Посох Следопыта - Катерина Грачёва

Настя вскочила, побежала снова к отцу.

— Папа! А что надо сделать, чтоб было справедливо?

— Не знаю. И никто не знает.

— Почему?

— Потому что люди — это не арифметика. Вот мы шли с твоим дедушкой мимо водочного магазина и видели толпу грязных алкоголиков. И дедушка сказал: «Вот, между прочим, ты думаешь, для кого мы с тобой коммунизм строим? Вот для них».

— Коммунизм, — повторила Настя. — Строите. А что такое коммунизм?

— Это когда всем поровну.

— Так какое же поровну, если не поровну?!

— А вот такое. В школе тоже не поровну: одним пятёрки, другим двойки. Справедливо это или нет? А это смотря какая учительница попадётся. И здесь то же самое. А ты мне скажешь, как справедливее: каждому по потребностям или каждому по заслугам? Если у меня потребности — станок для сырного производства изобрести, а у Петиного папы потребности — водки упиться и все разломать, а на всех сыра не хватает, так нам поровну с Петиным папой делиться или нет? У него сыр отобрать — негуманно. А у меня отобрать — вообще некому станет сыр производить, и получается ещё хуже. Поэтому я сижу и ем сыр, и буду есть. Моя совесть перед миром чиста.

— А в школе-то ты же троечник был! — сказал Серёжка. — Троечник, троечник! А по русскому так и совсем двоечник!

— Вот поэтому и ел один хлеб, — сказал папа. — И подрабатывал ещё.

— А если я буду двоечник, я тоже буду подрабатывать? — спросил Серёжка. — Вот здорово! Это я приду к тебе на работу и меня за компьютер пустят?

— Папа! — перебила Настя. — Папа! В школе — несправедливо! Потому что математичка хорошая, а физкультурница злющая и толстая. Нас гоняет, а сама сидит. Это ей за такое двойку надо, а не мне, что я ей не мастер спорта!

— Вот и в государстве так, — сказал папа. — Все мы живые люди, а не боги.

— Не боги… Но ведь ты говорил, Бога нет? — спросила Настя.

— Не знаю, — тихо сказал папа. — Но космический разум всё-таки должен быть. Кто-то же всё это создал.

— Если есть Бог, он обязан быть справедливым, — задумчиво сказала Настя, — иначе он не Бог. Но если есть космический разум, он не обязан быть справедливым, он просто очень умный, как сто тысяч академиков… Значит, справедливость не в уме? А зачем тогда мне учиться уму, если в нем нет справедливости? Или так всё и должно быть, без справедливости? А если всё без справедливости, тогда зачем быть умнее? Надо тогда сильнее, злее и хитрее. Чтоб сыру хватило.

— Ой, уйди от меня! — рассердился папа и спрятался в ванную — как будто бы мыться. Но не утерпел, выглянул ещё раз:

— Ты можешь быть умнее, злее и хитрее. Пожалуйста. Будь. Имеешь право. Но я, лично я тебе тогда руку не пожму.

Настя с Серёжкой вернулись в комнату.

— Справедли-ивость, — презрительно сказал Серёжка. — Сы-ыр! Ну и что, что у Пети нет сыра — зато он гуляет, а мы тут зеленеем. Всё чешется! И нет чтобы зимой заболеть. Все купа-аются… А мы таблетки жуём. Вот и вся справедливость! Вот я же сколько раз говорил: нельзя ездить летом в город. Будет садик, школа, коммунизм будет, а вся жизнь мимо пройдёт! Там у меня в королевстве комнатка не подметённая! И секретик раскопают! — он закручинился.

Настя не ответила. Настя думала.

Если нет справедливости, тогда жить незачем.

А если есть справедливость, то где она, где, где?! Кто, например, решал, что Петьке родиться у Петькиного папы, а мне — у моего? Ведь в конце концов кто-то же должен был и у Петькиного папы родиться…

А я? Кто я, без лука, без племени, буржуйская внучка?

Но у меня есть правила. И пока я выполняю их, я — Следопыт. Я Следопыт… Где бы я ни родилась и что бы мне ни говорили, пока я выполняю правила Следопыта, я Следопыт! И правда поцарапанного шахматного солдата — это моя правда…

— Чего ревёшь? — спросил Сережка. — У меня тоже всё чешется, так я и то не реву. Девчонка!

8. Для потомков

Настя с Ириной лежали на мостике и смотрели в воду, а в воде были окуньки.

— Ты драматизируешь ситуацию, — сказала Архивариус, моча косу в воде и привлекая рыбок. — Конечно, обидно, что мы в телек не попали… Зато я вот что тебе скажу: летом можно ходить на школьный двор и писать протоколы. Там дела-то не маленькие творятся, знай наблюдай. То ленту магнитофонную там подбросят: кто? зачем? почему размотали? Можно её собрать и прослушать. То шпионские появляются буквы заржавелые: буквы Е и буквы Ш. В больших количествах. Если бы это была азбука, то были бы все буквы. А так подозрительно. А в школе нашей знаешь что творится? Директор-то наш не прост. У него какие-то связи. Он с какой-то женщиной по четвергам встречается. И это не его жена, мы уже выяснили.

— А вам-то какая разница, жена, не жена, — удивился Следопыт.

— Как какая! Чем он занимается вне семьи? Вот начнется сентябрь, мы про него выясним всё. Ты можешь возглавлять исследование — я тебе уступлю. Ты будешь Холмс, я буду Ватсон. Я буду документацию собирать. И все вещественные доказательства, и хранить, и описывать. А ты исследовать будешь, версии выдвигать. А Витька будет по поручениям бегать. Серёжке только не проболтайся, он ещё маленький такими серьёзными делами заниматься. А ещё папа говорит, можно будет дачу все равно снимать, только подороже. Вот Артём наверняка будет продолжать покупать путёвки. И Леон, и Элен. А больше всего везёт Лисьему Шагу. Они вообще смекалистые. Купили себе в том году сад за территорией, теперь он их собственный, и никакие Думы и Советы и все на свете революции у них этот сад не отнимут. Правда, удобства во дворе, но жить можно. Яблоки вкуснющие у них. И костер разводи сколько влезет, никто не тронет.

— Это все не то, — сказал Следопыт. — Дело же не в яблоках… В нас всех вместе же дело… Если не все вместе, а только некоторые избранные — это не то! А ещё чужих сколько будет, поди им объясни, что такое королевство, что такое малинник примирения… Понимаешь?

Архивариус не понимала. Они с Большой Ногой на даче два года были всего, а до этого, страх подумать, в пионерских лагерях сидели. Утром зарядка, днём футбол, потом купание по графику и мероприятия по графику. Просто смерть. И никакого тебе болота, где можно увидеть, как стрекозья личинка вылупляется, и никаких лягушек не разведёшь… Какой директор, какие буквы, какие яблоки?! Это родина моя, родина, родина, родина! Я вон на том камне себя человеком осознал в два с половиной года. Я на этом пляже чуть шею не свернул, когда учился на руках ходить… Я весь год только и жду, когда меня на родину, на родину отпустят…

— Ты страшно жадный, Следопыт, — сказала Архивариус, пытаясь поймать рукой окунька и всех их распугав. — Малинника тебе жалко, королевства жалко. Эх! Вот шныряют — хоть руками лови! Пошли за удочками.

— Не хочу за удочками, — сказал Следопыт. — Зачем за удочками, когда они зелёные, живые плавают? За что ты их удочками? Лучше хлебу принеси.

— Да хватит их на всех, на тебя живых, а на меня жареных, — сказала Ирина. Косу из воды вынула и ушла.

Вот так и будет. Когда здесь будут чужие, все вы станете жареные. И никто не будет видеть, что вы зелёные и живые. Что вы — самая родная родина.

— Йохооо! — шины по песку, Непобедимый приехал. Поскакал по мосту, снова всех рыбок распугал, на ходу маску нацепил, кувырком в воду. Заплыл под понтон.

— Чего я на дне увидел! Там садок старый лежит! Увидел и потерял! Представляешь!

Следопыт не выдержал, разделся скорее, тоже в воду.

— Дай маску-то, что ли!

— Ага, дай, я сам ещё не нанырялся… ну, на, бери. Вот здесь, в том направлении. Только смотри не стукнись головой о понтон, когда всплывать будешь.

Ныряли, ныряли, так и не нашли садок.

— Замело! — убежденно сказал Непобедимый. — Замело, ей-ей! Ну разве что ещё раз кассету поискать!

Кассету позавчера Серёжка в воду уронил. Уронил, и не нашли.

Ныряли за кассетой, тоже бесполезно. Если садок замело, разве кассету найдешь?

— Пройдет тыща лет, придут археологи и найдут нашу кассету, — говорил Непобедимый. — И скажут: надо же, что слушали наши предки! Унесут в музей. Что ты смеёшься? Все именно так и происходит. Так что Серёга-то историю сделал. Не то что мы. Ничего не догадались утопить.

— А у меня в одном месте клад зарыт в банке, — сказал Следопыт. — Деньги, правда. А где, я не скажу. В надежном месте. Для потомков. Представляешь, кто-то будет копать, а там клад! Представляешь, как обрадуется!

— А про наш дом смотри никому не говори, — сказал Непобедимый. — Ни единой душе. Потому что не поймут и всё нарушат. Нельзя, чтобы кто-то знал. Понимаешь? Обсмеют и сломают.

— Да понимаю уж, — сказал Следопыт. — Сам не проболтайся.

— Слово Непобедимого! Настя, у меня губы синие?

— Фиолетовые.

— У тебя синие. Пошли вылезать. А то увидят — попадёт. Поймет, что ли, кто-то, что мы садок искали. Нет, погоди, я ещё раз нырну, вдруг его обратно размело!