Авантюры открытого моря - Николай Черкашин

О, если бы президент Эстонии Константин Пяте знал, что с этого момента шнур этот станет затягиваться на его шее и утащит его в нквдэшный изолятор города Калинина, где жизненные силы и покинут бренное тело.

Если бы господин РЭМ мог догадаться, что, послужив неосторожным вестником командиру «Орла», он в тот же миг предрек и себе затяжную гибель в недрах ГУЛАГа.

О, если бы пани Марина почувствовала, что, легкомысленно обнадежив Клочковского, она по мановению рока перенесется вдруг из уютной квартирки на Суур-Нарья в глинобитную хижину прииртышского аила.

«Ночью мне позвонил домой мой адъютант и сообщил, что интернированная польская подводная лодка обратилась в бегство, и главнокомандующий дал приказ начальнику Морской крепости открыть по ней огонь. Одновременно адъютант сообщил по указанию главнокомандующего, что мне нет необходимости являться в штаб, так как оперативному отделу не дано поручения в связи с бегством подводной лодки. В то же время с моря послышались глухие звуки артиллерийской стрельбы. Они доносились со стороны Морской крепости, которая открыла огонь по уходящей польской подводной лодке. Для получения более подробной информации позвонил начальнику Морской крепости полковнику К. Фрейману, который пояснил, что с Аэгна и Найсоара была замечена подводная лодка, двигавшаяся в подводном положении. После первых выстрелов, преградивших путь лодке, она остановилась. В Морской крепости решили, что подлодка отказалась от попытки бегства, и прекратили огонь. Вскоре было замечено, что лодка погружается. Морская крепость вновь открыла огонь, однако подлодка быстро скрылась под водой. Бегство интернированной подводной лодки вызвало острую критику. Ответственные должностные лица обвинялись даже в пособничестве бегству. Следствием не было установлено, что с нашей стороны бегству было оказано прямое содействие. В то же время в Эстонии говорили, что бегству подлодки способствовала эстонско-польская дружба, и в этом была частичка правды. Польша относилась к Эстонии дружески, и наш народ также глубоко сочувствовал польскому народу, ставшему жертвой агрессии.

Руководство Военно-морскими силами при выполнении своих функций также не намеревалось проявлять жестокость по отношению к своим братьям по оружию — польским морякам.

Когда поляки в субботу попросили разрешения сходить в баню, а затем еще раз переночевать на лодке, то руководству по-человечески было тяжело отказать в этой просьбе. Организованная охрана интернированного судна в виде двух постов не отвечала требованиям момента. Два дежурных поста не в состоянии воспрепятствовать побегу лодки с полным комплектом команды на борту, если не приняты другие меры предосторожности. Можно было откачать топливо с корабля, однако на это не было указания начальства Военно-морских сил. У нас было распространено мнение, что поляки пришли к нам добровольно, что им хорошо у нас, что у них никаких причин к бегству нет. Поэтому надзору за ними должного внимания не уделялось.

Возможно, что и сами поляки придерживались того же мнения, однако позже возникло новое обстоятельство, которое изменило положение. Дело в том, что рано утром 17 сентября им стало известно, что Советский Союз напал на Польшу».

Польским подводникам и в голову не могло прийти, какой бурный шлейф из всевозможных политических событий потянется за кормой «Орла». Еще меньше они могли подозревать, какую роскошную услугу оказали сталинскому МИДу своим побегом.

В сентябре 1939-го в Прибалтике начался тот процесс, который провидчески предсказала за двадцать лет до этого пифия российской смуты Зинаида Гиппиус: «Начинаются «мирные» переговоры с прибалтийскими пуговицами[26]. Знаю, что будет, — одного не знаю: сроков, времен. Сроки не подвластны логике. Будет же: большевики с места начнут вертеть перед бедными пуговицами «признанием полной независимости». Против этой конфетки ни одна современная пуговица устоять не может. Слепнет и берет, хотя все зрячие видят, что в руках большевиков эта конфетка с мышьяком. Развязанными руками большевики обработают данную «независимую» пуговицу в «советскую», о, тоже самостоятельную и независимую!»

Все так и вышло. После пакта Молотова — Риббентропа большевики принялись обрабатывать независимую эстонскую «пуговицу» в советскую.

«Держат в одной руке заманчивую конфетку «независимости», — утверждала Гиппиус, — другой протягивают петлю и зовут: «Эстоша, поди в петельку. Латвийка уже протянула шейку». Перед далекими великими и глупыми (оглупевшими) державами они будут бряцать краденым золотом и поманивать мифическими «товарами».

Застегивание прибалтийских «пуговиц» на имперском мундире Сталин начал с Эстонии. Как раз в сентябре и решалась ее судьба. Официально переговоры в Кремле посвящались заключению договора о взаимной помощи между СССР и Эстонской республикой, но ни президент Пяте, ни посланный им в Москву министр иностранных дел Карл Сельтер, ни сопровождавшие его председатель Государственной думы профессор Улуотс и профессор Пийп не строили иллюзий: договор навязывался как ультиматум и самым скорым, самым первым следствием его будет вторжение Красной армии.

Проблема ввода войск в Эстонию (а затем и в остальную Прибалтику) была решена в Кремле сразу же, как только Молотов и Риббентроп подписали секретные дополнительные протоколы. Вопрос «когда?» был риторическим — немедленно. Но повод? Нужен был веский предлог для перехода эстонской границы, равно убедительный как для своего — советского народа, так и для эстонского, для всей Прибалтики, Европы, наконец, для мирового сообщества.

Можно только представить, как довольно хмыкал Сталин, раскуривая трубку над газетой с сообщением о бегстве польской субмарины из Таллина. Чем не повод? Надо только вбить всем в мозги, что это очень опасное бегство. На подлодке торпеды. И поляки, уязвленные вступлением СССР в Восточную Польшу, всенепременно должны отомстить Советскому Союзу. Они должны, нет, просто обязаны напасть на советские суда. Должны быть жертвы. И они обязательно будут. Достаточно снять телефонную трубку, и жертвы польских пиратов появятся в самом скором времени. Молотову было поручено объяснить эстонской делегации, как опасно то, что натворил Таллин, — бросил в море зубастую щуку. Ну а поиском «жертв» займется НКВД. Не теряя времени, нарком иностранных дел вызвал к себе эстонского посланника к часу дня 19 сентября 1939 года.

«Молотов просил предостеречь правительство Эстонии, — сообщал посланник А. Рей своему министру в Таллин, — самым серьезным образом и сообщить, что правительство СССР разрешит своему флоту предпринять поиски польской подводной лодки также в ближайших окрестностях Таллина, так как оно не может позволить оставаться лодке в море, поскольку она вооружена торпедами».