Герман, или Божий человек - Владимир Колганов

Замечу, что тут Ирине Ротовой то ли изменила память, то ли она именно так называла отчима – Николай Александрович. На самом деле Коварский обычно представлялся как Николай Аркадьевич, это был его литературный псевдоним.

Еще один добрый поступок Николай Коварский совершил, когда помог мужу Ирины, в будущем знаменитому актеру Алексею Баталову. Кстати, тот также имел прямое отношение к Юрию Герману – в послевоенные годы Баталов снялся в двух фильмах по сценариям этого писателя. А помощь Коварского состояла в том, что Николай Аронович представил недавнего выпускника школы-студии МХАТ режиссеру Иосифу Хейфицу, который собирался снимать на «Ленфильме» фильм «Большая семья». С этого фильма и началось восхождение Алексея Баталова к вершинам популярности – впереди были роли в кинокартинах «Дело Румянцева», «Дорогой мой человек», «Летят журавли», «Девять дней одного года», «Дама с собачкой», «Москва слезам не верит». Кстати, если уж зашла речь о Хейфице, стоит привести слова благодарности в его адрес, сказанные Баталовым в одном из интервью:

«Во МХАТе даже ведущие артисты годами сидели без ролей – для себя я такого не хотел. Поэтому я был абсолютно счастлив, когда позвали в кино… Я оставил Москву и уехал в Ленинград к Иосифу Хейфицу. После я снимался у других режиссеров, но Хейфиц сделал из меня актера, как папа Карло – Буратино. Взял одно полено из груды и вырезал из него Баталова – без Хейфица меня в моем нынешнем качестве бы не было».

Коль скоро речь зашла об этом кинорежиссере, приведу также мнение писателя Бориса Васильева:

«Иосиф Ефимович Хейфиц один из тех, кто дает людям то, без чего им уже никак не обойтись: надежду, веру и любовь».

Завершая рассказ о Николае Коварском, упомяну, что после переезда в Москву он вошел в круг близких друзей Александра Галича, даже позволял себе называть поэта за впечатляющую внешность «еврейским Дорианом Греем». Однако рассказ о Галиче выходит за пределы этой книги.

Глава 3. Лапшин, Жмакин и другие

Вслед за романом «Наши знакомые» Юрий Герман написал повести «Лапшин» и «Алексей Жмакин». Если героем первой повести является сотрудник уголовного розыска Лапшин, то во второй главным персонажем становится вор-рецидивист, бежавший из мест заключения.

Драматург Александр Штейн отмечал, что эти две повести «написаны рукой истинного прозаика, мастера», приводя в своих воспоминаниях особо восхитивший его отрывок из повести о Жмакине:

«Партия была небольшая – восемь человек. Шли молча и быстро, чтобы не замерзнуть. Дыхание из пара на глазах превращалось в изморозь. Мороз был с пылью – пыльный мороз – любой бродяга тут начинает охать. И деревень не попадалось – только кочки, покрытые голубым снегом, да мелкие сосенки до пояса, не выше. Захотелось есть. Жмакин вытащил из кармана хлеб, но хлеб замерз – сделался каменным. С тоской и злобой Жмакин закинул хлеб подальше в снег. Под ногами все скрипело. День кончался. Ничего не было слышно, кроме мертвого скрипа, – ни собачьего бреха, ни голосов. К вечеру краски сделались фиолетовыми, – пыль сомкнулась в сплошной туман. Лица у всех были замотаны до глаз – у кого портянкой, у кого платком».

Честно говоря, благожелательное отношение Штейна к этому произведению, если судить по приведенному отрывку, мне непонятно. К примеру, я бы не сравнил этот отрывок с платоновскими рассказами – там действительно, что называется, высший класс, а здесь писатель находится всего лишь в начале долгого пути. На мой взгляд, мастерство Германа проявилось гораздо позже, когда он написал свою знаменитую трилогию.

Надо бы пояснить, что две эти повести Юрий Герман написал под влиянием знакомства с работником ленинградского уголовного розыска, впоследствии комиссаром, Иваном Бодуновым, которому позже Герман посвятил повесть-быль «Наш друг – Иван Бодунов». Герой этой были, прочитав про себя, сказал автору: «А ты мою личность не преувеличил? По памяти, был я нормальный сыщик и даже ошибался не раз». Но что поделаешь, в художественном творчестве не обойтись без преувеличений, иначе полотно живописца вполне бы можно было заменить красивой фотографией, а вместо повести предложить читателю биографию героя с приложением перечня раскрытых преступлений и копий судебных приговоров.

А вот как Александр Штейн описывал характер Бодунова:

«Он тот самый обыкновенный человек, не «винтик», а самостоятельно мыслящая личность, сохранившая чистоту помыслов, веру в людей, в свое дело, которые и есть противоядие от всех возможных нравственных падений на крутых исторических поворотах».

Немудрено, что история этого человека была положена в основу двух повестей. Прототип главного героя диктовал автору и тот стиль, в котором он тогда писал. «Манера сжатая, выразительная, мужественная» – так охарактеризовал этот стиль восхищенный Александр Штейн. С этим, пожалуй, можно согласиться. Тем более что, в сущности, это все те же, любимые многими детективные истории, хотя бы и вышедшие за привычные пределы благодаря растущему мастерству писателя.

Еще несколько добрых слов о повести «Алексей Жмакин»:

«Жмакин бежит из ссылки, всю свою дьявольскую изобретательность и недюжинную энергию тратя на то, чтобы, вернувшись в Ленинград, скрыться от Лапшина, уйти от встречи с ним – любой ценой. А Лапшин сосредоточен на том, чтобы найти несправедливо осужденного Жмакина – любой ценой. Это органическое переплетение философского и гуманистического смысла повести с незаурядным сюжетом и составляет главную прелесть произведения».

В словах Штейна чувствуется не только интерес к творчеству писателя, но и желание непременно написать что-то хорошее о своем друге. И все же подлинный взлет мастерства Юрия Германа был впереди.

Помимо романа и двух повестей, Герман написал в те годы «Повесть о Николае Евгеньевиче», сценарии для фильмов «Семеро смелых» и «Доктор Калюжный». Первый из этих фильмов имел оглушительный успех. Тема освоения Арктики была очень актуальна, к тому же игра замечательных актеров впечатляла, особенно неподражаем был Петр Алейников. Предыстория создания фильма была такова. В 1932 году в «Комсомольской правде» был опубликован призыв комсомольца Константина Званцева организовать молодежную полярную зимовку. Позже Званцев написал книгу о покорителях Севера. Вот эту книгу Юрий Герман и Сергей Герасимов использовали как основу для сценария.

А с фильмом «Доктор Калюжный» связан прискорбный факт в биографии писателя. Дело в том, что руководство Центрального театра транспорта уговорило Германа переработать текст сценария, сделав главным его героем железнодорожника, а не врача. Герман согласился. Александр Штейн пытался оправдать поступок своего друга:

«Малодушие прозаика, очень хотевшего, чтобы пьесу поставили в столице, особенно после того, как критика дружно бранила его за неудачную драму «Вступление», плюс неукротимая, железная настойчивость руководства Театра транспорта, жаждавшего тематической пьесы, да еще некоторое, назовем – легкомыслие, свойственное прозаику Герману, когда дело заходило о театре, – все это «сработало».

Вполне логичным результатом постановки стал сокрушительный разгром пьесы, учиненный в «Литературной газете» еще одним другом Германа – писателем Евгением Петровым, соавтором Ильи Ильфа.

Что тут поделаешь? Как говорится, благими помыслами выстлана дорога в ад. Мог бы, конечно, Петров и промолчать, однако, если не он, тогда другие скажут. К тому же настоящая дружба предполагает искренность и откровенность.

Даже через много лет Юрий Павлович не решился рассказать, как и почему пошел на переработку пьесы, но зато в деталях описал свой разговор с Евгением Петровым:

«Е. П. Петров хорошо ко мне относился. Более того, мы были дружны. И вот однажды я согрешил… Описывать грехопадение не очень интересно. Коротко говоря, я написал вариант своей пьесы специально для театра, который желал одеть героя в форму своего ведомства. Петров позвонил мне из Москвы:

– Сейчас же запретите спектакль!

– Но…

– Один раз он был у вас учителем, сейчас он у вас машинист, а будет кем – хлебопеком? Послушайте – запретите!

– Евгений Петрович, дело в том, что театр…

– Я не Евгений Петрович сейчас. Я редактор «Литературной газеты». И если это безобразие не прекратится, мы «по вас» ударим!

– Вы? Ударите?

– Мы! Ударим! И больно!

«Безобразие» прекратить я не смог, и «Литературная газета» ударила – да как! И было очень стыдно».

Как нам известно, Юрий Герман не внял увещеваниям друзей, за что и поплатился. Впрочем, ничего ужасного не произошло, но эта история стала горьким уроком для писателя. А в основном жизнь складывалась вполне благополучно, об этом узнаем из рассказов Алексея Германа:

«Некоторое время папа был членом Ленсовета. У него была личная машина, которую он купил – машины были в Ленинграде только у Алексея Толстого и у папы. Когда друга моего папы Левина исключили из Союза писателей, а его квартиру опечатали, папа пошел к Толстому».