Вороньи игры - Саша Канес

Главным и самым необходимым аксессуаром в Бергене, самом дождливом городе мира, является зонт. Дождь, говорят, льет здесь триста пятьдесят дней в году. Остальные пятнадцать или шестнадцать дней его сменяет мокрый снег. Берген всегда был городом рыбаков, торговцев рыбой. Много лет назад к ним присоединились несуществующие веселые тролли, а потом реальный, но грустный композитор Григ.

Проигнорировав парк троллей и Дом-музей Грига, мы пошли на рынок, где, как нам рассказывали, можно угоститься изысканными деликатесами, только-только выловленными из морской пучины. Торговля шла возле самого берега под тентами, защищающими от дождя и торговцев, и покупателей. Угрюмое море со стоном накатывало серые волны на парапет. На поверхности покачивались унылые чайки. Суровые птицы опасливо косились на висящих в толще воды огромных медуз с длинными щупальцами и жуткими коричневыми шляпками-головами.

На рынке действительно продавалось множество совершенно необычных представителей подводной фауны. Но они были страшными, сырыми и не приготовленными для немедленного поедания. Поэтому мы решили выбрать что-нибудь попроще. Папа купил себе за пятнадцать долларов огромный бутерброд – из хлебного конверта соблазнительно высовывался край соленой семги, обложенной листьями зеленого салата. Меня же потянуло на экзотику, и я остановила выбор на фаршированном крабе. У толстого угрюмого поляка мы приобрели по маленькой бутылочке дрянного пива по пять долларов каждая. Он извлекал бутылки прямо из ящика, поэтому пиво было не только скверным, но еще и теплым, по-моему, градусов на десять теплее окружающего воздуха. Отцовский бутерброд, как оказалось, содержал в себе только малюсенький кусочек рыбы, тот самый, что соблазнительно высовывался наружу. Зато салата было много. Вялые листья оказались столь грязными, что на папиных зубах скрипел песок. Из рассыпавшегося хлебного конверта на асфальт посыпались комочки земли, смешанные с желтыми подгнившими стеблями. Мои попытки съесть краба также не увенчались успехом. Сразу под спиленным панцирем находился толстый слой крупной соли. Когда же я попробовала проковырять в этом слое дырку пластмассовой ложечкой, прилагавшейся к изысканному норвежскому лакомству, то наткнулась, извиняюсь, на самое настоящее крабье говно. Ничем иным эта гадкая субстанция, таившаяся под слоем соли, не являлась. Мы с отцом подошли к парапету и вышвырнули наши «деликатесы» в море. Ближайшие к месту падения медузы ушли в глубину, а плававшие рядом чайки поднялись на крыло и с криками, в которых слышались одновременно проклятия и омерзение, устремились в свинцовое небо.

Торговцы смотрели на нас с явным осуждением, и мы прошли в крытый павильон неподалеку, где за совершенно немыслимые деньги нам предложили небольшую безвкусную пиццу. Не желая более экспериментировать с пивом, мы попытались заказать зеленый чай, но пожилой сердитый официант указал пальцем на чету пожилых немцев, на столике которых стоял крошечный фарфоровый чайничек с треснувшим носиком:

– Чайник с чаем сейчас у них. Когда они закончат, я вам заварю. Не раньше.

– А другого чайника у вас в кафе нет? – поинтересовалась я.

Тот раздраженно повел плечами и всем своим видом показал, что на нелепые вопросы не отвечает.

Позднее я поняла, что удивительным является уже сам факт, что коренной норвежец работает. Основная масса граждан этого европейского нефтяного эмирата, похоже, живет исключительно на пособие. Работают только гастарбайтеры. А малочисленная норвежская молодежь показалась мне сборищем деградирующих от безделья дебилов, появившихся на белый свет исключительно благодаря скверному качеству китайских презервативов.

Мы расстались с отцом возле входа в госпиталь. Он направился в аэропорт, а я, вернувшись в свое отделение, набросилась на больничный обед. Картофельное пюре и вареная курица показались мне изысканными яствами. Пока я с наслаждением запивала все это жидким чаем, ко мне подошла старшая медсестра и, виновато улыбаясь, сообщила, что из-за эпидемии гриппа в городе больница оказалась переполненной, и пациентов пришлось уплотнить.

– Надеюсь, вам не протестует возражать, что мы поставили в ваш палата еще одну новая кровать и пригласили до вас мужа, – пролепетала пожилая турчанка.

Когда-то она работала медсестрой в туристической Анталии, и ее заставляли учить русский язык.

– Чьего мужа?! – обалдела я.

– Ваш мужчина домашний приводили. Вы Эуридик Воронофф?

– Да…

– Значит, господин Александр Воронофф – ваша супружеская официальность!

– Какой еще Александр Воронов?!

Одним глотком я допила остывший чай и помчалась в свою палату, поправляя на ходу надоевший ошейник. Одышливая восточная женщина в светло-зеленом халате семенила за мной.

Действительно, в моей палате теперь стояла еще одна кровать, а на ней с книжкой в правой руке лежал мой симпатичный сосед по самолету. При нашем появлении он вскочил, неловко взмахнув замотанной в бинты левой рукой. Лицо его исказилось, видимо, от внезапной боли.

– Извините, – пробормотал он. – Меня перевели сюда, ничего не объяснив толком. Санитар не говорил толком по-английски. Я понял только, что у них какая-то эпидемия.

– А мне объяснили, что вы – мой муж!

Молодой человек изобразил неописуемое удивление.

– Ваша фамилия Воронов?

– Да, я Александр Воронов, можно Саша. Только я не понял…

– Я тоже Воронова, но Эвридика.

– Очень приятно.

– Что не в порядке плохая мужа господина? – спросила сестра, и смысл этого ее вопроса остался мне неведомым по сей день.

– О’кей! – махнула я рукой. – Не беспокойтесь!

И обратилась уже к Саше:

– Лучше вы, Саша, чем какая-нибудь гриппозная норвежская старуха!

– Спасибо за сравнение! – громко рассмеялся он.

– Извините… – Я виновато развела руками. – Сорвалось!

– Ничего! Я тоже не считаю, что я хуже старухи!

– Вы что, правда тоже Воронов?

– Могу паспорт показать!

– Не нужно, верю на слово! Хотя вы, несомненно, и не мой муж.

– Разумеется! Но то, что мы летели рядом, еще больше укрепило всех в этой мысли.

– Могли подумать, что я ваша сестра, например…

Он развел руками и указал на наше с ним отражение в большом зеркале возле входной двери. Сходства действительно не наблюдалось.

– Мы могли быть сводными! – Честно говоря, я сама не знала, зачем углубляюсь в бесперспективную тему. – Мой отец русский, белий-белий!

– Зато я – Воронов по матери!

– Ваши родители развелись?

– Нет, – погрустнел он. – Считайте, что у меня никогда не было отца. Во всяком случае, я лично именно так и считаю.

Я развалилась на своей кровати, подрегулировав кнопками положение матраса. Признаться, кроме легкого головокружения, я не чувствовала никаких признаков сотрясения мозга. Шишка на темени была небольшая и несильно болела, только если ее трогать. Тошнило меня только после того, как я приобщилась к деликатесной норвежской кухне. Единственное, что мне мешало, – тот самый дурацкий ошейник: он жал, натирал и упирался в подбородок. Я твердо решила, что если до завтра мне его не снимут, то я сдеру эту гадость сама.

– А я по матери – тигре! – зачем-то сказала я.

– Знаю.

– Откуда?

– Пока вы приходили в себя, я познакомился с вашим отцом.

– Он мне ничего не сказал о вашем знакомстве.

– Он очень волновался о том, как вы встретитесь с ним. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить.

– Спасибо, что вы оказались тем кем-нибудь.

– Не за что. Я узнал много интересного. В том числе и о вас.

– И что же вы обо мне узнали?

– Все, что знал ваш отец, я думаю…

– О! Тогда вы узнали совсем немного, Александр!

Он развел руками.

– Во-первых, давайте просто Саша. А во-вторых, если вы пожелаете рассказать о себе что-то еще, буду очень благодарен и с удовольствием послушаю.

– О’кей! – кивнула я. – Вы Саша! Я Эва! Но пока я хотела бы узнать кое-что про вас. Все-таки муж, как-никак!

На мою иронию он отреагировал с чрезвычайно серьезной миной:

– Считаю для себя честью таковым называться!

– Ну-ну! Тогда скажите, кем и где вы работаете?

Выдержав паузу, Саша ответил.

– В Московском метрополитене. Помощник машиниста.

– Издеваетесь?

– Почему?

– Не похожи как-то…

– У вас, Эва, много знакомых работают помощниками машиниста в метро?

– Вроде нет…

– А тогда откуда вы знаете, что я не похож?

– Видела, в головном вагоне каждого состава.

– По внешности судить нельзя.

– Согласна. Тем более что внешне как раз вы вполне сойдете… Только вот не думаю, что эти ребята так и снуют в Нью-Йорк бизнес-классом!

– Сновать не снуем, конечно! Но так, иногда, по обмену опытом, почему бы и нет?

Я начала раздражаться.

– А что вы говорили про обезвреживание и про захват какой-то?

– Когда?