо бы править и переписать набело, считай эти стихи черновиком грустной и отчаянной душу… Мало ли, что надо, да не надо бы, прими последние несовершенные, не доделанные стихи смешной и жалкой души… и прощай…

Он безнадежно махнул рукой и, не оборачиваясь на Нину, быстро и ссутулившись пошел в сторону сквера напротив и метро «Спортивная». Нина почувствовала его ускорение, а потом и увидела, как у автобусной остановки он резко до предела ускорил шаг и вдруг побежал на полной скорости – неизвестно куда, прочь! – в сумерки. Наверно, он хотел быстро перебежать асфальтовую дорогу, перед автомобильном потоком, на другую сторону при зажжённом красном свете светофора. И тотчас, как на беду, откуда-то слева подлетела реактивная иномарка, мчащаяся на огромной скорости в сторону Первого кладбища столицы и окружной железной дороги.

Всем им, Нине, Петру, трём возрастным мужчинам у стен монастырской обители верилось в то, что Борис сумеет увернуться, вовремя перебежать дорогу перед стаей машин слева и самой первой из них. Но та первая реактивная иномарка, как бесноватый вожак этой автомобильной стаи, не собиралась тормозить перед бегуном, как, впрочем, и бегун не собирался изменять направление своего сумбурного движения, тем более, остановиться перед авто. И было два мгновения тихого ужаса, во-первых, когда, без каких-либо намёков на экстренное торможения, бешенная иномарка на полной скорости врезалась с глухим ударом в левый бок несчастного бегуна на короткие дистанции, взметнув того в воздух и отшвырнув, как мягкую разорванную, никому не нужную куклу в сторону. И, во-вторых, обязано быть торможение иномарка после неожиданного столкновения с живым человеческим препятствием по ходу своего бега.

А эта бешеная иномарка даже после столкновения с телом, словно срезав встречного бегуна, распластав его на шоссе, не только экстренно не затормозила второй раз после очевидной