Добрые люди - Пётр Луцик

Косцов, невысокий, лысовато-рыжеватый, лет сорока пяти в огромных чёрных трусах сидел с Андреем за столом и пил пиво. Одна канистра стояла на столе, другая на полу.

— Я не знаю, — говорил Косцов, морща лоб и наливая пиво в бокалы, — ума на приложу. Обожди, может, менты найдут.

— Вряд ли, — отозвался Андрей. — Ну я поехал. Да,— спохватился он, вынул из кармана пачку червонцев в обёртке и положил их на стол. — Погуляйте здесь за моё здоровье, а может, что и прознается.

Косцов взял пачку, осмотрел её и положил на стол:

— Ладно, может, что и узнаю. Ты тогда ко мне больше не ездий, а присылай с улицы кого-нибудь из своих. А если что — позвоню. Мало ли какие слухи дойдут.

Он уже провожал Андрея к двери

После обеда Андрей остался дома — клеили обои с Фатимой. Пришли двое парней и молча, робея, затоптались в зале. Андрей отложил ножницы и вышел к ним. Фатима легла на пол, глядя в зап через дверной проём.

Андрей усадил парней, достал из шкафа бумаги:

— Документы я вам заготовил, вот и характеристики от меня, от парткома и комсомола, вот письма на всякий случай, от района и колхоза на ректорат, — передал им бумаги. — Учитесь, парни, ей-богу. Вы нам пригодитесь вскорости.

Сказал, что с ними поедет Семён Иванович Шигаев и им поможет. Парни ушли.

— Куда ты их? — спросила Фатима.

— В Москву, поедут учиться. Один в МГИМО на дипломата, а другой в литинститут — писателем будет.

— А Шигаев то на кого?

— Шигаев деньги повезёт, может, кого купить придётся.

Косцов отозвался через неделю, позвонив поздно вечером. У Андрея сидел поп в чёрной рубашке, сером костюме, худой красивый мужчина с чёрной бородкой. Был и Хусаин. Когда поп ушёл, Хусаин сказал в шутку:

— У себя церковь заводишь, тогда и у нас мечеть строй.

Поп уехал на собственном «Жигулёнке», сам правил.

— Сейф-то утопили в Микутке, да пацаны вытащили, — рассказывал Косцов в кинотеатре, на детском сеансе.

Зал был полупустой, на первых рядах сидело десятка полтора школьников. Крутили мультфильмы.

— А по всему выходит, что один из троих был Юрка Дарась, он уже третий день гудит, тряпки скупает. Я с ним забухал дважды и колёсами его кормил, он и проговорился, что в деревне контору подломили, а с кем — не сказал.

— Он не опомнится?

— Нет, я проверял, не вспомнил. У него вся голь перекатная сейчас гудит.

С хутора выехало два «уазика». Сидели Лыков, Равиль Суюндуков и четверо его парней.

Дарася взяли совершенно пьяного. Увидев вошедших, он полез обниматься. Его усадили в машину и всю дорогу поили водкой, до самой Узеевой.

На втором часу он сознался. Рассказал, что и как было. Его подвесили на крюк в подвале, вывернув руки назад, и подогревали паяльной лампой.

Лыков сидел в углу и задавал вопросы, уставший и маленький. Соучастниками Дарася были их хуторской мужик Селиверстов, Щербинин и ещё один ему неизвестный, но по всему выходило, что брат Щербинина.

Селиверстова дома не оказалась. С вечера он уехал на мотоцикле и пропал.

Заперли все дороги в Башкирию, на Урапьск. Ждали на вокзале и в аэропорту. Жена и сын ничего не знали или делали вид, что не знали. Панчины и Рязановы мужики и парни искали по всему городу сами.

Дарася задушил Наиль Сеитов, отец Уляши. Он принёс короткий сыромятный ремень, накинул на шею и задавил, плача.

Селиверстова взяли в аэропорту. Взял Тащилин, арестовал его при посадке, завёл в депутатскую комнату, где сидели Демидов, Падуров и Никита Панчин. Селиверстов вздумал кричать, Никита оглушил его. На носилках его унесли в машину.

Дома Селиверстов успокоился, все рассказал, сорвавшись всего один раз.

Щербинин долго присматривался к нему. В одной из пьянок вдруг сказал, что догадывается, что здесь в колхозе происходит. Селиверстов хотел его убить, но Щербинин сказал, что их всех, рано или поздно, всё равно повяжут. Посоветовал Селиверстову побыстрее от этих дел уехать. Что всё здесь до первой ревизии, а за такие дела государство карает смертью. Селиверстов решил уходить, но не сразу. Он долго выпытывал намёками у Падурова, где хранятся основные деньги, помимо семейных. Падуров отшутился, но не сказал, так как Селиверстов в основные дела не входил. По подсчетам главного инженера, денег было миллионов пять, а то и больше. И они сговорились. Щербинин уехал с хутора и затаился на месяц в городе. Потом Селиверстов дал знак, и Щербинин с братом и ещё одним наёмным приехали из города. Ночью он вызвал из правления Уляшу, и наёмный зарезал его бесшумно. После чего они вытащили сейф. Денег оказалось немного, и Щербинин сказал, что за эти деньги они найдут ещё людей и возьмут с колхоза не меньше миллиона, а то и больше. Велел Селиверстову продолжить высматривать, а сам уехал с братом за верными людьми. Денег Селиверстову не дал, только наёмному отвалил пять тысяч, а остальные забрал с собой и из города уехал.

Слушали его в подвале, где умер Дарась. Были все мужики, кто входил в атаманство. потом все ушли в дом Хусаина.

— Я не вправе решать, что с ним делать, — говорил Андрей. Все сидели вокруг стола, а кому не хватало стульев за столом, сидели сзади.

— Жить ему и жить, а ведь думалось, что всё будет без крови. Пусть родня его решит, они за него ответчики в первую голову. Потом уже мне, раз боялся он, что возьмут нас всех и в дело наше не верил. Решайте — что делать?

Утром в правление пришёл Панчин и сообщил, что Селиверстов застрелился сам.

В конце августа Андрей повёз Фатиму в город по её делам в институт. Сам заехал в банк и обком, зашёл в управление сельхозтехники. Переделав все дела, пошёл побродить по центру, позвонив жене в институт. Взял билеты в кино. Зашёл в кафе, купил огромную порцию мороженого, ел и смотрел на прохожих через огромную стекло-стену.

За стоп к нему подсели трое. Одного он узнал — брат Щербинина. Поговорили по мелочам как добрые знакомые. Андрей внимательно их слушал и определил, что они не местные. Потом брат Щербинина предложил откупиться за миллион, и они преград чинить не будут. Андрей отказался. Щербинин показал бумаги, но всё это были предполагаемые расчёты о прибылях, документов не было. Их вообще не было ни у кого. Андрей ещё раз отказался.

— Что ж, — сказал один из мужчин, — смотри, как бы другие не согласились, уже без тебя.

Ночь была тёмная, но ещё были темнее огромные холмы, среди которых крутилась дорога. «Уазик» проскочил уже и Янгиз и Иммантулово, не спеша взобрался на холм, где дорога раздваивалась.

Фатима спала на заднем сиденье, прижимая к себе кучу свёртков. За развилкой Андрей вышел из машины и закурил, осмотрел колёса и отошёл к обочине, стал всматриваться в темноту, попыхивая сигаретой. Докурив, он стрельнул окурком в темноту и вернулся к машине. Длинные вьющиеся чёрные волосы Фатимы разметались по сидению, чуть прикрывая лицо. Она сердилась во сне или о чём-то думала серьёзном, упёршись кулаком в щёку.

Километрах в двух от развилки показался человек. Он издали замахал руками. Андрей сбавил скорость, высвечивая человека фарами. Человек шёл боком к машине, прикрываясь от света рукой. Дорога была пустынна. Справа тянулась жиденькая лесополоса. Андрей заметил в кустах «Жигули», от машины к дороге бежал ещё человек, пригибаясь к земле. Андрей рванул с места и сбил человека, идущего к машине. Проехав метров сто по шоссе заметил на дороге бревно, лежащее поперёк. Развернулся. И уже не видел, откуда ударила длинная автоматная очередь. Машину забило, и она осторожно съехала в кювет. Вот и всё. На заднем сидении лежала Фатима, она так и не проснулась. Андрей замер, упёршись головой в руль и опустив руки.

К машине осторожно подошли двое. Вглядываясь через стёкла в кабину, открыли дверь. Молча постояли, один выключил зажигание. И ушли. Первым на дорогу выскочил «Жигулёнок», следом, тяжело взревев, выполз «КамАЗ».

Хоронили Андрея Епанчина, его жену Фатиму. У дома Епанчиных стояла огромная толпа, заходили прощаться. Приехало начальство из района и города.

Кончался август.

Мужики собрались у Рязановых. Некрасов, ездивший в город, рассказывал, что в городе к нему подошли двое и сказали, что всё знают про колхоз и чем каждый занимается. Что бумаг, чтобы доказать, у них нет, но и что есть, достаточно, чтобы прокуратура заинтересовалась их мирной жизнью,а там что-нибудь да и выплывет обязательно. Говорили, что зла они не желают им, только хотят, чтобы мужики поделились, как водится. Дешевле выйдет, а то, упаси боже, весь колхоз попересажают да постреляют. Запросили ровно миллион рублей. Особого убытка они им не доставят, так как по их подсчётам свободных денег у них миллионов шесть-семь имеется.

Все молча спутали Некрасова и яростно дымили папиросами.