Фиаско - Грег Диналло

Грег Диналло

Фиаско

Джозефине и Джозефу Карруба, которые были для меня как родные мать и отец, посвящаю

Капитализм — это эксплуатация человека человеком, а социализм — совсем наоборот.

От издательства

Эта книга написана для американских читателей, далеких от российской действительности, и содержит допущенные автором неточности в описании многих реальностей нашей жизни, путаницу в названии московских улиц, станций метро. Мы вынуждены были также оставить на его совести некоторые сомнительные детали биографии главного героя, смириться с исторической и географической недостоверностью отдельных событий, что, впрочем, отнюдь не умаляет несомненные достоинства этого современного триллера, его остроту, динамизм и накал сюжета.

1

— Зима уже на пороге, она не станет ждать.

Эту сентенцию я услышал не от какого-то там безымянного русского поэта, а от экономического советника Бориса Ельцина на одной пресс-конференции, о которой писал несколько месяцев назад. Оратор говорил о постепенном переходе к конвертируемому рублю, о сдерживании инфляции, о пресечении оттока из страны капиталов и об увеличении частных капиталовложений, что было важно для стабилизации российской экономики. А напоследок выложил главный козырь: напомнил, что надвигаются самые холодные месяцы года, когда спрос на основные товары достигает пика, а производство, наоборот, падает, что неизбежно влечет резкое ухудшение качества продукции, прежде чем оно начнет снова постепенно улучшаться.

Не знаю, отчего такие мысли прокручивались у меня в голове в тот самый момент, когда я входил в один из московских домов культуры и искал конференц-зал, на дверях которого белело написанное от руки объявление: «Собрание москвичей, начинающих лечиться от алкоголя».

Войдя в зал, я отыскал свободный стул и почувствовал, что все замолчали. Люди, сидевшие за длинным столом, смотрели теперь только на меня: одни — с сочувствием, другие — с недоумением, безучастным не остался никто. Я тоже внимательно вглядывался в их усталые лица. Кто они такие? Вот эта — домохозяйка? А тот — таксист? А та — швея? А эти — инженер? санитарка? рабочий? студент университета? Нужно как-то определиться, потому что никого из них я не знаю, а ведь намереваюсь провести с ними самые тягостные дни в своей жизни.

Тут меня охватило вдруг безотчетное желание поскорее удрать отсюда, скрыться и таким образом избежать неведомого. Но по собственному и многолетнему опыту я знал: если сегодня увильнуть от неприятных переживаний, завтра они непременно скажутся еще острее.

И вот настал мой черед.

Я смял сигарету и встал, ухватившись покрепче за край стола.

— Зовут меня Николай К., — начал я. От волнения в горле запершило, и я запнулся, прислушиваясь, действительно ли это мой голос?

Кое-кто из присутствующих подался вперед в напряженном ожидании. Какая-то парочка, видимо, супруги, судорожно ухватили друг друга за руки. Лысый мужчина с ледяным взглядом одобряюще кивнул головой.

— Ну так вот, значит. Зовут меня Николай К., — снова начал я, четко выговаривая каждое слово. — Стало быть, зовут Николай К. Я алкоголик.

Раздались жиденькие аплодисменты. С этого момента и началась моя личная перестройка. Недавно редкая, такая радикальная форма самобичевания стала обыденным явлением, с тех пор как сняли запрет на выражение личной точки зрения. Новые власти признали наконец-то, что пьянство оказывает на экономику разрушительное влияние, подобное пагубному воздействию на живой организм сильнейшего наркотика, и на смену насильственным мерам, таким, как принудительное лечение, иногда даже содержание под стражей, пришли иные меры, вроде этих добровольных совместных собраний.

— Николай, а с какой стати вы пьете? — задал вопрос кто-то из присутствующих.

— А для того, чтобы надраться, — раздраженно усмехнулся я в ответ.

Наступила тишина. Никто не хихикнул, не улыбнулся даже. Совершенно очевидно, что такие слова они слышат не впервой.

— А вы где-нибудь работаете?

— Иногда работаю. Я имею в виду, что пишу. Я свободный журналист.

— Может, сейчас у вас творческий застой?

— Да нет. Я ведь не писатель. Занимаюсь журналистскими расследованиями, так что материала у меня навалом.

— Следовательская работа, стало быть, — подозрительно как-то подытожила сидящая вблизи женщина.

— Наверное, пишете для «Правды»? — выпалил молодой парнишка, вызвав иронический смех всей группы.

— А почему бы и нет, — вступила в разговор другая женщина, видимо, довольная тем, что недавний всемогущий пропагандистский рупор коммунистической партии после недолгого запрещения опять разрешили печатать.

— Я против любой цензуры. Свободная пресса — единственная питательная среда для свободного общества.

— Свободная, чтобы топтать другие жизни? Чтобы искажать историю? Чтобы печатать заведомую ложь? — возмущенно заметил мужчина с ледяным взглядом, имея в виду ту, прежнюю «Правду» с ее отличительными разносами чуть ли не из номера в номер.

— Именно так и происходит, когда запрещают высказывать противоположную точку зрения и ужесточается несправедливое законодательство. Запрет на любые публичные выступления, если не считать криков о пожаре в битком набитом театре, нарушает свободу слова.

— И даже запрет на деятельность коммунистической партии?

— И этот запрет тоже.

— Ну что ж. А я все же рад, что этих подонков убрали. Не об этом ли вы пишете, Николай? О политике?

— Да нет. Пишу я о коррупции и о…

— А-а, догадываюсь: не о политике, а о политиках. Опять раздался смех.

— …и о несправедливости Я пишу об афганцах, и забастовках шахтеров, об обществе «Память».

В зале наступила тишина. Вряд ли кто из присутствующих не знал о постыдном обращении с ветеранами войны, о легочных заболеваниях в шахтерских поселках, об ультраправой группировке, проповедующей антисемитизм.

— Николай К., — задумчиво пробормотал пожилой человек в тюбетейке, сухощавый и морщинистый. — Теперь у нас есть и знаменитый диссидент.

— Ну и что тут такого? Сейчас уже не возбраняется писать про это. Боюсь, что диссидентство стало довольно конкурентным занятием.

— А может, он пришел, чтобы написать про нас? — предположила та женщина, которая заподозрила во мне следователя.

— Написать про вас? — Я прикинулся, будто загорелся этой мыслью. — Что, здесь собрание заговорщиков, мешающих государству удерживать своих граждан в состоянии беспробудного пьянства еще семьдесят пять лет, чтобы они не прознали, насколько глубоко прогнила жизнь в нашей стране?

Тут многие весело засмеялись и откинулись на спинки стульев, явно встав на мою сторону.

Поблагодарив за поддержку, я сел на свое место и вытащил сигарету «Дукат». Первая спичка, как всегда, не зажглась. Интересно, Кремль наловчился испепелять целые города, а спички, чтобы поджигать их, делать так и не научился. На головках спичек столь мало серы, что их чиркаешь и чиркаешь, пока они не зажгутся. Прикурив наконец-то, я с наслаждением затянулся и приготовился слушать, но тут встала симпатичная молодая женщина с бледным лицом.

— Меня зовут Людмила Т., — робко начала она, обращаясь ко мне, а затем, осмелев, повернулась к остальным и сказала: — Сегодня мне тридцать лет.

— Поздравляем с днем рождения, Людмила! — Нестройные выкрики тут же перешли в дружный хор голосов.

— И как, Люда, — затараторила та бдительная женщина, едва только утихли поздравления, — эта неделя была удачной для тебя?

— О да, но сегодня я не пошла на работу. Прогуливать мне не хотелось, но я знала, что сослуживцы принесут водку, чтобы поздравить меня, и боялась, что не удержусь от соблазна.

— И правильно сделала, что прогуляла, — одобрила ее женщина.

— Нет, неправильно, — возразил сухощавый пожилой мужчина в тюбетейке. — Нужно жить в реальном мире. А что будет, когда ей предложат водку на чьем-нибудь дне рождения?

— Вы правы, правы, но сегодня я не смогла бы удержаться, — застенчиво запротестовала Людмила. — Тут я не просто бы опьянела, а потеряла бы контроль над собой. Ну а потом… а потом произошло бы и другое.

— Что другое? — быстро спросила женщина. Опустив глаза, Людмила набиралась храбрости ответить.

— Я бы проснулась в постели рядом с незнакомым мужчиной и не вспомнила бы, откуда он здесь взялся… Я бы перестала себя уважать… но удержалась… знаю, что удержалась… Ну и это…

Раздался негромкий писк, она умолкла и растерянно огляделась, пытаясь понять, откуда идет этот звук. Во всем ее облике проскальзывала какая-то детская беззащитность. Что-то в ее глазах, в движениях так и просило: «возьми меня», «защити», и я мысленно представил, как она просыпается я моей постели. Секунд пять что-то пищало, и тут я почувствовал, что все настороженно глядят на меня. Черт побери! Да это мой бипер — такой карманный приборчик вызова к телефону. Суетясь, я вытащил его и выключил. Все с любопытством уставились на меня.