Кровавый удар - Сэм Льювеллин

— Ты уверен? — переспросил я. Моя "Лисица" встала на якорь в одиннадцать тридцать.

— Так говорят те, кто его видел. Должно быть, это правда...

Итак, "Лисица" бросила якорь примерно через пятнадцать минут после того, как русский ушел с "Вильмы". Куда? В воду? Допустим, Мэри врала, и "Лисица" все же задела лодку. Возможно, так и было.

— Уходя с "Вильмы", русский сказал, что будет любоваться лунной дорожкой и ждать свою девушку.

— Девушку? — переспросил я.

— Да, так мне рассказали...

Когда Отто ушел, я сел в лодку и поплыл вокруг "Вильмы". Это была большая, широкая шхуна. Подростки из ее команды сидели в кубрике и играли в карты.

— Кто там? — крикнул вахтенный.

Ответа он, разумеется, не услышал.

Я подплыл к берегу, сошел на причал и направился к белым сходням "Союза". Моряки в синей военно-морской форме пропустили меня, отдав честь. Форма была та же, что и на вытащенном мной утопленнике.

Я познакомился с капитаном Петровым в Амстердаме. Теперь матрос провел меня к нему в отделанную деревом каюту. Когда я вошел, капитан Петров, наблюдавший до этого за струйками дождя, катившимися по стеклу иллюминатора, быстро повернулся ко мне. Суровое, отшлифованное морскими ветрами лицо, тонкая полоска сжатых губ. В пепельнице тлела папироса.

— Кофе, — сказал он, не глядя на матроса, стоящего за моей спиной. — Садитесь, мистер Тиррелл.

Я опустился в зеленое мягкое кресло. Он сел возле стола напротив меня.

— Я пришел, чтобы выразить мое глубокое сожаление в связи со смертью вашего моряка...

— Ребейна, — сказал капитан. На его суровом лице глаза казались удивительно живыми и теплыми. — Большое несчастье.

Я продолжал:

— Мы причаливали в темноте.

Он кивнул. Этому старому морскому волку ничего не надо было объяснять.

— Мой вахтенный докладывал мне, что там была на воде какая-то лодка.

— На воде?

— Да, на воде.

На его лице отразились некоторые сомнения. Указательный и средний пальцы его больших рук, торчавших из безукоризненно белых манжет, пожелтели от никотина. Мне было трудно представить, о чем думал сейчас этот человек из загадочной страны, под командой которого находились две сотни моряков. Кажется, его не особенно заинтересовало мое сообщение. Один из моряков погиб, и он не знает, когда будет возвращено тело. А остальное — дело английской полиции.

— Ребейн и раньше брал без разрешения шлюпку и удирал куда-нибудь в бар... Он любил такие места. Мы не могли уследить за ним. У нас, как говорят, не было ни времени, ни желания. — Он загасил окурок и тут же закурил новую папиросу, пуская дым над чашкой. -

Он глупо поступил, поплыв ночью на шлюпке. Просто дурак. Ему было всего двадцать. Один из этих неугомонных эстонцев, помешанных на политике. Странный парень. Да что там говорить! Теперь он мертв, а у нас — масса проблем.

Кофе был выпит. Говорить стало не о чем. Я поднялся.

— Передайте, пожалуйста, мои соболезнования его родным.

— Наверное, у вас тоже будут неприятности из-за этого случая.

Мы пожали друг другу руки, и я ушел.

Как только я спустился с трапа, торчавшие на причале репортеры, одетые из-за дождя в куртки с капюшонами, накинулись на меня. Я наклонил голову и стал проталкиваться через толпу своих бывших коллег. Они погнались за мной, засыпая вопросами.

Пит отвел "Лисицу" подальше к бую. Так спокойнее. Я помахал ему с причала, чтобы за мной прислали лодку.

В лодке на веслах сидели двое. Правил мышонок — Джонни Роуз. Всегда бойкий и нахальный, он выглядел подавленным.

— Что случилось? — спросил я.

— Скорее на корабль! У нас побывал Филт!

— Филт?

— Полицейский. — Он сделал гримасу. — Снимал показания.

— Это в порядке вещей, — сказал я. — Идет расследование.

— Ну да, — пробурчал Джонни. — Но не волнуйтесь, ему никто ничего не сказал. Только Мэри ужасно испугалась. И мы ее спрятали, а потом высадили на берег, пока полицейский разговаривал с Питом.

— Высадили на берег?

— С вещами. — В голосе Джонни звучало удовлетворение. — Со всем ее барахлом. Понимаете, она не хотела говорить ни с какими полицейскими. А ее бутылки мы выбросили.

Лодка плавно подошла к корпусу "Лисицы". Еще две недели назад эти мальчики не имели понятия, как управляться с веслами.

В каюте пахло деревом и кожей, машинным маслом и трюмной водой. Родные запахи. Я поднял телефонную трубку и набрал номер полиции. Старший инспектор Робертсон согласился поговорить со мной.

Его голос звучал сухо, как шорох осенних листьев.

— А, мистер Тиррелл... Надеюсь, вы сможете мне помочь.

Я обещал сделать все, что в моих силах.

— Мы снимали показания на вашем корабле.

Я сказал Робертсону, что уже знаю об этом.

— Один из членов экипажа, — продолжал старший инспектор, — одна... Мэри Кларк... Мы не смогли ее найти.

Я сказал:

— Она ушла.

Ну и идиотка ты, Мэри, подумал я в который раз.

— У нас есть данные, что она располагает сведениями, очень важными для следствия.

— Сведениями? Какого рода?

— Она ведь была вахтенной той ночью? — Голос старшего инспектора выдавал его отношение к девице, которую вывернуло у него на глазах. — Есть ли у вас какие-либо предположения, где она может скрываться?

— Нет, — ответил я без раздумий.

— Жаль, — сказал Робертсон. — Если появятся какие-нибудь известия, будьте любезны сообщить нам. Кстати, мы должны побеседовать и с вами.

— Сейчас?

— Я пришлю своего помощника. Очень неприятное дело. Этот русский... Знаете, он был пьян. Вам лучше держаться подальше от прессы. И, пожалуйста, не отлучайтесь никуда. Если найдется Мэри Кларк, дайте нам знать. Мы бы хотели поговорить с вами обоими.

Я сказал, что готов к услугам, и повесил трубку. Уставившись на стену, облицованную французскими панелями, я приказывал голове не болеть.

Указания контр-адмирала Дикки Уилсона... Предписания старшего инспектора Робертсона... Не многовато ли для одного человека, который обязан найти Мэри до того, как ее разыщет полиция.

Я набрал номер телефона железнодорожной станции. Черноволосую девушку с голубыми глазами там сегодня не видели... А что они вообще видят? Но если я сам отправлюсь туда или на автобусную станцию, то буду сейчас же атакован репортерами, и они меня припрут к стене. Кроме того, Мэри умеет прятаться. И вряд ли она укроется где-то в Чатеме.

Я вышел на палубу. Дождь прекратился, дул южный ветер, и из-за облаков выглянуло солнце. На набережной по-прежнему томились репортеры.

Пит все еще возился на палубе, и его борода развевалась на ветру. Наверное, и в раю он стал бы каждый год перебирать "Лисицу" от первого до последнего болта.

Я сказал:

— Будем готовиться к отплытию. Все на борту?

— Вроде все, — пробурчал Пит.

Начинался отлив. Нос "Лисицы" поворачивало в сторону Кента.

— Через пять минут отходим, — распорядился я.

Паруса с шумом развернулись. Лебедка заскрипела. Отгромыхала якорная цепь. "Лисица" двинулась на север.

Уже шесть часов мы шли вдоль северного побережья Кента. Я стоял на своем обычном месте, держась за бакштаг, и наблюдал за рулевым. Скорее бы вырваться из этого смрада на зеленые чистые воды западного канала!

Но я знал, что и прозрачная зеленая вода вряд ли очистит нас от той грязи, в которую мы так глупо вляпались.

Глава 3

Два дня спустя, после того как мы вышли из Чатема, я увидел вдалеке огни Старт-Руана. Была полночь, холодный ветер приносил запахи соли и гнили. К исходу ночи "Лисица" уже скользила вдоль темных берегов Пулта к бухте Бейсин. Впереди вырисовывался лес мачт, устремленных в сизое предрассветное небо.

Ветер шуршал в прибрежных камышах и мерно раскачивал садки для ловли устриц. Вахтенный спустил паруса, при этом они издали громкий, пронзительный звук, похожий на крик болотной птицы.

Ворота шлюза бесшумно открылись, и "Лисица" проскользнула между каменными стенами. Вода за кормой вспенилась. Эрик — начальник шлюза — что-то проворчал, закрепляя канаты. Я вел "Лисицу" вдоль черной кирпичной кладки, длинной, как кладбищенская стена. Медленно надвигался новый день, воскрешая добрый старый мир.

Когда-то Бейсин был лишь небольшой частью канала Флит, по которому во времена наполеоновских войн лошади тянули баржи, груженные мясом и зерном, предназначенные для победоносного флота короля Георга. Но столетие спустя канал Флит был предан забвению вместе с деревянным флотом. Ничто, кроме поросшей камышами канавы, облюбованной утками и другой водоплавающей птицей, сегодня не напоминало о славном прошлом. Немногим лучше сохранился Бейсин — заболоченный четырехугольник в несколько ярдов, забранный в гранит. Трудно было себе представить, что когда-то он служил причалом для непобедимой флотилии.

От былой роскоши здесь остались несколько сараев и мельница. В сараях когда-то солили мясо, а на мельнице мололи муку для бисквитов. С тех же давних времен существовала таверна лорда Родни, получившая по непонятным причинам название "Дыра".