Авантюры открытого моря - Николай Черкашин

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА. Поручник флота Анджей Пясецкий. 28 лет. Полная противоположность Грудзинскому — рослый, уверенный в себе офицер. Минер. Любимец команды. Кличка — «Пабло». Единственный, кроме Клочковского, женатый офицер на корабле. Родом из Станиславского воеводства. Окончил Гдыньскую школу подхорунжих флота в 1932 году.

Больше всего Грудзинского и Пясецкого беспокоило то, что «Орел» стоит кормой к выходу из портовых ворот. Но эту проблему неожиданно помогли решить сами эстонцы. Чтобы облегчить выгрузку торпед из кормовых аппаратов, буксир развернул подводную лодку носом на выход. Фортуна сама шла навстречу смельчакам. Список ее благодеяний, пожалуй, завершил план гавани с нанесенными на нее мелями и подводными скалами, который принес после обеда на лодку их утренний герольд — престранный господин РЭМ. Он передал Пясецкому иконку Владимирской богоматери, завернутую в самодельную карту.

— Хоть вы и католики, но Матка Боска у нас одна. Она и поможет! — пожал он руку на прощание.

Ближе к вечеру двое матросов подрезали швартовые канаты, перекинутые с «Орла» на палы причальной стенки, и кнехты эстонской канонерки «Лайне», стоявшей по корме. Комендоры под водительством матроса Шуберта приготовили германскому торгашу «Талатта», стоявшему неподалеку, прощальный «презент» — связку гранат, которую намеривались бросить на палубу судна.

Рывок от стенки наметили в полночь. Тем временем предстояло подумать, как обезвредить эстонских стражников. Поручник

Пясецкий взял это на себя. Он лично подобрал самых отчаянных матросов и строго-настрого предупредил: снимать часовых так, чтобы не пролилось ни капли эстонской крови.

Вечером в положенный час команда улеглась в койки, ожидая заветной минуты. Только на центральном посту, где подремывал у полевого телефона эстонский унтер-офицер Роланд Кирикмаа, нес вахту у колонок воздуха высокого давления боцманмат Пегза, единственный из команды, кто не сдал свой пистолет. Теперь он надеялся припугнуть им стражника. Второго часового, который топтался по палубе надстройки, должны были снять матросы Олейник и Шведоцкий. Они ждали лишь сигнала поручника Пясецкого.

Около полуночи погасли в порту фонари и лампионы. Причалы погрузились в темноту. Капитан Грудзинский уже хотел было подать сигнал к действиям, как со стороны пирса послышались шаги. Кто-то приближался к подводной лодке. Вглядевшись с мостика в темень осенней ночи, Грудзинский скорее догадался, чем увидал: офицер эстонского флота пришел проверять посты на «Орле».

Время спасительной темноты таяло с каждой минутой. Стиснув зубы, Грудзинский слушал пустую болтовню ночного инспектора по телефону.

Однако проверяющий не был слишком придирчив и вполне удовлетворился дружным храпом спящих в койках подводников. Но через пять минут после его ухода картина резко изменилась.

По знаку поручника Пясецкого, заглянувшего, в центральный пост, боцманмат Пегза выхватил пистолет и наставил его на оторопевшего унтер-офицера. В одну минуту тот был скручен, связан и с кляпом во рту унесен в кормовые отсеки. Та же участь постигла и верхнего часового — матроса Бориса Малыитейна. Правда, с ним было сложнее. Стражник прогуливался по причалу возле трапа. При любом неосторожном движении он мог поднять крик, выстрелить в воздух… А по корме «Орла», не забудем, стояла эстонская канонерка…

— Хэй, пойсс! — окликнул его матрос Олейник и жестом показал, что нужны спички раскурить папиросу. Спички нашлись. Завязался разговор на странной смеси польских, эстонских и русских слов. Малыитейн понял, что поляки хотят показать ему лодку, весьма не похожую на ту, на которой он служит. Профессиональный интерес взял верх над долгом часового, и едва Борис вступил за ограждение носового орудия, как две бесшумные тени набросили на него бушлаты, и, даже не охнув, Мальштейн исчез в торпедном люке.

Матрос Покрывка осторожно вынес на мол полевой телефон и поставил его на набережную. Его напарник, старший матрос Хоецкий, одним ударом топора перерубил силовой кабель, связывавший лодку с портовой электросетью. «Орел» перешел на питание от собственных аккумуляторных батарей, плотность которых — и это весьма беспокоило Грудзинского — оставляла желать лучшего. Он посмотрел на циферблат — второй час ночи! — и нажал на тангенту ревуна:

— Аларм!

Матросы и подофицеры, которые, казалось, были погружены в беспробудный сон, ожили в долю секунды и тут же разбежались по боевым постам.

— Оба мотора — средний вперед!

«Орел» вздрогнул, дернулся, и в ту же минуту лопнули швартовые канаты, подпиленные накануне. Путь на свободу открыт!

Но радоваться было рано. В порту заметили неладное, и на эстонских канонерках вспыхнули прожекторы. По рубке уходящей субмарины секанули пулеметные очереди. Тихо спавший доселе порт огласился какофонией пальбы, звонков, криков.

Грудзинский, пригибаясь от пуль, велел поворачивать вправо, чтобы обойти вехи, отмечавшие мель: до выхода из каменной коробки порта оставались десятки метров, как вдруг впередсмотрящий, вглядывавшийся в темень моря и ночи с носа, истошно заорал:

— Волнолом по курсу!

Но было поздно. Грудзинский с ужасом услышал скрежет металла по бетону. Нос «Орла» вылез на полметра из воды, и лодка замерла.

— Влипли, пся крев!

Над портовым бассейном злорадно взвыла сирена.

Теперь конец. Теперь всех под суд и в лагерь. Напрасно оба винта бурунили за кормой воду: скала цепко держала нос у самого выхода из портовых ворот.

Пулеметные очереди решетили ограждение мостика. Грудзинский, едва сдерживая злые слезы досады, прокричал в раструб переговорной трубы:

— Принять кормовой балласт!

Вся надежда была на то, что, осев на корму, лодка приподнимет нос с проклятого камня. Слава Богу, что в носовом отсеке не было течи.

Похоже, и в самом деле силы небесные были на их стороне — ведь не корысть и не страх гнали их в море, их всех подняла судьба несчастной родины. И тот, кто держал в своей руке нити их жизней, должен был это учесть. И он учел и смилостивился. Он послал свежий бриз. Ветер поднял клубы дизельного дыма и скрыл лодку от пулеметчиков неожиданной завесой. А тут и нос корабля — сантиметр за сантиметром — стал сползать с волноломного камня. «Орел» наконец почуял под собой вольную воду и ринулся в ворота. Напрасно вслед ему били лучи прожекторов и пулеметные трассы. Легкий ветер развешивал за его кормой спасительную пелену выхлопных газов.

Однако удача могла изменить в любую минуту: справа и слева их подстерегали камни и отмели, которыми изобиловала таллинская бухта; надо было ожидать погони канонерок, атак с воздуха. Да и тяжелые береговые батареи уже поводили своими стволами в поисках цели.