Фиаско - Грег Диналло

«В.И.Воронцова, преданного и давнишнего служаку своего отечества, который многие годы конструктивно и открыто предлагал, как надо развивать торговлю и внешнеэкономические связи с западными державами, вчера поздно вечером убили в собственной машине выстрелом из пистолета. Такой гнусный акт бандитизма, такое хладнокровное убийство высокопоставленного сотрудника Министерства внутренних дел вызвали массу вопросов относительно деятельности Комитета по управлению госимуществом. Зная о том, что в Госкомимуществе процветают наиболее опасные виды коррупции, распорядители капиталов переправляют значительную часть их за рубеж, а это, в свою очередь, сильно сдерживает развитие отечественной экономики. Более того…»

Как Вера и говорила, кофе придало мне силы и обострило мысли; несмотря на тревожное состояние, готовые страницы одна за другой так и вылетали из каретки машинки. Всю свою жизнь прожил я в состоянии настороженности и неопределенности. Если бы эти чувства вторглись в мое творчество, я не написал бы и строчки. Откинувшись на спинку стула, я задумался над подходящей формулировкой, но первый лучик света, пробившийся сквозь промышленный смог, подсказал мне, что уже утро.

Я вновь засел за телефон — с тем же результатом. Тогда я выдал звонок одному своему старинному приятелю из Министерства внутренних дел. Юрий Терняк был известный экономист, в свое время учился у самого Шаталина, крамольного академика, отстаивавшего идеи свободной рыночной экономики, идущие вразрез с официальной теорией. Работы его последователей и учеников умышленно держали в тени, пока в стране не рухнула коммунистическая система. Новые власти взяли курс на реформы, ориентированные на свободный рынок. Многие из тех, кто изучал теорию современной монетарной политики и принципы управления рыночным хозяйством, нашли свое призвание в работе по связям с западными банкирами, бизнесменами и предпринимателями, имеющими различные дела в России. Юрий же, в силу своего робкого характера выбравший научную деятельность, а не практическую работу с людьми, занялся разработкой теории экономической политики.

Наша дружба зародилась двадцать пять лет назад в Московском государственном университете, где он наладил обмен подпольной литературой, чем я широко пользовался, обновляя свою библиотеку. А самое важное — он всегда был надежным источником информации. В те далекие времена, дабы укрыться от возможного наблюдения со стороны «топтунов» из КГБ, мы встречались в парках, общественном транспорте. Теперь можно было встречаться и разговаривать совершенно открыто, но не в этот раз, после исчезновения Веры.

— Тебе известна такая фамилия — Воронцов?

— Смутно припоминаю, где-то я ее слышал, — ответил Юрий в потрескивающую трубку.

— А в последнее время ничего о нем не слышал?

— Ничего такого не припоминаю.

— Подбери для меня все, что найдешь о нем, и мы встретимся в ГУМе.

— Не могу. У меня каждая минута расписана. Голова кругом идет.

— Давай, Юра. Дело важное.

— Извини, но я собираюсь на переговоры, а потом должен…

— Юра, Юрочка! Дело и впрямь очень важное. Иначе я бы и не позвонил тебе.

Он долго сопел, а потом, вздохнув, ответил:

— Ладно, договорились. ГУМ. Полдень подойдет?

Меня вовсе не удивило, что Юрия поджимает время; он торчал на службе до позднего часа. Но вот тот факт, что в министерстве и слыхом не слыхивали об убийстве их сотрудника, возбудило мое любопытство. Я попросил Юрия, чтобы его секретарь от моего имени позвонил в приемную Воронцова. Там ответили, что их шеф заболел. Я совсем растерялся. В иные времена было принято утаивать происшествия с высокопоставленными лицами. Может, тут что-то не так или же Шевченко, вопреки своему обещанию, плотно законопатил все щелки.

Записав для памяти, о чем нужно спросить, я направился к метро, а затем сквозь толпу народа к ГУМу, этому универсальному торговому монстру напротив Кремля. От мраморных плит на полу, от стеклянных куполов на крыше звуки здесь отскакивают, словно биллиардные шары. Постоянный гул просто оглушает. Мы с Юрием не раз встречались здесь, не опасаясь, что пас засекут и подслушают.

Я прождал его полчаса на одном из переходных мостиков, аркой выгнувшихся между торговыми линиями.

— Извини, дружище. Только собрался идти, а тут телефон, — объяснил он, но, озадаченный моим заговорщическим видом, понизил голос и быстро спросил:

— Что стряслось?

— Прошлой ночью из моей квартиры увели Веру.

Юрий побледнел. Ему не надо было объяснять, кто такая Вера. Его аккуратно подстриженные усики, острые скулы и глубоко посаженные глаза придавали ему вид шаловливого грызуна, но сейчас он оставался совершенно серьезным. Он уже открыл рот, чтобы ответить, как вдруг в его твердом взгляде промелькнул страх — он что-то увидел у меня за спиной.

Оглянувшись, я заметил Мужчину плотного телосложения. Направлялся он прямо к нам. Узкое длинное пальто. Каменное лицо. Все внешние признаки агента КГБ. Поодиночке они никогда не ходят, предпочитают выслеживать жертвы втроем. Я забегал глазами, отыскивая других. Юрий еле удерживался, чтобы не дать деру, но бежать было поздно — они застукали нас на переходном мостике. Я же прикидывал, как бы поудобнее спрыгнуть вниз. В этот момент человек из КГБ быстро прошел мимо, мельком бросив на нас безразличный взгляд, и буквально расцвел при виде женщины, которая кинулась в его объятия, глупо хихикая, будто школьница.

Юрий с облегчением вздохнул. В этот момент я бы сумел опустошить водочную бутылку прямо из горлышка, на одном дыхании. Конечно, мы слышали о роспуске КГБ, даже своими глазами видели признаки его кончины. Но нас запугивали десятилетиями. На то, чтобы преодолеть страх перед органами, потребуются тоже десятилетия. Некоторое время мы приходили в себя, а затем молча побрели на другой конец мостика.

Наконец Юрий успокоился, вытащил сигарету и вкратце сообщил, что ему стало известно о Воронцове: ему шестьдесят, родился в Жуковке, элитарном поселке под Москвой, изучал экономику в Плехановском институте, затем перешел учиться в престижный институт международных отношений; номенклатурный работник, принадлежит к привилегированной партийной иерархии, работал в советских посольствах в Лондоне, Берлине, Токио и Вашингтоне; в настоящее время контролирует деятельность комитета по управлению государственным имуществом.

— Контролирует? А я-то думал, что Госкомимущество — самостоятельное учреждение.

— Было таким, пока не одолела его коррупция и Министерству внутренних дел не поручили курировать комитет.

— Стало быть, Воронцов как бы контролер?

Юрий кивнул, уточнив:

— Один из таких надсмотрщиков.

— Он чист или замаран?

— Понятия не имею. А что?

Юрий был явно ошеломлен, когда я вкратце рассказал ему об убийстве.

— А ты отдаешь себе отчет в том, что теперь у тебя в руках? — спросил он.

Я кивнул, а он между тем продолжал:

— Это дело угрожает становлению и развитию рыночной экономики. Если начнут уклоняться от выполнения обязательств, то частные капиталовложения в нашу экономику станут быстро сокращаться. Но эта… эта… наша внутренняя коррупция — это тебе не переметнувшийся конгресс США, это не перебежчики, предавшие Ельцина и захватившие в свои руки Белый дом. То, что они свергнут нынешнее правительство, объявят в стране чрезвычайное положение и распустят парламент, — это лишь вопрос времени. Но Ельцин пока еще может поломать все их затеи. Если он этого не сделает, тогда можно сказать «гуд бай» всем нашим начинаниям и распрощаться с получением твердой валюты в том числе. Не будет ни долларов, ни франков, ни фунтов, ни марок. Ничего не будет. — Он остановился на секунду-другую, сам поразившись обрисованной перспективе, а затем, озабочено глядя мне в глаза, сказал: — На твоем месте я бы ко всем этим фактам подходил с особой осторожностью.

Я снова согласно кивнул, но давать обещание воздержался. Дойдя до конца мостика, мы побрели вдоль торговой линии на втором этаже.

— Откуда у тебя такие факты? — спросил он — Из «Новостей»?

Он имел в виду «Московские новости», самую осведомленную газету, сотрудничающую с движением «Гласность», она раньше всех воспользовалась свободой печати, активно поддерживала политические реформы, ее переводили во многих странах, в том числе в Англии, Франции, США, а в Израиле распространяли на русском языке. Так она начинала, но все это ушло в прошлое, после того как газета перешла в боязливые руки других редакторов.

— А ты все еще ее выписываешь? — не ответив, спросил я, хотя знал заранее, что он скажет.

— Нет. Я переключился на «Независимую газету», — ухмыльнулся Юрий, назвав беспартийную аналитическую газету, которая хотела быть похожей на «Нью-Йорк таймс», а стала сильно смахивать на «Нью-Йорк пост».