Кровавый удар - Сэм Льювеллин

Я шел к себе мимо кают, в которых располагался экипаж. Девушки — в ближней от меня каюте, юноши — в дальней. Они все так вымотались, что уснут без разговоров.

Мой матрос Пит уже залег на свою верхнюю полку. Он родился и вырос в Пултни. Ужасный брюзга и потрясающий мастер. Я не встречал другого такого знатока английских деревянных кораблей. Пит любил "Лисицу" больше, чем свою жену. Во всяком случае, мне так казалось. Внутренности старого, изготовленного из дуба парусника были не раз перебраны его руками буквально по косточкам. Я вошел в свою каюту и лег не раздеваясь прямо на покрывало. Неужели опять меня ждет бессонница? Или муторный сон, в котором я увижу сызнова все перипетии минувшего дня. С этими мыслями я и заснул как убитый.

...Красное солнце поднималось над мачтами и освещало гранитные пристани Чатема. В порту теснились большие корабли, фрегаты и бригантины. Мелочь вроде нашей размещалась привольно на речной глади.

Я выпил чашку кофе, отнес другую вахтенному и прошелся по палубе, засунув руки в карманы своего водонепроницаемого костюма.

Неподалеку от "Лисицы" опять сновала шлюпка с одного из парусников. На ее борту черной краской было выведено название корабля. Но что-то у меня случилось с глазами. Я никак не мог разобрать буквы. Наконец я сообразил, что название написано кириллицей, и прочел: "Союз".

Ага, вот оно в чем дело! Мне говорили, что Мэри подружилась с каким-то парнем, плавающим на "Союзе".

— Красивый кораблик! — изрек Пит.

Как всегда, он был в рубашке, джинсах и босиком, хотя утро выдалось холодное. Питу не привыкать к сырому дереву под ногами и ледяным штормовым ударам.

— Передай Мэри, что она может уйти после завтрака, — сказал я Питу.

Вскоре на палубе появилась сама Мэри. Что ж, у парня с "Союза" неплохой вкус. Выспавшаяся и умытая, Мэри выглядела настоящей красавицей — тоненькая, стройная, с черными волосами и ирландскими голубыми глазами. Ее лицо две недели назад поражало мертвенной бледностью. Сейчас щеки Мэри порозовели. Если бы еще не синие круги под глазами...

Я сказал ей про шлюпку с "Союза" и занялся своим делом.

У меня не было желания нырять в Медуэй. Для начала надо попытаться срезать дрянь, намотавшуюся на винт, острым кухонным ножом, привязанным к багру. Я взялся за эту операцию с серьезностью хирурга.

Трудно было придумать более бессмысленное занятие! Со злости я метнул свой багор, как гарпун, в щель между "Виксеном" и "Вильмой". Несколько зевак с борта "Вильмы" весело наблюдали за мной. Один из них попытался сострить насчет ловли акул.

— Загарпунил? — спросил он меня с дурацким смешком.

Я с трудом извлек багор из воды. За что же он там зацепился? Я бросил багор на палубу и увидел на лезвии кухонного ножа волокна синего цвета.

— Кого загарпунил? Штаны? — продолжал упражняться в остроумии тощий белобрысый парень с "Вильмы".

Комок подкатил у меня к горлу. Как бы я хотел, чтобы эти зеваки наконец заткнулись! Чтобы убрались ко всем чертям! Голова раскалывалась. Я пошел в каюту за лекарством. Главное — ни о чем сейчас не думать. Отключиться. Так я поступал всегда в мою бытность журналистом, пока не сделался капитаном парусника.

Я не хотел ни на кого переваливать эту грязную работу. Даже на Пита. Я заставил себя окунуться в ледяную вонючую воду и начал спускаться по веревочной лестнице.

Я знал корпус "Лисицы", как свою каюту. Мне удалось довольно быстро нащупать ногой винт. На нем болтался мешок с чем-то твердым. Мешок был прижат к корпусу лопастью винта.

С "Лисицы" ко мне свешивались головы, среди них была и голова Пита. Я спокойно сказал:

— Прогони всех и отключи декомпрессоры.

Декомпрессоры уменьшали давление на цилиндры двигателя, позволяя винту свободно вращаться. Я слышал, как Пит что-то крикнул. Головы исчезли. Я толкнул ногой мешок. Лопасть винта сдвинулась, и мешок высвободился. Он скользнул по моей ноге и начал медленно всплывать. Я присмотрелся.

Это был не мешок, а скорее большая сумка цвета морской волны.

Над моей головой гудели взволнованные голоса. Кто-то сострил про мешок картошки, но оборвал фразу, не закончив, потому что эта штука вдруг перевернулась. Я разглядел ряд серебристых кнопок, пуговицы.

Вода пузырилась, предмет, похожий на сумку, поднимался. Я потянулся схватить его и замер, похолодев от ужаса. Потом мне говорили, что я жутко закричал.

Я увидел серо-белое лицо.

Лицо утопленника. Длинные бесцветные волосы прилипли к черепу. Глаза открыты — тусклые стеклянные глаза. Они смотрели на меня, на полоску неба, на корабельные снасти. Но эти глаза ничего не видели — они были мертвы.

Глава 2

Я не помню, как поднялся на палубу. Вокруг мелькали лица с открытыми ртами, но я ничего не слышал. Сердце бешено колотилось, меня всего трясло, и эту нервную дрожь я никак не мог унять.

Я посмотрел на растерянных, испуганных ребят, столпившихся на палубе, и начал осознавать, что рядом со мной дети, за которых я несу ответственность. Меня перестало трясти. Как будто со стороны, я слышал свой голос, отдающий приказы. Я снова спустился по веревочной лестнице, чтобы привязать к страшной находке строп. С его помощью мы подняли тело на палубу. Пит склонился над телом и покачал головой. Потом Дин принес одеяло, и мы накрыли утопленника.

Двигатель работал нормально. Мы обогнули "Вильму" и причалили к пристани. По радиотелефону я связался с полицией. Нужно было позвонить еще кое-кому, но меня вновь охватила нервная дрожь, и я никак не мог попасть пальцем в нужные кнопки.

Я видел мертвых и раньше, я бы даже сказал — слишком много: в Бейруте, в Камбодже и в других "горячих точках", куда меня посылали делать репортажи. Я, журналист Тиррелл, был во всех этих местах, чтобы запоминать и записывать, а потом рассказывать людям. Но на этот раз все было по-другому. На этот раз не надо было ни записывать, ни рассказывать. Все было гораздо сложнее. На палубе "Лисицы" лежал труп, и я оказывался замешанным в какую-то грязную историю.

Я велел ребятам свернуть паруса: надо было чем-то их занять. На пристани появился Отто Кэмпбелл. Он выглядел очень испуганным.

— Что у вас случилось? — крикнул Отто.

Я пожал плечами. Я знал, что его не волнует судьба несчастного, оказавшегося под винтом "Лисицы", и не заботят мои неизбежные неприятности. Отто испугался, что по вине Билла Тиррелла может разразиться колоссальный скандал. Затеянное "Молодежной компанией" перевоспитание подростков проходило под покровительством важных персон, а те не любят попадать в скандальные истории.

Я молчал. Сейчас все эти важные персоны не слишком интересовали меня. Красное одеяло, которым был накрыт утопленник, сделалось невыносимо ярким под лучами утреннего солнца. Я думал о парне, который лежал под одеялом. А также о Мэри, напившейся на посту. Она первая увидела лодку, и, по ее словам, лодка дрейфовала. Но сколько времени? Если тело оказалось в воде до того, как начался отлив, его должно было непременно унести. Возможно, Мэри чего-то недоговаривала.

Теперь множество людей захотят узнать, что на самом деле видела Мэри.

Отто подошел к трупу, склонился над ним и приподнял одеяло.

— Судя по одежде, это русский.

Кэмпбелл был специалистом в вещах такого рода. В тот момент мне была совершенно безразлична национальность несчастного. Только позже это обрело огромное значение.

Небо затянулось тучами, начал накрапывать дождь. Наконец на набережную въехали две полицейские машины и остановились напротив "Лисицы". Вскоре на наш борт поднялся старший инспектор Роберт-сон в сопровождении двух помощников и фотографа.

Робертсон равнодушно осмотрел утопленника и сделал знак фотографу. Тот щелкнул несколько раз своей камерой, и одна из полицейских машин увезла тело несчастного, подняв колесами брызги грязной воды. Холод и нервное потрясение окончательно доконали меня, зубы мои выстукивали дробь.

Когда я кончил рассказывать Робертсону о том, как был обнаружен труп, инспектор спросил:

— Кто из членов экипажа вчера был пьян?

Этот мрачный полицейский задавал крайне неприятные вопросы.

— Что вы имеете в виду? — Я охотно бы уклонился от ответа.

— Та девушка, которой вчера стало плохо на палубе. Ее рвало. Сколько ей лет?

— Семнадцать.

— У вас на корабле разрешены спиртные напитки?

— Некоторые проносят... Если им удается.

Глаза Робертсона уже отыскали Мэри. Она не уехала на "Союз" и теперь сидела на палубе, подтянув колени к подбородку. Лицо ее было смертельно бледным. Инспектор перевел взгляд на темную воду за бортом и распорядился:

— Никуда не уходите. Я пришлю своего помощника снять ваши показания.

Я с тоской смотрел, как старший инспектор Робертсон неторопливо поднимался по ступенькам причала, маленький, в длинном черном плаще. На душе у меня было муторно.