Капитан Сорвиголова - Луи Буссенар

Во Францию Жан вернулся сказочно богатым и одержимым той жаждой приключений, которая не дает покоя всем, кто хоть раз вкусил прелесть полной опасностей жизни. Отдохнув несколько месяцев, юноша заскучал. Его деятельная натура требовала применения своим силам. Но когда он начал было подумывать об организации географической экспедиции в неизведанные еще области, вспыхнула англо-бурская война.

Пылкая и благородная душа Жана Грандье мгновенно преисполнилась сочувствием к двум маленьким южноафриканским республикам[15], боровшимся за свою независимость. Его восхищали спокойствие, достоинство и величие старого, патриархального президента — благородного Крюгера[16], в котором он видел живое воплощение добродетелей мужественного бурского народа. Юноша влюбился в буров, нежелавших войны и взявшихся за оружие только ради такого святого дела, как защита отечества. И в то же время он всей душой возненавидел завоевателей, которые развязали войну, обрушив на два крошечных государства всю военную мощь многочисленной и могучей английской нации. Он считал, что сам факт вопиющего неравенства сил — достаточно убедительное свидетельство величайшего преступления, совершаемого против всего человечества.

В самом деле, с одной стороны — сильнейшая и богатейшая в мире империя с населением в четыреста миллионов человек, обладающая превосходной армией, флотом, колониями, высокоразвитой промышленностью и огромными финансовыми ресурсами, — в общем — колосс, господствующий на морях и на суше, занимающих чуть ли не треть земного шара! С другой — два крошечных народца, едва насчитывающих четыреста тысяч человек — мирных крестьян, землевладельцев и скотоводов, мечтающих только о том, чтобы жить со всеми в мире и согласии и держаться подальше от неурядиц, сотрясающих людское сообщество.

Жан Грандье горячо переживал за буров и возмущался равнодушием цивилизованных народов, даже не пытавшихся воспрепятствовать коварному нападению на южноафриканские республики на следующий же день после завершения работы Международной мирной конференции[17]. И однажды сказал самому себе:

«Если крупнейшие державы так эгоистичны и подлы, а эта отвратительная вещь, которую называют политикой, потворствует их эгоизму и подлости, то все честные граждане, люди большого сердца должны откликнуться и действовать, не щадя своей жизни. Я молод, смел, люблю приключения и, к тому же, живу один, а значит, волен в своих поступках. Так почему бы мне, готовому душой и телом служить благородному делу защиты слабых, не вступить добровольцем в трансваальскую армию?»

Он поделился своими мыслями с сестрой Мартой и ее мужем, Леоном Фортеном. Те от души поддержали юношу. Да и кто бы смог помешать ему свободно распорядиться своей жизнью и состоянием?

После трогательного прощания с Полем Редоном, женившимся к тому времени на Жанне Дюшато, юноша отправился в путь.

Жан Грандье уезжал в восемь тридцать утра скорым поездом «Париж — Лион — Средиземное море», следовавшим до Марселя, откуда нашему герою предстояло совершить морское плавание до залива Делагоа, у юго-восточного побережья Африки. Провожали его Марта и Леон. Когда они подкатили к огромному вокзалу, какой-то подросток лет пятнадцати бросился открывать дверцу роскошного экипажа. Но соскочивший с облучка лакей Жана, обиженный непрошеным вмешательством в его дела, грубо отшвырнул мальчика, и тот, растянувшись во весь рост, больно ударился лицом о мостовую.

Богатство не ожесточило сердца героев Клондайка. Все трое невольно вскрикнули, а Жан, поспешно выйдя из кареты, подхватил парня под мышки и поставил на ноги:

— Не очень больно?.. Все цело?.. Прости, друг, и прими, пожалуйста, небольшое вознаграждение.

Подросток, хотя из носу текла кровь и было очень больно, заставил себя улыбнуться.

— Вы так добры, но, право, ничего… — пробормотал он. Ни упрека, ни попытки извлечь выгоду из происшествия.

От взгляда Жана не ускользнуло, что мальчик обладал приятном внешностью, был опрятно одет и не имел ничего общего с классическим типом открывателя каретных дверей. Гаврош, одним словом, но не уличный хулиган.

Порывшись в жилетном кармане, Жан вытащил несколько луидоров[18] и протянул подростку:

— Бери, не стесняйся! И не поминай лихом нашу встречу.

Мальчик краснел, бледнел, в изумлении глядя на золотые монеты.

— И все это мне? — воскликнул он наконец. — Из-за какого-то шлепка о мостовую? Здорово!.. Благодарю вас, князь! Наконец-то я выберусь отсюда и полюбуюсь на белый свет!

— Ты хотел бы попутешествовать? — спросил Жан.

— О да! С пеленок мечтал… Теперь же, благодаря вам, смогу купить билет до Марселя.

«Неужто и у него те же планы, что и у меня?» — подумал юноша и решил проверить догадку:

— Постой, постой, но почему туда?

— Потому что рассчитываю попасть оттуда в страну буров.

— Так ты хочешь в волонтеры?[19]

— Очень! Вот бы поколотить этих англичанишек, чтобы не мучили буров!

Леон Фортен и его жена с интересом прислушивались к разговору, в котором собеседники перескакивали с пятого на десятое.

— Как тебя зовут? — без лишних предисловий спросил Жан.

— Фанфан.

— Где живешь?

— Раньше жил на улице Гренета, двенадцать, а теперь так, вообще… ну, просто на улице.

— Родители есть?

— Только отец. Он пьянствует все триста шестьдесят пять дней в году и уж никак не меньше двух раз в сутки награждает меня колотушками. А позавчера совсем из дому выгнал.

— А где же мать?

— Пять лет, как умерла, — ответил мальчик, и на глазах у него блеснули слезы.

— Так, значит, ты твердо решил записаться в трансваальскую армию?

— Да!

— В таком случае беру тебя с собой.

— Не может быть!.. Благодарю от всего сердца! С этой минуты я ваш, и на всю жизнь! Увидите, как предан будет вам Фанфан!

Так капитан Сорвиголова завербовал первого добровольца в свой разведывательный отряд.

В Марселе Жан нашел еще одного — поваренка с морского парохода, оказавшегося без места. Его, как и всякого провансальца[20], звали Мариусом, но он охотно отзывался и на прозвище «Моко».

В Александрии добровольческий отряд пополнился двумя юнгами — итальянцем Пьетро и немцем Фрицем, незадолго до этого выписанными из больницы и ожидавшими отправки на родину.

Жан сказал Фанфану в шутку:

— Четыре человека — целый наряд, ну а я — капрал!

Формирование разноязычного интернационального подразделения продолжалось всю дорогу.