Помни обо мне - Софья Подольская

рукава грубой рубахи из некрашеного льна. И кинжал на широком кожаном поясе, который перетягивал арбалетчика, как стальной обруч бочонок.

Я томно улыбнулась и чуть выставила ногу, прикрытую до середины бедра лишь тонким полотном нижней рубашки.

— Приветствую, путники. Я Вивиан, Владычица Озера!

Арбалет в руках коротышки дрогнул.

Люб-б-бители, чтоб вас нэны оттанцевали.

Тощий осклабился, обнажив воспаленные десны с редкими вехами зубов.

— Не гони, цыпа. Из тебя Владычица, как из меня святой Гильда. Ни сиськи, ни жопы. Хотя ноги ладные… Твои кони?

Он плюнул на траву и переложил из руки в руку увесистую дубинку.

— Мои, — улыбнулась я еще шире.

И сделала шаг вперед.

— А вот и не, цыпа, — заржал тощий, — были твои, а теперь — наши. Но ежели попросишь ласково, так уж и быть, покатаем.

Они переглянулись и на грязных, заросших лицах отразилось, как и на чем они собираются меня катать.

«Запомни, Алана, — голос наставницы успокоил заколотившееся сердце, — твое тело — оружие. Используй его, или им воспользуются против тебя».

Я выровняла дыхание, улыбнулась, скользнув языком по верхней губе, и медленно потянула за завязки рубашки.

— Насколько ласково? — голос мой сделался низким и вибрирующим.

А показавшееся в вырезе горловины плечо приковало их взгляды надежнее якорной цепи

Шаг и белая ткань упала со второго плеча, а на лицах подонков проступило удивление.

Второй, третий.

Рубашка осела на траву. Их похотливые взгляды — плесень на моей коже.

Но это неважно, потому что ложе арбалета медленно клонилось к земле.

На пятом шаге я осталась без панталон.

Мужчины смотрели на меня, как нищий на катящуюся по улице золотую монету.

Я дразнила их взглядом, движением бедер, руками, якобы прикрывающими грудь и лоно.

На восьмом шаге я остановилась перед коротышкой. Он подался ко мне, но я игриво уклонилась, вынуждая его развернуться лицом к заходящему солнцу. И встать между мной и тощим, который все восемь шагов расписывал, как он сейчас оприходует такую охочую шлюху.

Наконечник болта смотрел точно в землю.

Пора!

Мои пальцы сомкнулись на рукояти кинжала. Точное движение и толстая шея мужчины расцвела кровавой улыбкой. Хлопок спущенной тетивы и булькающий хрип стали музыкой для моих ушей.

Коротышка упал.

А в карих, как лесной орех, глазах тощего я увидела ужас.

Покатаемся?

Увы, его светлость успел раньше.

Шорох. Хруст. И тело неудавшегося героя-любовника мешком осело на землю.

А мы с его светлостью замерли друг напротив друга.

И на втором ударе сердца я почувствовала интерес к мужчине, который почти ощупывал мое лицо потемневшими от напряжения взглядом.

Интересно, где его светлость научился так лихо шеи ломать?

Глава 4

Мы смотрели друг на друга, пока легкое поглаживание ветра по спине и сухость, стягивающая кожу на запястье, не напомнили, что я стою перед заказчиком. Голая. С кинжалом в забрызганной уже подсыхающей кровью руке.

Да уж, Алана, такого с тобой еще не случалось. Впрочем, с момента, когда его светлость обратился ко мне по имени, все со мной случается не так.

— Вы…, — начал его светлость после того, как волнение на его лице сменилось удивлением и, наконец, интересом.

И к чести этого мужчины, смотрел он мне только в глаза.

— Не ранена, — любезно, волновался же человек, ответила я. И предвосхищая возможные вопросы, добавила. — Млеть, блевать и биться в истерике тоже не буду.

Пальцы начало покалывать, как обычно, после драки, и дико хотелось помыться.

— Вы, кажется, недовольны тем, что я вмешался, — совершенно серьезно произнес его светлость.

И вздохнул почти виновато.

От удивления я чуть не открыла рот.

— Но моя мужская гордость не стерпела бы, уступи я драку даме. Надеюсь, вы сможете простить меня.

И поклонился!

Этот совершенно невозможный человек поклонился так, словно мы были в столичном салоне, а он имел наглость обыграть меня в карты.

Мир сошел с ума.

Только этим можно объяснить его слова. И уважение, мелькнувшее в синих глазах и то, что я, на мгновение потеряв дар речи, ответила книксеном.

— Я благодарна вам за помощь, Дарьен, — сумела произнести подрагивающим от явно нервического смеха голосом. — А сейчас прошу меня извинить, мне хотелось бы искупаться.

— Угу, кровь засохнет, вымывай потом…

О, да тут, похоже, опыт.

Его светлость опустил взгляд. Отнюдь не на мои обнаженные прелести — на трупы.

— Подберем другое место для ночевки?

— Нет, — мне пришлось напомнить себе, что его светлость не издевается, он просто давно не был на родине, — сегодня четверг. Поверьте, Дарьен, лучше ночевать с покойниками, чем танцевать с нэнами.

Хвала Интруне, спорить он не стал. Даже трупы в лес, пока я мылась, оттащил сам. На мою же долю осталась возня с костром и пойманной-таки рыбой. Решив, что крови с меня на сегодня достаточно, я просто натерла карпов крупной солью и, пока собранный хворост прогорал в золу, пошла к воде сполоснуть руки. И спасший меня кинжал заодно. Клинок я решила оставить — кастальская сталь на дороге не валяется. А с его несчастным хозяином я, считай, расплатилась.

Жизнью.

— Это я, — послышалось за спиной.

И тут же мимо меня прошлепали ноги его светлости. Мускулистые и волосатые.

Предупреждение было кстати: подкрадываться к вооруженной мне не самая лучшая идея. Плохо, что его приближение я почувствовала слишком поздно.

Как ему такому большому удается настолько тихо двигаться?

Я подняла голову и застыла, чуть не упустив в воду кинжал.

Медленно удаляющуюся от меня спину, как и предплечья, и бедра покрывали полосы давно зарубцевавшихся шрамов. И пусть по виду большинство ран были нанесены сталью, несколько грубых, как пеньковые веревки, полос на мощных плечах явно оставил бич.

Святая Интруна, откуда?!

Почувствовав мой взгляд, его светлость обернулся.

— Там слева течение холодное, — пробормотала я первую пришедшую на ум глупость.

Глаза опустила поспешно и принялась, что есть силы, тереть и без того блестевший клинок.

— Благодарю, — донесся сверху насмешливый голос.

Кажется, он решил, что смутил меня своим голым задом?

Пусть. Чутье шептало: жалости ни от меня, ни от кого-либо его светлость не потерпит.

Я б не стерпела.

Дабы не искушать зудящее любопытство, я развернулась прямо на корточках, встала и пошла заниматься ужином, отчаянно пытаясь выбросить из головы царапающую сердце картину.

Но она почему-то не выбрасывалась.

Он вернулся, когда сумерки уже прихлопнули берег мягкой ладонью. Я сидела у костра, закутавшись в плащ, ворошила угли над пекущимися карпами и гоняла ошалевших от радости комаров. Рядом лежал взведенный арбалет и несколько болтов. Сонно похрапывали кони. Хорошо.

— Хорошо, — его светлость