Фиаско - Грег Диналло

Брови у меня поползли вверх, а у Чуркиной, наоборот, опустились. Она печально кивнула.

— Кем же он там работал?

— Внешнеторговым представителем. Его постоянно посылали за границу в наши посольства, а в последнее время он работал здесь, в Москве, но не в здании министерства.

— Приносил он когда-либо рабочие документы домой?

— Иногда приносил. Все его дела в кабинете.

Она встала и повела нас в кабинет, окна которого выходили на реку. Одну его стену от пола до потолка заняли книжные полки, другую — почетные грамоты и фотографии, свидетельствующие о долгом пребывании на важном государственном посту: на них Воронцов был сфотографирован с главами различных стран, генералами и государственными деятелями, с крупными бизнесменами; на большой групповой фотографии с Брежневым он стоял с краю, а на фотографиях с узким кругом людей — рядом с Горбачевым, Шеварднадзе, Борисом Ельциным и бывшим американским послом Страуссом.

Не задерживаясь, Шевченко прямиком устремился к письменному столу, где лежали аккуратные стопки бумаг. Бегло взглянув на них, он взял портфель, стоящий рядом со столом, и вынул из него служебные документы.

— Кто-то должен опознать труп, гражданка Чуркина. Вы можете сделать это сейчас или же завтра, приехав в наше управление. Полагаю, вы захотите и опознать личные вещи, найденные при нем.

Видно было, как эта изысканно одетая женщина колебалась, даже дрожала, пока принимала решение.

— Да, да. Думаю, лучше прийти завтра, — выдавила она наконец.

— Если я вдруг понадоблюсь вам… — С этими словами Шевченко вручил ей прежнюю визитную карточку с уже непопулярной красной звездой. После чего, взяв с собой портфель, вышел из квартиры к лифту.

Как только дверь за нами закрылась, он вынул из-под шинели плоскую бутылочку, отвинтил пробку и сделал порядочный глоток. Водка была без цвета, без запаха, но все равно я учуял ее, и мне страшно захотелось выпить. Шевченко заметил мой страждущий взгляд.

— Да, вечерок выдался длинный, — заметил он, протягивая мне бутылочку.

— Спасибо, не надо, — ответил я, хотя горло у меня не то что пересохло, а просто горело. — Но вот если бы вы меня подбросили…

— Извините, но я еду к себе на Петровку.

— А мне как раз туда и надо.

Двери лифта открылись, он внимательно посмотрел на меня и вышел в вестибюль. Я догнал его уже на ступеньках парадного подъезда.

— Не торопитесь, Шевченко, вы будете дома гораздо быстрее и сэкономите немало времени, если ответите сейчас на мои вопросы.

— К сожалению, Катков, в Москве есть и другие репортеры, и пока еще я должен держать ответ и перед ними.

— Нет, не должны.

— Вы что, предлагаете, чтобы я беседовал только с вами?

— Я полагаю, что старший следователь с двадцатилетним стажем мог бы потребовать такое право.

— Не двадцатилетним, а двадцатичетырехлетним стажем.

— Тем более. Разумеется, если то, что я слышал, будто у вас руки чешутся стать начальником, просто сплетни…

Он открыл дверь «москвича», бросил портфель в кабину и повернулся ко мне:

— Со своими проблемами я разберусь сам. У меня нет времени в бирюльки играть. До публикации своих заметок, показывайте их мне, чтобы выбросить все, что не нужно знать читателям, все, что может стать помехой для следствия. Согласны?

— Согласен.

— Ну и врун же ты, Катков.

Он сел за руль, со стуком захлопнув за собой дверь, и, мотнув головой, пригласил меня в машину.

Дом на набережной исчез в дымке, нависшей над рекой. В этот поздний час движение на улицах еле теплилось, и вскоре мы уже подъезжали к Главному управлению милиции, знаменитой Петровке, 38, зданию с узкими окнами, похожему на крепость, наискосок от сада «Эрмитаж». Дежурный милиционер у въезда, узнав Шевченко, пропустил нас, и машина без остановки вкатила во двор, вымощенный грубыми каменными брусками и без единого деревца. Возвышающееся здесь шестиэтажное здание было облицовано желтоватыми гранитными плитками.

Кабинет Шевченко находился на четвертом этаже, к нему вел целый лабиринт низеньких унылых коридоров. Кабинет мало чем отличался от этих тоскливых коридоров: серые стены, тусклое освещение, подслеповатые, забрызганные дождем и снегом оконца и шершавый грубый стол, на который Шевченко поставил портфель Воронцова.

— Нет мотива — нет и подозрений, — мрачно изрек он избитый афоризм, выкладывая документы из портфеля.

— У вас на счету преступления воров, содержательниц притонов, вы находили исчезнувших соседей. Словом, действовали профессионально. Похоже, в данном случае можно утверждать, что здесь видна рука мафии. Успешное заказное убийство. Так ведь? — начал я.

— Нет, не так.

— Тогда давайте посмотрим. Жертву убили из пистолета, это во-первых.

— А вы хотели бы, чтобы из ружья?

— Нет, топориком. Думается, теперь это довольно распространенное орудие убийства.

— Да, хотя бы потому, что огнестрельное оружие носить запрещено, да и достать его не так-то просто. Ну, а топорик всегда под рукой.

— Если бы вы не были профессионалом, тогда бы… Звонок телефона не дал мне досказать.

— Шевченко слушает, — утомленным голосом сказал следователь, подняв трубку. Плечи у него обвисли. — Да, я все еще здесь… Извини, как раз я и намеревался. У меня не было случая… Да, я знаю, что уже поздно. Передай им, что увижусь утром. Катя, я же стараюсь изо всех сил. Но трудно… Катя? Катя?

Он вздохнул и медленно повесил трубку.

— Старушка выдала вам по мозгам, а?

— Занимайтесь своим делом, Катков! — свирепо зыркнул он на меня.

— Хорошо. Я хотел сказать, что все факты говорят о заранее спланированном убийстве.

— А я такого не утверждал, и, пожалуйста, не пиши, будто я так говорил. Я сказал лишь, что это хладнокровное убийство. Больше ничего не говорил и не говорю.

— Почему же так?

— Потому что все еще концы с концами не сходятся.

— Имеете в виду, что труп выволокли из машины?

Шевченко согласно кивнул и добавил:

— И куча всякого барахла на сиденье.

— Ну а в чем же тогда проблема?

— Во времени. Он ушел с работы и отправился в какой-то модный универсам, где торгуют всякой импортной всячиной. Был конец рабочего дня, самое напряженное для покупок время. Он должен был выстоять в нескольких очередях, затем долгая дорога в Химки-Ховрино, выпивка, закуска, разговоры всякие с приятелями, потом дорога домой. Так что убить его могли раньше, чем без пятнадцати девять. Я все точно рассчитал. — Он замолк на минутку и взял со стола информационный бланк. — Вот и Вера Федоренко точно зафиксировала время телефонного звонка.

— Я что-то не совсем понимаю, — бесцеремонно перебил я его, полагая, что этот сукин сын никогда не выпустит инициативы из рук. — Поскольку труп находился не в машине, может быть, Воронцов сам выполз из нее?

— С наполовину снесенным черепом?

— Чисто рефлексивно. Как курица с отрубленной головой. Что бы там ни было, я по-прежнему считаю, что кому-то нужно было заткнуть ему рот.

— Обсуждать этот факт не буду, — сказал он и, внимательно читая другой документ, добавил: — До тех пор, пока точно не выясню, с кем он что-то затеял там, в Министерстве внутренних дел.

— Ну что ж, раз вы работаете в этом направлении, то уверен, у вас найдутся свои пути, чтобы прояснить дело.

— А я не сомневаюсь, что и у вас, Катков, найдутся свои пути. Тогда дайте знать, что вы там раскопаете.

— Я сообщу, кто приобретет мой репортаж, и вы прочтете, что я раскопал.

Он разозлился, но постарался сделать вид, что гневается на какую-то неточность в документе.

— Не думаю, что понадобятся какие-то особые источники, чтобы выяснять, в какие дела он был замешан.

— Вы уже выяснили?

— Приватизация, — сказал он пренебрежительным тоном, с каким обычно говорят о капитализме. — Эти бумаги подготовлены Комитетом по управлению госимуществом.

— То есть комитетом, который вправе продавать государственное имущество? Его заполонили коррумпированные бюрократы, которые растащили и присвоили себе предприятия, где они раньше были директорами и управляющими.

— Паршивые лицемеры, — выругался Шевченко, раздувая ноздри, словно стараясь учинить скандал. — Они же купили себе предприятия на деньги, украденные у партии, и здорово нажились, перепродавая их западным фирмам.

— Перепродавая за доллары, которые, как я понимаю, никогда не вкладывались в экономику страны.

— Это явление, Катков, называется утечкой капиталов. Ради таких грязных дел заключают десятки разных сделок, начиная с высоких технологий и кончая сельским хозяйством.

— Ну и кого же, по вашему мнению, несчастный товарищ Воронцов намеревался вывести на чистую воду?

— Может, всех их, а может, и никого. — Шевченко пожал плечами и загадочно улыбнулся.