Начиналась жизнь - Файвл Соломонович Сито

Зажгли и мы коптилку и начали играть в «очко». Играли на завтраки, я проиграл одному парню десять завтраков, но не видать ему их как своих ушей. Завтра я буду далеко. У выигравшего от радости блестели глаза. Он обыграл всех, кроме Сеньки (тот передергивает карты не хуже его).

Играли мы с азартом, флирт у воспитателей тоже шел полным ходом. Вдруг наша коптилка опрокинулась прямо на «счастливца». Он весь залит керосином. Он горит… Я схватил подушку и бросил в него. Но и подушка загорелась и сразу лопнула. Горящие перья разлетелись по спальне.

Мы разбежались. Сенька ворвался к воспитательнице и закричал:

— Нилка, горит!

Нилка увлеклась игрой. Сенька разозлился и заорал:

— Нилка! Твой воспитанник горит!

Все вскочили с мест. Нилка вбежала в спальню и схватилась за голову.

Мальчик мечется по комнате как дьявол, до смерти пугает ребят. Сенька кричит:

— Нилка, что же ты стоишь как истукан! Сейчас ведь дом загорится.

Но Нилка хлопает глазами, держится за голову и не двигается с места.

Тогда Сенька скомандовал:

— Братва, за водой!

Мы бросились за водой, набрали полные ведра и начали обливать горевшего и кровать…

Но доктор сказал, что мальчик, вероятно, завтра умрет.

Вот тебе и на! Выиграть столько завтраков и вдруг ни с того ни с сего умереть!

Смерть мальчика нас пришибла. Но все равно мы тут не останемся. Так тут тошно и противно, что ни один порядочный человек сюда даже не заглядывает.

Пригласили к нам как-то учительницу музыки. В столовой стоит рояль — развалина на трех ногах. Явилась эта учительница в длинном платье, с лорнетом в руках. Заглянула в столовую, увидела разбитый рояль, детей и повернула обратно свой длинный хвост.

— Чесоточных детей я учить музыке не буду!

Как вам это понравится? Чесоточных детей она не хочет учить!.. Ну и не надо! Когда она вышла, мальчишки сунули по два пальца в рот и все разом свистнули так, что она услышала на улице и заткнула уши.

Пригласили к нам также учителя рисования. В первый же день ребята нарисовали на него карикатуру и преподнесли ему:

— Узнаете?

Больше он к нам не показывался.

У нас, на Клочковской, два, есть такие противные ребята, которые любят все делать назло. Скажешь им сделать так, они обязательно сделают наоборот. Такие уж это хлопцы! Да и педагоги у нас — хуже не найти. Будь на месте Нилки другой зав, может быть, и дом был бы другим. Сенька говорит, что у нее в комнате висит с полдюжины икон, а в углу чадит лампадка. Вот так же и Нилка чадит у нас, на Клочковской, два.

Сенька говорит:

— Долгонос, хватит раздумывать, стяни пару одеял с кроватей и пойди попрощайся с Нилкой.

Я быстро справился с первой задачей и пошел к Нилке.

— Нила Кондратьевна, будьте здоровы! Таких педагогов мы всюду найдем.

Нилка топнула каблуком:

— Что ты сказал? Ну-ка, повтори.

— Будьте здоровы, Нила Кондратьевна. Воспитательница из вас, как я вижу, липовая.

Сразу же я швырнул в окно одеяла (Сенька стоял внизу) и — айда!

Я перемахнул через окно, вылез на крышу и по водосточной трубе спустился вниз. И пошли мы с Сенькой искать лучшей жизни.

* * *

Мы сразу свернули с Клочковской на Благбаз[2], чтобы избавиться от узла. Потом отправились на вокзал — разнюхать, что новенького там, узнать, как поживает начальник станции, и, кстати, почистить карманы какому-нибудь зеваке, только что приехавшему в город.

Мы шли бодро. Сенька жевал помидор, а я — морковку: мы стащили это с какого-то воза на рынке.

Прошлись к тюрьме — просто так, поглядеть. Потом прицепились к буферу и поехали.

— Горобец, — спросил я. — Куда же мы теперь двинемся?

— Дай мне подумать, Лямза.

— Что ж, думай.

7. АРКАШКА

Вот уже несколько недель мы ночуем на вокзале. Спим вместе на одной скамье. Сенькины ноги всегда задевают мой нос. А мои упираются в его лицо. Так мы спим. В час-два ночи подходят к нам милиционеры и по-хорошему просят нас оставить вокзал. Мы выходим на улицу и укладываемся на каменных ступенях.

Утром встаем и с первым трамваем уезжаем на рынок. Там мы вертимся среди подвод, пробуя то грушу, то яблоко, то сладкую морковь, то соленый огурчик!

Потом отправляемся в город. Днем заходим в городскую столовую. Там есть молоденькая добрая подавальщица, Нюрочка. Она нас кормит борщом. Мы оба ей очень нравимся, она считает нас приличными мальчиками. Но как-то у меня вырвалось «словцо», она перестала нас кормить и велела сторожу не пускать нас на порог.

За это словечко Сенька меня едва не задушил. На борщ, говорит он, ему наплевать, но зачем оскорблять порядочную девушку?

— Посмей-ка сказать еще раз!

По вечерам мы часто ходим в кино. Мы врываемся через запасные двери и усаживаемся в первом ряду, у самого полотна. После кино мы снова идем на вокзал спать.

…Однажды мы познакомились с блатным парнем Аркашкой. Аркашка неплохой вор, но большой чудак. По-моему, у него не все дома. Он останавливается в каждом сквере и начинает ни с того ни с сего трепаться.

Вокруг Аркашки собирается большая толпа, и все слушают его сумасшедшие речи. Как только Аркашка видит, что народу собралось достаточно, он поворачивает оглобли в другую сторону:

— А теперь, товарищи граждане, я вам прочту стихотворение известного поэта-имажиниста Сергея Есенина (мой приятель, не одну бутылку вместе опорожнили), «Москва кабацкая».

И он начинает жарить кабацкие песенки. Затем он заявляет:

— А теперь, товарищи граждане, я прочту вам свое стихотворение.

А люди слушают и таращат глаза.

Воспользовавшись этим, Аркашка снова меняет направление:

— Дорогие товарищи граждане, вы уже убедились, что я не иду по пути воров и беспризорных. Я зарабатываю свой хлеб честным трудом. Но завтра, в восемь часов утра, я должен выехать. Мне не хватает на билет семи рублей восьмидесяти шести с половиной копеек. Я не возьму ни одного лишнего гроша. Но эту сумму мне необходимо собрать.

И собирает-таки, холера! А для того чтобы доказать свою честность, возвращает остаток.

— Спасибо, товарищи! Лишнего мне не надо. Я не шарлатан.

Такой чудак! Потом он идет в следующий сквер, повторяет там ту же историю, опять собирает на «билет» и отправляется дальше…

Аркашка красивый парень. Хоть он всегда оборван и обтрепан, все же постоянно пудрится, а от волос его так и несет парикмахерской.

Вечером он идет в пивную и пропивает весь заработок. А наутро снова начинается та же песня на бульварах.

Как-то