Реквием для хора с оркестром - Антон Твердов

Эдуард немного повозмущался, не желая брать Рашида в команду, но тот доходчиво объяснил экскурсоводу, что поехать он все равно поедет, потому что Артур Артурович ему разрешил с условием, чтобы не пил, а если Эдуард и дальше будет залупаться, то он, несмотря на запрет Артура Артуровича, разговеется — и такой отдых с экскурсией устроит, что экскурсовод, как ответственный за мероприятие, не только лишится пенсии, но будет в самые кратчайшие сроки выселен и из Города, и из Пригорода.

Эдуард вспомнил все пьяные выходки Рашида — и то, как эти выходки легко сходили Рашиду с рук, — и, вздохнув, согласился.

Сбор объявили на утро следующего дня — и на сбор вовремя явились все десять богатырей, за которыми тащились с полсотни телег, нагруженных остальными членами дружины Черномора и их многочисленными горластыми отпрысками. Последним на упитанной пони ехал тетька Черномор — здоровенная баба с арбузными грудями, необъятной задницей, но густыми усами и бородой — в подвенечной фате и с тройней на руках. Десять отъезжающих богатырей шумно попрощались со своими коллегами, перецеловали детей, и каждый чмокнул в бородатую щеку тетьку Черномор. Долго ожидали прибытия Рашида.

Эдуард, полный самых черных предчувствий, свирепо мычал что-то сквозь зубы, Гаврилыч, делая вид, что его все это мало трогает, насвистывал. Наконец появился Рашид с громадным баулом за спиной. Эдуард Гаврилыч тут же подскочил к нему — голова Эдуард, абсолютно уверенная в том, что Рашид приперся пьяный вдрабадан, раскрыла рот с целью сделать выговор, но немедленно рот закрыла. Рашид в порядке оригинальности явился трезвым.

— Все готовы? — спросил успокоившийся Эдуард. — Транспорт уже ждет!

— Готовы, — ответил за всех Рашид, изнемогая под тяжестью своего баула.

— Тогда рассаживаемся…

Экскурсанты во главе со своим предводителем шумно расселись в две избушки на курьих ножках, Эдуард дал сигнал — и избушки резво побежали по дороге, ведущей к городу.

Половина пути прошла в общем-то спокойно, если не считать того, что Рашид два раза выпадал из избушки на дорогу — не от того, что был пьян, — а был он, как уже сказано, парадоксально трезв, — а в силу удивительной природной глупости.

Потом избушку, бегущую первой, подрезал какой-то причудливого вида автомобиль, похожий на крокодила на колесиках. Избушка повалилась на бок, богатыри посыпались на дорогу, как горох из дырявого мешка. Крокодилоподобный автомобиль остановился, запыхтел, и из него выскочил худощавый мужик в драных джинсах и с длиннющим хоботом на костистом лице. Поднявшийся с асфальта Эдуард Гаврилыч узнал в мужике Толика — известнейшего автохулигана, несносного типа, злобного и злопамятного урода, упорной дрессировкой превратившего свой одушевленный автомобиль в ужасного монстра по имени Комарик.

Толик, размахивая монтировкой, заорал:

— Вот из-за таких гадов ДТП и случаются! — и пошел к опрокинутой избушке.

Навстречу ему — один за другим — вышли пять богатырей и Эдуард Гаврилыч. Толик понял, что на этот раз силовой перевес не на его стороне, спрятал за спину монтировку и, пятясь, начал извиняться.

— Извините, граждане начальники, — криво улыбаясь, говорил Толик. — Я и не признал вас-то сначала… Думал, что опять эти ведьмы с зелеными рожами по дорогам на своих избушках рассекают, не соблюдая правила дорожного движения. Хотел немного поучить. Вы уж меня извините… Простите…

Богатыри его извинили, но простить не смогли. Двое воинов в островерхих шлемах тут же бросились на Комарика, придавив его своим весом к земле, а остальные окружили Толика, отобрали у него монтировку и деловито начали наносить удары по туловищу, голове и другим частям Толикова тела.

Эдуард Гаврилыч, который как официальный начальник команды должен был бы вообще-то немедленно прекратить избиение, стоял в стороне и задумчиво глядел вдаль. Эдуард Гаврилыч очень недолюбливал известного автомобильного хулигана Толика, в свое время попортившего ему много крови.

На третьей минуте экзекуции к месту происшествия подъехала вторая избушка, из которой с радостными криками выскочили еще пять богатырей во главе с Рашидом — и приняли самое активное участие в процессе втаптывания Толика в асфальт.

Толик, понимая, что вляпался серьезно, даже и не пытался сопротивляться — не кричал, только ухал и покряхтывал после особенно сильных ударов. На помощь он никого не звал, так как прекрасно знал, что из-за собственного паскудного характера нажил себе в Пригороде врагов ровно столько, сколько в Пригороде было жителей.

Несчастного Комарика разобрали по частям, чтобы потом с веселыми прибаутками засунуть в задницу Толику (именно об этом мечтало девяносто процентов населения Пригорода), но замысел удалось осуществить только наполовину, потому что больше в Толика не влезло.

После этого развлечения Толика выбросили на обочину, предварительно крепко связав, чтобы и другие проезжающие могли натешиться вволю. Затем поставили избушку на ее куриные ножки и покатили дальше.

У въезда в Город избушки напоролись на пост ГАИИ, и постовые Ексель и Моксель, заблаговременно получившие соответствующие инструкции от Артура Артуровича, останавливать маленькую колонну не стали — даже отсалютовали своими полосатыми ятаганами.

К полудню избушки были уже в Городе. В центре экскурсантов высадили — и все дружно направились в ближайший кабак по традиции спрыснуть приезд. Эдуард Гаврилыч мешать не стал, понимая, что такое народная стихия и как опасно вставать у нее на пути. Тем более Гаврилыч и сам не прочь был пропустить кружечку-другую. Больше Эдуард ему категорически запрещал, вспоминая при этом, как именно из-за его пьянства они в последний раз упустили Вознесенского.

В кабаке Эдуард Гаврилыч уселся рядом с Рашидом с целью контролировать объемы поглощаемого им «бухла», но Рашид пил хоть и в две глотки, но на удивление мало — даже меньше сдерживаемого Эдуардом Гаврилыча. А вот богатыри нализались порядочно, но, и поддав, вели себя прилично. Разговаривали об обычных семейных делах, детских болезнях и женских статях тетьки Черномор. Только один раз затеяли скоротечную драку с каким-то субъектом в потертых ливонских доспехах — но и это не выходило за рамки приличий — все-таки ливонец был когда-то их историческим противником, а исторически обоснованная вражда, как известно, не стирается даже через сотни лет. Впрочем, быстро отмудохав ливонца, богатыри успокоились, сели кружком за свой столик и снова по-семейному завели степенный разговор.

Эдуард постепенно отмякал душой, которой у него не было. Все вроде бы шло более или менее спокойно, даже Рашид вел себя относительно благопристойно.

«Вот сейчас посидим немного с дороги, — думал Эдуард, — и пойдем размещаться в гостинице по официальным служебным ордерам. Вечером какая-нибудь культурная программа в виде массового похода по улицам и осмотра достопримечательностей, которые попадутся по дороге. Надо пару-тройку раз прочесать тот район, где я видел Вознесенского. И наведаться в кабак „Закат Европы“. Так, еще пусть богатыри по кружке выпьют — и пойдем…»

Так думал Эдуард. Гаврилыч же, выпив две кружки, думал иначе:

«Надо Эдьку споить, — размышлял он, разглядывая дно пустой кружки. — А то так и с тоски подохнуть можно. А Вознесенского я и в пьяном виде поймаю. Мы его числом задавим. Вон Толик — на что злодей, но от возмездия в лице отряда богатырей не ушел. Что-то Рашид подозрительно себя ведет… Не пьет почти. Неужели из-за запрета Артура Артуровича? Не иначе…»

«Ага! — вдруг осенило Гаврилыча. — Надо ребят подбить в бордель заглянуть. Богатырям-то, поди, надоела семейная половая жизнь, они разнообразия хотят, вот и согласятся. Да и Рашид, наверное, тоже. И Эдька не прочь. Я знаю — потому что самому хочется. Организм-то у нас один, вот я чувствую. А в борделе грех не выпить. И у Рашида баул огромный. Что там? Не иначе как бухло… Вот и отпразднуем».

Гаврилыч отставил пустую кружку и громко озвучил свое предложение. Эдуард возмутился. Рашид согласился сразу. Богатыри принялись обсуждать все «за» и «против». Обсуждали они так смачно и с привлечением таких откровенных подробностей, что Эдуард вдруг притих и подумал:

«В самом деле. Почему это Вознесенского не может быть в борделе? Он вполне там может быть…»

— Ладно! — вслух сказал Эдуард. — Разрешаю.

Отправив старушек Прокофьевн в разведку — во дворец правителя, Махно неожиданно расслабился, притаранил в общую залу для совещания и торжественных линеек две большие бутыли «бухла» и велел перенести стол. Сам сел в центре, по правую руку посадил Никиту, по левую — Барсю, а всех прочих членов ПОПУ — по их собственному желанию — за столом и вдоль стен, потому что стола, конечно, на всех не хватило.

— Да, — заговорил Махно, как только все присутствующие утолили первую жажду. — Военный переворот, который мы так долго готовили, уже не за горами. Он, можно сказать, на носу.