Посох Следопыта - Катерина Грачёва

«На пляже лежит таинственная длинная труба. И всем очень охота в неё залезть. Но родители говорят, что если долго лезть в трубу, то там кончится воздух, и ты задохнёшься. И поэтому все рассказывают, как будто лазили туда, а сами не лазили».

«Взрослые сказали, что в темноте нельзя ходить по улице и сидеть в окопчике, потому что там водятся крысы. Я насилу дождалась, когда в столовой будет взрослое кино, и напросилась с ними, а потом убежала из кино и залезла в окопчик, так хоть бы какой крысёночек вылез — ни одного! А ещё взрослые говорят, что мышь поймать невозможно, она просачивается в самые малые щелочки. Это правда, когда у нас завелась мышь, я охотилась за ней три ночи, но по невезенью она попалась в туалете двоюродной сестре, и та закричала на весь дом. После этого через часок я сама пошла туда и наконец её поймала, наверное, потому, что она была, бедняжка, почти оглохшая. Она была такая беспомощная. Я не знала, куда её деть, прямо босиком убежала на улицу и выкинула её туда, где забор, хорошо, что родители спали, а то бы влетело».

Забор от Настиного дома был не очень близко, и кроме того, чтобы достичь его, надо было пересечь дорогу Смерти. Куда это её понесло в ночь босиком, через эту дорогу, да ещё с мышью! Непобедимый поёжился.

«На крыше у Архивариуса завелись духи. Они скрежетали три ночи подряд. Витька и Иринка не спали. Витька трясся под одеялом, а Иринка по часам отмечала скрежет и читала вслух Конан Дойля. Но когда она стала читать громко, духи стали ломиться и греметь. Иринка ужасно перепугалась и позвала родителей. Духи исчезли. Днём мы влезли на крышу и увидели там ветку от дерева, которая зацепилась в другой ветке и скребла по крыше. Ничего себе эти духи там накуролесили, не иначе как танцевали».

«Увлекательнейшая игра, или Почему я дружу с Артёмом, а не с девочками». Ну, это уже совсем интересненько! Он даже качаться забыл.

«Нам было шесть лет. Я пошла гулять и встретила Лену с Катей. Они сказали, что не возьмут меня играть, потому что у меня нет косметички. Я расстроилась до слёз, побежала к бабушке и стала просить у неё косметичку. Думала, что это что-то космическое. Бабушка сказала, что это мешочек для помады, дала мне этот мешочек и что-то туда наложила. Я побежала к девочкам. Оказалось, что они играли так: шли к Лене, мазались помадой, разговаривали о том, почём на рынке лук и в каком магазине самые тонкие колготки, потом стирали со рта помаду и шли к Кате. А там мазались снова и обсуждали, где дешевле репа. Мне надоело ждать, когда же начнётся интересное, я бросила их и пошла на улицу. А там ехал Тёма и закричал: „Айда рыбу ловить!“ И я скорей сбегала за велосипедом и поехала ловить рыбу. И мне было очень смешно, что я так обижалась на них, потому что Артём в сто тысяч раз лучше всех этих глупейших косметичек».

— Ха-ха! Читает и краснеет! — выкрикнул Леон, выхватив у него из-под носа тетрадку. — О-о, Макса, смотри, над чем он краснеет! «Почему я дружу с Артёмом»…

Артём прыгнул на него прямо с качели и отобрал тетрадку, только они её порвали. Тогда Леон уже испугался, потому что тетрадка была чужая и рвать её он, конечно, не хотел.

— Псих, — заворчал Леон. — Уже и шуток не понимает, бросается, как зверь. Дружи себе с кем хочешь.

— А чья тетрадка-то? — флегматично спросил Макс, подбирая улетевший листок и заглядывая в него. — Ух ты, тут про дорогу Смерти. Не, не, чего отнимаешь, дай почитать, тут интересно! Чего тебе, жалко, что ли?

Они с Леоном склонили любопытные головы, и протестовать было уже бессмысленно. Да и всё равно Артём вытащил эту тетрадку из мусорки, так что мог и кто-то другой вытащить. Леон стал читать вслух страницы, записанные особенно аккуратно.

«История одного падения.

Когда я проживала своё десятое лето, мама купила джинсы. Настоящие ковбойские джинсы из прочной синей ткани. А самое главное — сбоку на штанине красовался длинный карман для ножа. Ножа у меня, конечно, не было. Но разве это важно.

Я села на велосипед и гоняла по даче весь вечер. Но все дачники будто вымерли, предпочтя моим великолепным джинсам какие-то глупые телевизоры и ужины. Но меня не так-то просто было расстроить.

Я двинулась к дороге Смерти.

Это была страшная кривая дорога длиной метров в пятьдесят. Вдоль неё тянулся мрачный зеленый забор с колючей проволокой. Асфальт выгибался буграми, вспучивался, расходясь зловещими трещинами. Говорили, что это сама Смерть, замурованная под дорогой, лезла из глубины земного шара, добираясь до детских душ.

НИКТО не осмеливался ездить по этой дороге три раза в день.

На первый раз Смерть щекотала вам пятки. На второй — резала и протыкала шины своей тупой зазубренной косой. На третий… нет, третьего не было никогда.

Стиснув зубы и сжав руль, я разогналась и с горящими глазами преодолела пятьдесят метров ужаса.

Взмокшая от холодного пота, я остановила своего коня и отдышалась. Я была цела!

И снова — разгон. Велосипед издавал скрипучие рыдания, дрожал и вставал на дыбы. Но я нажала на педали — и быстрее молнии пронеслась по дороге. Ни на миллиметр не вильнул руль. Ни один волосок не упал с моей головы. Разгоряченный конь сделал крутой вираж и опять повернулся лицом к Смерти.

Он понял то, что я осознала только через несколько секунд. Смерть испугалась! Она испугалась моих джинсов с карманом для ножа! Настоящего ковбойского ножа, метко попадающего в цель. И Смерть спрятала свою ржавую косу и тряслась в бессильной злобе.

Удар пяткой — и мы помчались как победители. О, если бы кто-нибудь видел меня, летящую над дорогой Смерти, видел, как мелькает надо мной скрюченная чёрная проволока, как бесполезно разверзаются под нашими колесами асфальтовые ущелья!

„О, Небо! — мысленно вскричала я. — Пусть хоть кто-нибудь!..“

И Небо увидело отважную меня в великолепных ковбойских джинсах. И послало мне дачного милиционера Володю.

О, как он смотрел на мой полёт! Как смотрел!..

Я почувствовала, что отрываюсь от земли и воспаряю в акварельные облака. Восторг заполнил всё мое существо, весь горизонт… и вдруг превратился в серый пыльный асфальт.

На какой пожар стремилась я успеть? Кого спасти? Кому донести срочную весть?

Какому богу молилась моя душа?

Далеко-далеко стоял милиционер Володя.

Близко-близко хохотала в исступлении Смерть, проникая внутрь меня своими сухими земляными лапами.

Я вскочила, подхватив покалеченного коня, и побежала домой на несгибающихся ногах, выплёвывая комья земли и траву.

Я не могла допустить, чтобы Володя смотрел, какой изумительный карман для ножа волочится за мной по земле вместе с разорванной и истерзанной асфальтом штаниной».

— Вот так дела! Потрясающе! Это чья тетрадка? — спросил Макс.

— Настина, — сказал Артём. — Отдай, наконец!

— Это которая вашего бойкота-то испугалась? — усмехнулся Леон. — Я от Алинки слышал.

— Жди! — сказал Артём. — Уж кто ничего не боится, так это она. Это я тебе точно говорю. И дерётся она будь здоров. У неё такой захват есть, она в секции занималась, раз — и через колено. Можешь сам попроситься, она и тебя перевернёт.

— Что я, спятил? — ответил Леон. — Если занималась, то понятно, что перевернёт, что тут удивительного. А тетрадочка занимательная. Это она сама сочиняет или списывает где-то?

— Списывает! — неторопливо фыркнул Макс, он даже фыркал неторопливо. — Где бы это она списала про дорогу Смерти? У Пушкина, наверное! А ты знаешь, почему вся дача Пятачок Пятачком называет? Это потому что когда она маленькая была, назвала его пятачком, и все дети за ней, а за детьми и взрослые.

— Эти чудаки себе бойкот объявили, а не ей, — махнул рукой Артём. — У неё всегда полно идей и выдумок, она их прямо из пустого места вылавливает. А они только и знают, что в королевство играть или в догонялки… Кстати, королевство тоже она назвала, а до этого шалаши были. Ты играешь в королевство? Элен-то играет. Её королевой избрали. А Катя играет первую придворную даму. А идёшь ли ты королём, я так и не понял.

— Иду, иду, — благосклонно кивнул Леон. — Только что мне там с ними делать? Король со своим визирем поедет на лодке кататься и с удочками международные контакты укреплять. Верно, Макс? Ха-ха! А королева подождёт.

Макс пожал плечом. Он вообще был молчаливый, этот Макс, и ходил за Леоном, как чебак за приманкой, и ни в чём ему не противоречил. И царственный Леон к нему благоволил, а над Артёмом почему-то всегда смеялся. То у него велосипед старый, то штаны дореволюционные, то ещё что-нибудь не так.

— Тебя мы не зовём, — сказал Леон. — У тебя благородная роль утешать младую деву в бойкоте. «Почему я дружу с Артёмом». Ох, представляю, что она там написала. «Я помню чудное мгновенье: на Пятачке сидел Артём. А я… в невинном изумленьи… его увидела притом». Пошли, Макса…