Недомолвки - Ольга Мицкевич

была увлечена им, может даже, немного влюблена, но никогда – ни тогда, ни тем более, сейчас, – это не было той всепоглощающей страстью и тоской, которой горели его глаза.

– Тебе лучше уйти, – повторила я.

– Но почему? – Ваня вскочил на ноги и несколько раз быстро прошелся по комнате, запустив руки в волосы. – Ты вообще слышала, что я говорил?

– Ты женат, – лаконично ответила я. – И, насколько я понимаю, ты отец. Все это как-то не вписывается в нарисованную тобой картину душевных терзаний.

– Это было ошибкой! – вырвалось у него, и по Ваниному лицу стало ясно, что он впервые произнес эти слова вслух. Может, даже для себя. И мне стало нестерпимо гадко.

– Это мерзко. Как ты можешь называть свою семью ошибкой? – вновь завелась я, начиная терять самообладание. Все, чего мне сейчас хотелось, так это остаться одной и соскоблить с кожи его запах. Этим поступком Ваня одним махом перечеркнул все-то хорошее, что когда-то нас связывало. – Эта женщина, кем бы она ни была, наверняка любит тебя. Она подарила тебе чудесного малыша Вань, и не заслуживает того, что происходит сейчас. И я не заслуживаю. – Ваня просто стоял и смотрел на меня, а его, некогда такие знакомые синие глаза, углями тлели под сведенными бровями. – Если ты не любишь ее, это ваше дело. Но я не хочу быть частью этой грязи. Мы уже давно не дети, Вань, и принятые нами решения накладывают и ряд обязательств. Уходи.

– У тебя все так просто, – горько усмехнулся он, продолжая прожигать меня взглядом. – Не жизнь, а шахматная доска.

Тут он прав: с Ваней мне всегда было легко. Я не мялась и не заикалась, когда хотела донести до него какую-то свою мысль. И это лишний раз доказывает, что я никогда не была в него влюблена.

– Мы не закончили, – глухо сказал он. – В это раз я тебя так легко не отпущу.

Я промолчала. Ваня быстро похватал с пола свои вещи и, не сказав больше ни слова, вышел вон из комнаты. Спустя пару мгновений красноречиво грохнула входная дверь, и я осталась в долгожданном одиночестве.

5.

Первым делом я поменяла постельное белье. В приступе беззвучной ярости, я содрала с кровати простыни, сорвала наволочки и пододеяльник и едва подавила глупое желание сжечь все это к чертовой матери. Мне пришлось напомнить себе, что это всего лишь вещи и их спасет обыкновенная стирка, а вовсе не огонь инквизиции. Загрузив гору голубоватого хлопка в стиральную машину, я запустила режим стирки. Следующим пунктом у меня был душ – долгий, тщательный и с предельно горячей водой. Но едва войдя в ванную, я чуть не задохнулась – все здесь пропахло Ваней. Каждый вдох наполнял мои легкие отголосками его одеколона и пота. Поэтому, вооружившись губкой, средством с хлором и резиновыми перчатками, а отдраила всю ванную от пола и до потолка, прежде чем смогла, наконец, сама отмыться. Стоя под тугими струями воды, я никак не могла избавиться от разъедавшего меня чувства гадливости, стыда и досады на собственную глупость. Двадцать минут спустя, я, наконец, выключила воду, отжала волосы и, завернувшись в халат, завалилась на диван в гостиной. Утро измотало, голова по-прежнему раскалывалась, а в довершение всего нестерпимо хотелось спать. Укрывшись пледом, я решила подремать и прикрыла глаза, пообещав себе, что это всего лишь на часок.

Перед тем как уснуть, у меня промелькнула мысль позвонить Тёме. Ведь он мой друг, со всеми своими горестями и радостями я иду к нему. Так было всегда. А потом в памяти всплыло выражение его лица в темном коридоре ресторана, горечь в его голосе, и я передумала. Артем не хотел меня вчера отпускать, а я не послушалась. Возможно ли, что он знал? Как бы там ни было, к его красноречивому «я же говорил» я пока не готова.

Проснулась я в предзакатные часы и еще какое-то время лежала, просто наблюдая, как догорающее на горизонте солнце высвечивает все мягким, желтовато-оранжевым светом. Тело затекло, но шевелиться не хотелось. Я люблю свою квартиру: паркетные полы, арочные пролеты окон и белые, матовые стены. Квартира, как и упрямый характер, мне достались от бабушки. Она всегда вселяла в меня чувство защищенности, чему сейчас я была несказанно рада.

Когда последний луч, мигнув, скрылся в синеве вечернего неба, и появились первые бледные звезды, я, наконец, поднялась с дивана и поплелась на кухню. Желудок крутило от голода. Жаль, что я никогда не принадлежала к тем девушкам, у которых от стресса пропадает аппетит. Фигуре пошло бы на пользу.

Я сидела за столом, пережевывая наскоро приготовленные бутерброды с колбасой, и наблюдала как за окном темнеет небо, затягивается тяжелыми тучами. Рассеяно думала о том, как быстро летит время: еще в начале сентября мы с Тёмой купались в море, потные и разгоряченный после партии в волейбол. А уже завтра, похоже, выпадет первый снег.

Снег я люблю. Пусть и на короткий миг, снег всему придает уют, некое ощущение чистоты и невинности, пока поток пешеходов и машин не превратит его в мешанину воды и грязи. Думая о снеге, я никак не могла избавиться от ощущения, что вчера и я что-то растоптала, смешав с грязью. Мне нестерпимо хотелось позвонить Артему, но я не решалась: стыдно. А еще горько, потому что, наблюдая с меланхоличной обреченностью, как горизонт наливается свинцовой синевой, я поняла, что обманывала сама себя долгие годы – никуда моя юная, наивная любовь не делась. Просто затаилась, вот я о ней и позабыла. И теперь мне предстояло решить, что же делать. Уже не отмахнешься, не забудешься в чужих объятиях – сегодняшняя ночь яркий тому пример. Мы давно не подростки, и я знала, что мне надо просто поговорить с Тёмой и там видно будет. Но к прежнему мы уже не вернемся. Я не смогу. Оставалось только набраться храбрости и перестать гипнотизировать телефон.

Мысленно пнув себя побольнее и приказав не быть тряпкой, я набрала номер Тёмы. С экрана мне весело улыбалась его фотография. Я немного помедлила, недоумевая, как я могла оставаться слепой все это время. Воистину, самообман – великое проклятье.

Ладони вспотели, в горле пересохло, но я стойко выдержала череду равнодушных гудков, когда, наконец, на том конце ответил заспанный, немного хриплый и совершенно незнакомый женский голос.

– Алло? – я молчала, не в силах рта раскрыть. Горечь растекалась в желудке. – Алло, слушаю! Кто звонит?

– Ой, простите. Я, похоже, ошиблась номером… – промямлила я