Группа Векслера - Глеб Леонидович Бобров

с такой звериной мощью, что тот вначале захлебнулся собственным криком, а потом, словно борец на ковре, начал, вереща, плашмя молотить левой ладошкой по траве.

Дробот и старшина подлетели практически одновременно.

— Сторожи его, пока я со шпаной разберусь, — на ходу убирая револьвер, скомандовал участковый Узлову, бравшему на привязь собаку.

Шила, скрутившись калачиком, тихо поскуливал на травке.

Восемь парней с руками на затылках молча лежали в кружок на залитом пивом асфальте под прицелом Владлена, и ни о каком неповиновении или попытках разбежаться речи больше не шло.

***

Перевязанный бинтами Шилин со спущенными штанами и окровавленной, скомканной рубашкой совершенно не походил на преступника. Двадцатилетний худощавый, среднего роста мальчишка производил впечатление типичного обитателя послевоенного Камброда — такой себе молодой работяга паровозостроительного или патронного завода.

Войдя в коридор камер предварительного заключения, майор остановился, разглядывая задержанного. Тот, ссутулившись, сидел боком на табурете, баюкая порванную руку.

— Нарядно! — оценил старший группы внешний вид парня и его багрово-лиловую половину лица с отекшим до узкой щелочки правым глазом. — Валек, мы ж договорились вроде...

— Кхм... Дядь Жень, вооруженное сопротивление, попытка к бегству, покушение на убийство... — неуверенно начал участковый.

Тут кашлянул вытянувшийся по стойке «смирно» кинолог.

— Виноват, товарищ майор. Моя вина. Осерчал, — пробубнил Узлов.

Векслер вопросительно повернул голову к Дроботу.

— Да эта шелупонь чуть Фросю не пришила, ну, наш старшина ему свет и потушил... — И, повернувшись к кинологу, участковый взвился с пол-оборота: — Колян, ты лопатой в следующий раз по роже лупи, а не своей грабаркой, хорошо?! Со всех меньше спроса будет!

— Тихо, — негромко остановил их оперативник и, подойдя к столу, поднял за острие и торец рукоятки заточку.

— Видал, с какими свиноколами шпана ныне ходит? — повернулся он к участковому.

В руках опасно темнел штык от трехлинейки, переделанный в подобие стилета. Роль рукояти выполнял пропитанный мебельным лаком шнур, намотанный сразу за спиленным креплением, а вместо гарды была насаженная по горячему шайба с загнутыми к лезвию боковыми дужками. Вторая сплюснутая шайба выполняла роль импровизированного навершия.

— Практически мизерикордия, или как оно там, в ляд, называется, — оценил поделку капитан.

— Угу... Вызови сюда Эдуарда Константиновича, — кинул старший группы дежурному и подошел к заметно сжавшемуся Шилину.

— У тебя ровно пять минут, чтобы подумать, а потом быстро ответить на несколько моих вопросов. Или продолжить знакомство с нашей собачкой и ее хозяином. Понял меня?

Задержанный затравленно смотрел на оперативника.

— Эдик на выезде, что нужно сделать? — раздался сзади женский голос.

— Возьми заточку на столе и пиджак. За пазухой, под левым рукавом, по шву вшиты брезентовые ножны. Сними с клинка пальчики и исследуй брезент на предмет следов крови. Только все это надо сделать очень быстро, — кинул Векслер вошедшей Зое.

— Все прям сейчас отработаю, Евгений Павлович.

Подождав, пока она выйдет, майор повернулся к дежурному:

— Перекур пять минут, сержант.

Взяв второй табурет, сел напротив Шилы. Опершись обеими руками на тросточку и немного наклонившись вперед, спросил:

— Почему ты зарезал Трофимова?

Шилин диковато оглядел офицеров, комнату, кинолога с собакой и с широко раскрытыми глазами прошептал:

— Я его не резал...

— Хорошо подумал?

— Клянусь мамой, не я. Мы с ним собачились пару раз, но это не мой грех. Не я его колол.

— Так кто? Скажи.

Парень вдруг сжался и опустил глаза.

— Я понял, — вставая, отрезал опер. И, повернувшись к участковому, отрывисто бросил: — Не бить. В рапорте укажете три атакованные конечности.

Он мотнул головой Дроботу: мол, идем.

Перед самой дверью их остановил истошный вой. Шила, корчась от боли, на коленях полз к ним и, мешая сопли с юшкой, голосил:

— Все, все расскажу, начальник, все!!!

Фрося, подобравшись, замерла в своем углу, вопросительно пожирая глазами Узлова.

***

Отдышавшись и выпив подряд три стакана сырой воды, Шилин с ходу заявил:

— Убил не я, кто — не знаю... Но это Криндычихина работа, больше некому.

Векслер посмотрел на участкового.

— Криндычева, тварина жирная. Самогонная герцогиня Камброда. Все уворачивалась, теперь не отпетляет...

— Я ее знаю?

— Может, и знаешь, — неопределенно пожал плечами Дробот, — такая гренадер-баба типа «ходячий сортир». Старая лярва...

— Дальше?! — повернулся майор к задержанному.

— Он, как пришел на вокзал, сразу стал порядки наводить, ну и нам всю работу ломать...

— Какую работу, Шила?!

— Ну, торговлю... Самогон, снедь всякую, нэп наш ломать...

— Ух ты, нэпманы! Слыхал, Валек? Твою ж дивизию... Сколько самогона вы продавали за сутки?

Парень затравленно посмотрел на опера и замолчал. Затянувшуюся паузу прервала знатная затрещина, чуть не швырнувшая Шилина на пол.

— Задрал цедить по чайной ложке! Отвечай по-хорошему, или я тебя вначале сам измордую, недоносок, а потом в СИЗО посажу к пиковым. Даже если ты оттуда выйдешь, то ходить будешь ссутулившись и застенчиво потупив зенки. Говори, падаль!

— Да шо я?! Я там ваще никто, только присматривал за копеечку... И теток лупили иногда, — захныкал уголовник.

— Еще раз: сколько самогона проходит в сутки? — вернул разговор в нужное русло Векслер.

— Два-три ящика, может, больше, да я не знаю точно!

— Каких теток ты там избивал?

— Пришлых, что торговать пытались мимо смотрящих.

— Кто смотрящие?

— Нюрка главная.

Майор поднял глаза на капитана.

— Дочка Криндычихина, — ответил участковый. — Ты гляди, в люди выбилась. А я думал, эта шлендра только мохнаткой своей барыжить умеет...

Старший группы встал, подошел к столу дежурного и поднял трубу.

— Дежурного по