Его волчица. Я тебя приручу (СИ) - Невинная Яна

Невыносимо видеть пустую маску вместо лица родного человека. И к этому невозможно привыкнуть, как ни старайся. Внутри всё равно живет надежда, что бабушка сможет скинуть с себя эту пелену и стать прежней.

Но проходят дни, а ничего не меняется. И кажется, что события в Польше мне приснились, они видятся всё более размытыми и странными, словно происходили не со мной, а с кем-то другим. Словно не я сблизилась с человеком, погубившим мою жизнь, не я самозабвенно ему отдавалась, думая, что люблю.

Потихоньку я начала смиряться с тем, что моя жизнь так и протечет в одиночестве. Я отчаянно боялась сближаться с кем-то, доверять, заводить новых знакомых или потворствовать своим желаниям близости с мужчиной. Не хотелось никаких потрясений.

Мне хватало кошмаров, мучивших по ночам. По зрелому размышлению, я должна была обратиться к психологу за квалифицированной помощью. Но как я могла доверить ему хотя бы часть травмирующей мою психику правды? Стоило начать рассказывать, и меня тут же упекли бы в дурдом.

Приходилось кое-как справляться, отвлекаясь на поиски небольшого домика за городом и переписку с Йолантой. Больше у меня в жизни ничего не происходило.

Пока в один прекрасный день не случилось сразу два события.

Началось всё с обычного утреннего обхода палат в доме престарелых. Старики нуждались не только в физическом уходе, но и моральной поддержке. Внимания – вот чего им катастрофически не хватало. Выброшенные своими близкими за периметр семейной жизни, они влачили жалкое существование, и я вряд ли могла бы помочь им почувствовать себя лучше, но всё же старалась сказать доброе слово или принести какую-то мелочь вроде сканворда или свежей сплетни о звездах шоу-бизнеса, которыми меня без устали снабжала назойливая соседка.

Дойдя до палаты бабули, я обнаружила ее стоящей возле окна. В отличие от обычных дней, когда она лежала отвернувшись к стене.

– Саша приходил ко мне сегодня, ждет, говорит, пора уже. Задержалась ты, Арина Никитична, на белом свете, – проговорила бабушка на удивление осмысленным четким голосом. Взгляд, обращенный ко мне, тоже оказался ясным и пронзительным.

Сашей был мой дедушка, и слова бабушки отозвались во мне болью. Они не оставляли простора для фантазий. Она говорила о скорой смерти. И хоть для стариков подобные разговоры – не редкость, слышать их от бабушки мне не приходилось.

Уговорив ее сесть на кровать и укрыться одеялом, я примостилась рядом, заботливо поглаживая бабушку по сухим рукам с узловатыми пальцами.

– Ба, как ты себя чувствуешь?

– Как будто что-то важное пропустила, – после долгих размышлений ответила она и начала искать кого-то взглядом. – А где твой отец? Почему не пришел?

Не зная, сказать правду или соврать, я вскочила с места, начав суматошно прибираться в палате. Бабушка смотрела пустым взглядом на дверь, потом сурово велела:

– Угомонись, Вера. Сядь с бабкой рядом. Как ты? Как в университете дела?

Значит, бабушка очнулась с осознанием того давнего отрезка жизни, когда отец еще был жив, а я училась в университете. Тяжело вздохнув, я включилась в странную игру с прошлым, вызвавшую одновременно ностальгию и боль от понимания, что бабуля не вернулась ко мне навсегда, а лишь на время.

И действительно, спустя несколько минут речь ее потеряла осмысленность, а потом и вовсе стала бессвязной. И когда я уже решила, что всё вернулось на круги своя, она вдруг схватила меня за руку и уставилась в лицо расширенными водянистыми глазами.

– Саша странное сказал. Пусть, говорит, Верочка не обманывает сердце. Так и сказал, старый пень. К чему и зачем, я почем знаю. Что он имел в виду, деточка?

– Не знаю, бабуль, честно, – покачала головой я, ощутив сильный укол в самое сердце, как будто его прошило раскаленной иглой.

Мистический сон бабушки напугал меня до жути. Неужели покойный дед, наблюдая за мной откуда-то сверху, явился к бабушке, пробудил ее и заставил на меня подействовать? Это казалось более чем странным.

Успокоив бабушку, я занялась будничными обязанностями, а когда ехала домой, постаралась выкинуть из головы утреннее происшествие.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сегодня я встречалась с риелтором, чтобы посмотреть новый дом. Собралась ехать на такси, но Женя, который так некстати ухаживал за мной последние полгода, настоял отвезти меня в домик.

Я не без напряжения уселась в блестящую новенькую иномарку Жени, слишком роскошную для повара, хоть и элитного.

Одетый в простой облегающий свитер серого цвета и джинсы, парень уверенно вел автомобиль, поглядывая на меня с интересом.

– Зачем ты в такую глушь едешь, Вер? – спросил настойчиво, как будто что-то подозревал.

Я пожала плечами и поправила волосы, растрепавшиеся от ветра, который обвевал лицо теплыми струями. Сразу захотелось обернуться, побегать, поймать дичь… Что я делаю тут, с этим человеком? Разве мое место тут?

– Наверное, просто захотелось сменить обстановку, – дала уклончивый ответ, отчаянно стараясь унять любопытство.

Женя продолжал работать на Беловых. Кто, как не он, мог дать мне полную информацию о том, как поживает Демьян, как проводит время, водит ли домой девушек, которые удовлетворят по статусу его привередливых родителей и который будут людьми, а не животными, как я.

– Вер, так глупо, – Женя потер нос и снова крутанул руль, – я каждый раз хочу тебе предложить официально встречаться, но всегда чувствую между нами барьер. Ты его ставишь, я словно физически его чувствую.

– Жень… – начала я, но видела, что он хочет продолжить.

– Я понимаю это чувство, когда хочется перемен и ты не можешь понять, на своем ли ты месте. Вот я вроде повар хороший, элитный даже, с нужными звездами, а чувствую себя прислугой в доме Беловых. Нет, они ко мне нормально относятся, с Демьяном мы даже по-приятельски общаемся, но я бы хотел пойти дальше, открыть ресторан…

Он что-то увлеченно рассказывал, оживленно улыбаясь, размахивая руками, но я ничего не слышала, только думая о Демьяне, о переменах, о том, что мое сердце – такое глупое, непослушное, такое же дикое, как и я, – отзывается на его имя!

Не забыть мне его никак! Не нужен мне никакой домик.

Надо уезжать к стае, навсегда скрыться от людей и не думать о человеке, который заставил меня полюбить себя, а потом – страдать.

Женя ничего не заметил, а я продолжала думать о своем.

Вскоре мы увидели знак, обозначающий въезд в деревеньку, расположенную почти рядом с лесом. Я не боялась мужчин, с которыми встречалась наедине на удаленной территории. Ни Женю, ни риелтора, я больше никого не боялась.

Страха не было, потому что я верила в свою волчицу. Она не даст меня в обиду. В какой-то степени она сделала меня очень сильной.

Но только физически.

Проблему создавало мое нежелание выходить из зоны комфорта и сближаться с мужчинами. Обжегшись на молоке, я дула на воду. И в каждой мужской особи видела угрозу.

Мы прибыли в небольшую деревню с домом на окраине, который, казалось, ожидал меня. Аккуратный невысокий заборчик и миниатюрный деревянный домишко с красной крышей и трубой показались мне землей обетованной. Невыразимо сладко пахло сельским уютом, вечерним лесом, где-то рядом шумела река. Именно то, что я хотела.

Но помимо прочих запахов я уловила тот, которого здесь быть не должно.

Демьян. Он рядом. Я задохнулась, как будто кто-то невидимый сдавил мне шею, воруя кислород. «Наверное, у риелтора такой же парфюм», – попробовала я обмануть себя, прекрасно понимая, что там, в Польше, я узнала запах Демьяна до малейших нюансов и вряд ли могла бы перепутать с каким-то другим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Возле машины стоял паренек, очевидно риелтор. Мы с Женей вышли из машины, и я обняла себя руками, чувствуя угрозу.

– Я… я не предупредил, что здесь будет кое-кто, – начал мямлить парень в очках, увидев мой испуг при виде человека, вышедшего из калитки. – Он сказал, что вы обрадуетесь, что это сюрприз…

– Потеряйся, – мрачно бросил Демьян.

Другого я не ждала. Что еще этот сумасшедший властный мерзавец мог сказать постороннему человеку, наемной силе, который послужил его интересам? Смущенно потупившись, я не стала наблюдать, как явно подкупленный риелтор ретируется.