Озорная птица и другие рассказы - Петр Иванович Замойский

— Братцы, на соседей перекинет!

— Соседей отстаивать. Не давать дальше дорогу.

— На крышу лезьте.

Хлещет огонь с Перфилкиной избы, языками длинными к Володькиной ласкается, будто просит ее: «прими меня, я ласковый».

Искры сыпятся, «галки» летят, ветром пламя шибает, но не в крышу, а в огромные ветлы огонь ударяется. Стоят они, ветлы, красным полымем озаренные, стоят словно сторожа немые, великаны зеленые.

И уже обгорело их несколько, листья в трубки свернулись, свечами вспыхнули, но не пускают они жаркое пламя к Володькиной избе.

Сам Володька с ведром у Перфилкиной избы бегает, тушить огонь помогает. Но свечкой догорела Перфилкина избенка, догорела и рухнула. А Володькина осталась. Ветлы отстояли ее. Только три в борьбе упорной свалились, погорели. А утихло все, прогорело, таскать добро все стали в избы. Только Перфилкину семейству некуда деваться. В мазанку пришлось пожитки снести.

Встретил после Володька Перфилку с отцом, сказал только одно слово:

— Ветлы-то?

Взглянул укорно Перфилка на отца своего, утер слезу и ничего не ответил Володьке, другу своему закадычному.

ВЕЧЕРОМ ТОГО ДНЯ

Васька — большой выдумщик. Как уставит глаза в одну точку, глядь, чего-нибудь выдумал.

И сразу закипит у него работа. То мельницу водяную, то дранку смастерит.

И сейчас он только-что пришел из клуба, где готовились ребята к празднику. Кто-то там сказал:

— Плохо, электричества у нас нет, а то бы вечером из лампочек устроить на крыльце клуба «Ленина».

Да, Васька хорошо помнит, как прошлый год в соседнем селе, где электричество от мельницы провели, была такая надпись.

Вот и задумался.

А в клубе идет и кипит работа. Ищут Ваську, чтобы помочь, а его нет: он сидит в своей клети и выдумывает что-то.

— Да куда он пропал?

Дело шло уже к вечеру. В клубе все готово: и знамена, и флаги, и хор спевку делает.

Завтра праздник. Большой, самый главный. Октябрь. Нет Васьки. А Васька в отряде горнист.

— Ну, пусть! — сказал Федька. — Он, может, праздновать не хочет. Тоже, пионер…

Всю ночь Васька возился над чем-то.

Заперся в клети на крючок, взял ножик, большую доску, бревно гнилое из погреба выволок и что-то вырезывал из него.

Утром мать пошла в клеть, а Васька там так и уснул.

— Ты что тут пропал?

— Ничего.

— Иди, завтракай. У клуба народ собрался давно. За тобой вчера приходили, а тебя не было.

Живо Васька позавтракал, в клуб побежал.

Там Федька-комсомолец его выругал.

— Ты чего же прячешься? Люди работают, а ты лодыря корчишь. Во-он и галстух на бок с‘ехал…

Васька не обиделся. Он только попросил:

— Дай мне двух человек и гвоздей.

— Зачем тебе?

— Доску одну прибить к крыльцу клуба.

— Какую доску?

— А это мое дело. После узнаешь.

— Выдумал чего-нибудь.

— Ну и выдумал. Мне ведь к вечеру.

— Ладно, возьмешь хоть пять. Сейчас некогда. Вишь, народ собрался.

Пришел председатель. Собрались все. Начались речи.

Потом пошли по порядкам с песнями, знаменами. Шел и Васька.

Пионеры впереди народа, а он с горном впереди отряда.

В соседнее село ходили.

До самого вечера праздновали.

Вечером Васька позвал трех пионеров и, пока еще не начался спектакль, доску какую-то прибивать начали к крыльцу клуба.

Все глядят, а ничего не поймут.

Доска и доска, закрыта черной материей, Когда же стемнело совсем, и в клубе струнный оркестр с гармоникой заиграл «Интернационал», Васька забрался на крыльцо и сразу сдернул черное покрывало…

Народ ахнул.

На доске, отливая сине-фиолетовым цветом, стояло яркое немигающее слово — «Ленин».

Долго ломали головы, как это вышло, из чего…

Но кто-то вдруг захохотал и крикнул:

— А ведь это он, голова, из гнилушек состряпал.