Раб - Александр Щёголев

Все по порядку. Келья давала узнику тишину, свет, еду, ложе, но очень быстро тайны эти перестали его интересовать. Апатия сменилась тупым смирением. Узник потерял счет дням: дни его также перестали интересовать. Внешний мир отодвинулся далеко-далеко, потускнел, превратился в декорацию просмотренного когда-то фильма, а прошлая жизнь, соответственно, в обрывки этого полузабытого фильма, и трудно было представить, что он вообще еще где-то существует — внешний мир.

Мальчик открыл книгу. Не имеет значения, что толкнуло его к этому. Он начал читать.

Как и в первый раз, он начал читать с названия — «ПРАВИЛА». Прочитал фразу: «Познавший грязь однажды — раб ее вечный». А затем пришло время настоящих странностей, наивысших из странностей, которые встретил он — живущий в Келье.

Кроме названия и фразы на первой странице ничего более прочитать ему не удалось. Это в самом деле было очень странно: пока страница лежала перед глазами, пока видел узник начертанную на ней строку, он прекрасно понимал написанное. Но стоило перевернуть страницу, закрыть или отодвинуть Книгу, да что там — просто отвести взгляд от бумаги! — смысл прочитанного ускользал из памяти. Доходило до смешного. Мальчик вызубривал вслух фразу, потом закрывал Книгу, продолжая механически повторять строку раз за разом, и тут же ловил себя на том, что бормочет какую-то бессмыслицу.

Поначалу он был просто удивлен, но в нем неизбежно проснулось любопытство. Он увлекся, и в итоге этот фантастический процесс чтения занял его разум целиком.

Книга была выстроена таким образом: на каждой странице помещалась некая фраза. Во время прочтения она поражала банальностью и назидательностью, даже раздражала, и в голове немедленно всплывал устоявшийся термин — «прописная истина». Не слишком лестный термин, однако ни одну из пресловутых «прописных истин» мальчик не смог самостоятельно повторить. Они забывались мгновенно. Они отторгались сознанием.

Однажды, забавляясь в очередной раз с Книгой, он поднял глаза, и вдруг обнаружил, что прямо перед ним находится окно. Когда оно появилось в стене? Мальчик вскочил, опрокинув табурет. Сквозь стекло он видел центральную улицу города. Улица была полна людей, но в обычной этой городской картинке имелось что-то отталкивающее. Каждого человека мальчик прекрасно знал, собственно, это вообще был один и тот же человек — его друг. Падший друг. Его друг спешил куда-то. Шел, прогуливаясь. Стоял, глазея по сторонам. Бежал за автобусом. Ехал на велосипеде. Сидел на кромке тротуара, сидел на газоне скверика, сидел на корточках, прижимаясь к стене… Во всех лицах он выглядел одинаково привычно — затертая парусиновая куртка со слоганом на спине: «Пора бы и честь знать», дурацкая соломенная шляпа, обыкновеннейшие, давно не стираные штаны неопределенного цвета, немыслимо грязные старые ботинки. Штаны внизу заправлялись в длинные пестрые гольфы, и это было очень важной деталью его туалета. Внешний вид друга изобиловал, как и положено, чрезвычайно важными мелочами — гольфы на разных ногах обязательно разного цвета, один гольф приспущен, другой раскатан во всю длину, ботинки тщательно выпачканы, справа на куртке пацифистская бляха, лицо небрито с особым умением, на голове под соломенной шляпой фирменный — ёж из волос. Бесчисленное множество мелочей принципиальной важности.

Мальчик, остолбенев, смотрел в окно — на этот чудовищный парад. Почему-то ему не очень хотелось туда, хотя чего уж проще — прыгай, и ты среди своих! Он неуверенно подошел, ткнулся лбом в стекло. И очнулся: холодный камень привел его в чувство.

Таким было первое видение. Зачем оно понадобилось Книге? Причем здесь падший друг? Неясно. Вообще, личность друга загадочным образом повлияла на излечение пациента Кельи, хотя сам он, как персонаж, никакого отношения к случившейся истории не имел. И еще — мальчик, конечно, должен объяснить, почему он называет друга своего «падшим». И он объяснит. Сам.

Ушло видение, наполнив комнату новым страхом. Неужели схожу с ума? — подумал мальчик. Слабость заставила его опуститься на скамью. Спятил, — снова подумал он. Тут ему пришло на ум слово: это слово сильно удивило его. Откуда оно взялось в его сознании? И неожиданно понял — из фразы, прочитанной в Книге! Слово такое: «Детство». Оно ясно отпечаталось в памяти, каким-то образом увязавшись с только что увиденной неприятной картиной, и это удивило мальчика еще больше. Детство… Вроде бы светлое, хорошее слово… Он принялся натужно восстанавливать фразу из Книги. Фраза, разумеется, не далась ему дословно, однако смысл ее он сумел теперь понять! «Детство не оправдывает глупость» — вот о чем говорила страница.

Так Книга одержала первую победу.

Почему-то мальчик испытывал чувство, похожее на стыд. Нет-нет, это не было стыдом! Это было всего-навсего нечто похожее. А как же я? — спросил себя мальчик. Каким ходил я по улицам? Как выглядел со стороны? Что казалось самым важным? Долго он сидел и думал. Терзал мозг нещадно, но не смог вспомнить ни одной ВАЖНОЙ МЕЛОЧИ своего облика. Что-то сместилось в его голове, произошел какой-то необъяснимый провал в памяти, и это не испугало узника, наоборот — обрадовало.

Следующее видение так же пришло во время чтения. Вновь возникло знакомое окно в стене, а за ним — квартира друга. Друг сидел за столом, пред ним громоздилась куча коробок с дисками, лежал молоток, сам же он увлеченно занимался делом — вытаскивал наугад коробку из кучи, бегло прочитывал то, что на ней написано, затем либо откладывал в сторону, либо вытаскивал диск и разбивал его молотком. Выбрал коробку с надписью «любовь», издал восторженный возглас, отложил; выбрал «женитьбу» — отложил; диск «армия» разбил вдребезги, «ребенок» — та же участь. Подумав, разбил «женитьбу» и «любовь». И так далее. Работа спорилась, и вскоре остался единственный диск — «кресло». Тогда друг устало поднялся, вставил его в плеер, затем опустился в стоящее рядом кресло-качалку и принялся лениво раскачиваться. При этом он жадно ел яблоки. Он вытаскивал яблоки одно за другим из мусорного бачка, стоящего рядом с креслом, огрызки же складывал в вазу на столе. Что показывал плеер, было не видно.

Узник не мог заставить себя подойти к окну, он сидел, замерев, не пытаясь отвернуться, он смотрел, ничего не понимая, гадливо скривившись, и не заметил даже, как видение отпустило его. Более всего его поразил процесс уничтожения дисков с фильмами. Невозможно представить, зачем другу понадобилось такое варварство! Фильмы — это ведь… Человек был потрясен.

А придя в себя, сообразил, что увиденное — отнюдь не бессмыслица. Окно показало сконцентрированную до абсурда картину жизненного пути его друга. В самом деле, судьба у того сложилась изумительно просто. Можно сказать — банально. Рано влюбился, зачем-то женился, вскоре ушел в армию. Там ему резко не понравилось, и через пару месяцев он вернулся, естественно, по состоянию здоровья. Каким-то образом помог сосед по лестнице, врач по призванию, истинный кудесник (по правде говоря, сосед поступился принципами ради бабушки солдата). За время пребывания в армии молодая жена родила ему сына, на что друг, возвратившись, отреагировал очень своеобразно — бросил ее вместе с ребенком. Он вплотную занялся искусством. Он являл собой яркую творческую индивидуальность, это очевидно.

Что касается мусорного ведра со сладкими яблочками и хрустальной вазы с огрызками, то герой видения вечно искал вдохновения по всевозможным помойкам, откуда приносил в семью неожиданные гостинцы: чесотку, вши, триппер…

Подробности жизненного пути друга промелькнули в голове мальчика мгновенно. И снова он испытал нечто похожее на стыд. И снова перед глазами стояло прочитанное в Книге слово — «Долг». Господи, ну при чем здесь долг?.. Мальчик напряг память и в результате сформулировал суть фразы! «Долг длиннее жизни»… Затем с непривычным волнением решил поразмышлять о собственной жизненной ситуации, дабы успокоиться, дабы убедиться в правильности израсходованных лет, но вдруг обнаружил, что все забыл. Начисто. Помнил разве что свое имя… Тут же пришло облегчение, и это чувство было настолько большим, настолько сильным и приятным, что мальчик едва не заплакал, не в силах вместить его в себе.

Так он впервые захотел слез.

С этого момента он начал читать с упоением, хотя сознание его бурно сопротивлялось неведомым словам. Проснулась в нем настоящая страсть. И суть Книги постепенно открывалась — видение за видением. Они возникали во множестве — короткометражные истории за несуществующим окном — и как бы хотелось найти в их появлениях систему! Но это, увы, не дано никому: ни ему, ни вам, ни мне. Потому что мальчик читал, открывая Книгу наугад.

Пытаться читать по-другому — недопустимая самонадеянность.

Каждый раз он видел вроде бы привычные вещи, но здесь они казались неприятными и вызывали нелепое ощущение, похожее на стыд. Каждый раз он с болезненным удовлетворением обнаруживал утерю части воспоминаний о себе прежнем. И каждый раз видение непостижимым образом связывалось с каким-либо словом.