Критская Телица - Эрик Хелм

— Но критские корабли!..

— А уж о них, — мягко промолвил Эпей, — позаботится мой давний знакомец Расенна. Ты и представить не можешь, до чего славно оборудовано его суденышко! Этруск в одиночку может управиться со всеми посудинами береговой обороны...

* * *

Мастер изрядно прилгнул, утверждая, будто обзавелся собственной маленькой разведкой. Но подробно излагать Иоле подробности предыдущих своих эволюций Эпею было попросту некогда.

Он ошибся, полагая, что очутился под комнатой, где невозмутимо высилась, ожидая урочного часа, деревянная телка. Ответвление гипокаустов завело Эпея в другую сторону — прямо под чертог, «лишенный ушей».

Уже принявшись за работу, ради которой пустился в столь рискованное и утомительное странствие по дворцовым внутренностям, Эпей застыл не шевелясь, когда над головой зазвучали шаги.

Он от начала и до конца слышал изумительную беседу Рефия с Алькандрой.

Столь же подробно уведал содержание разговора с Арсиноей.

И почувствовал, как понемногу подымаются дыбом коротко стриженые седоватые волосы.

Уши чертогу обрубили изрядно, однако не учли, что, по сути, непрерывно продуваемые раскаленным воздухом гипокаусты в один прекрасный день могут остыть и дать непрошеному лазутчику возможность разобрать содержание тайных, не предназначавшихся огласке речей.

Жуткие и постыдные откровения сами по себе не представляли для Эпея особого интереса, но умелец проведал о трех ценнейших вещах.

И мысленно возблагодарил всех эллинских богов, сбивших его с избранного пути; заведших сюда.

Он услышал о стоящей на жоре греческой ладье, которую не слишком-то и охраняли, ибо деваться афинянам, добровольно привезшим Идоменею требуемые жертвы, было некуда и незачем.

И в точности установил, какую опочивальню отводят этруску Расенне.

И, мало что уразумев, услыхал: Рефий проведет целую ночь в каких-то странных надругательствах над Сильвией, а посему опасаться скорпионова сына, его неусыпного и чрезмерно бдительного ока не доводилось.

Задыхаясь от спешки, Эпей дополз до мастерской, водрузил вынутую ранее плиту в надлежащую выемку и тщательно приспособил в проделанной щелке тоненький кончик длинного, пропитанного особым составом шнура. Что ж, теперь придется плохо другому помещению, только и всего.

Сосуды с «греческим огнем» эллин оставил под комнатой для тайных совещаний.

Только бы не хлынул внезапный дождь, только бы прислуге не взбрело на ум прогреть гипокаусты в ближайшие несколько часов...

Следовало действовать.

Быстро.

Точно.

Решительно.

— Иолушка, ты все поняла? Не перепутаешь?

— Нет, милый.

— Храни тебя Зевес. Увидимся в Афинах. Не бойся, примут как родную: узнают, кому обязаны избавлением от Идоменеевой кары... Мы — благодарный народ, — улыбнулся Эпей, поцеловал возлюбленную и не без труда взвалил себе на плечи большой плоский предмет, прислоненный к стене стоймя.

Подобие крыла, имевшего очертания греческой буквы «дельта», снабженного откидными упорами для рук и ног.

— Добираться до Левки уже некогда, — сказал Эпей. — Будем действовать иначе. Иногда спасение заключается в способности явить величайшую наглость...

* * *

Сильвия тигрицей металась по удаленной, затерянной в глубине гинекея опочивальне, которую в два счета сделали роскошной темницей.

Здесь и предстояло обитать блистательной царской наперснице — безвыходно, взаперти.

Подлец Рефий, подумала молодая женщина, предусмотрел все. Оконные проемы выдаются в укромный внутренний дворик; достаточно широки, чтобы просунуть голову, — но не более. Имеются две небольших смежных комнаты — ванная, со встроенным в пол бассейном, и туалетная. Здесь поистине можно жить годами!

Подлец, подлец!

У начальника стражи доставало, разумеется, холодных и сырых подземных камер, ужасающих каменных мешков, — однако зачем этому окаянному козлу измученная, немытая, голодная узница?

Устроил добычу с необходимыми и неотъемлемыми удобствами, тоскливо отметила Сильвия. И всякий день станет являться, тешиться, терзать... Уж это он Арсиное пообещал твердо, а ежели Рефий дает подобные обещания, слово его нерушимо.

По наружной галерее мерно и неторопливо расхаживал страж.

Несколько раз очаровательная критянка пыталась привлечь внимание воина ласковыми словами, но доблестный блюститель спокойствия получил от начальника столь недвусмысленный запрет вступать в какие бы то ни было переговоры с женщиной, заточенной за толстой каменной стеною, что даже головы не поворачивал.

Смерклось.

Несчастная Сильвия рассеянно высекла огонь, зажгла два привинченных к стене светильника, по укоренившейся привычке совершила вечернее омовение.

Отерлась льняным полотенцем.

Вернулась в опочивальню, грустно загляделась в серебряное зеркало.

Раздался негромкий, быстрый лязг, неслышно повернулись на славу смазанные овечьим жиром дверные петли.

— Добрый вечер, — приветствовал Сильвию осклабившийся Рефий. — Принимай долгожданных гостей, шлюшка. Прошу познакомиться...

* * *

— Добрый вечер! — весело и развязно обратился вконец запыхавшийся Эпей к двум воинам, заграждавшим доступ к южному крылу, — Особое распоряжение государыни.

— Какое такое распоряжение? — недовольно осведомился старший караула. — Нам ничего не велено.

— Ах, извини великодушно, — ухмыльнулся Эпей, старательно дыша в физиономию стража винным перегаром. — Всенепременно попрошу госпожу отчитываться перед охраной в отданных тайных приказаниях! Сказано тебе, я должен внести и установить на указанном месте эту вот штуку. Ночью, чтобы поменьше глазок любопытных повстречалось. А вам советую до утра помалкивать. Утром Рефий кое-что пояснит...

Караульный помедлил одно мгновение, пожал плечами и подчеркнуто широким, насмешливым жестом пригласил Эпея пройти.

Вечно поглощенного хитроумным рукомеслом, рассеянного, наивного, почти всегда полупьяного мастера давно уже не принимали в расчет, если речь заходила о дворцовых интригах.

Эпей считался безопасной и необходимой обузой.

Пускай идет.

Потребовал пропуска именем царицы и Рефия. Какая корысть этому греческому межеумку искать неприятностей? Наверное, Арсиноя и впрямь затеяла нечто новенькое...

— Помоги дотащить, невежа! — раздраженно потребовал Эпей, задерживаясь на пороге.

— Спятил? Я на службе!

— Ну и гарпии с тобой, — буркнул Эпей, взвалил огромный треугольник на спину и нетвердо зашагал дальше.

За первым же поворотом походка мастера внезапно сделалась твердой, упругой, уверенной. Эпей шумно дышал, но двигался как человек, хорошо знающий, куда направляется.

Мастеру немедленно требовался этруск Расенна.

Исполинский дворец безмолвствовал.

Глава десятая. Сильвия

Но не всегда и медовый Эрот нам бывает приятен, —Часто, лишь боль причинив, сладок становится бог.

К смятению своему, Сильвия увидала, что Рефий наведался отнюдь не в одиночку.

Она инстинктивно закрылась руками, расширенные глаза уставились на четыре ухмыляющиеся физиономии.

— ...Этого красавчика, — Рефий кивнул на здоровенного громилу, едва ли уступавшего ростом и весом этруску Расенне, — зовут Клейтом.

Бородатый великан прищелкнул языком и подмигнул Сильвии:

— Очень, очень рад, — пробасил он, пожирая взглядом роскошное тело придворной.

— А это — Ревд.

Загорелый почти дочерна, крепко сбитый, длинноволосый воин сделал молниеносный шаг вперед. Прежде, нежели Сильвия успела моргнуть, стражник шлепнул ее по руке и запустил бесцеремонные пальцы между ног женщины.

— Прочь! — завизжала Сильвия, вздрагивая и отшатываясь.

— Хе-хе! — развеселился Рефий. — Он у меня мальчик прыткий, держи ухо востро. Пискнуть не успеешь, как очутишься на дроте! Верно, Ревд?

— Ага, — ответствовал Ревд с широченной улыбкой.

— А я — Кодо, — самовольно представился четвертый. — Может, слыхала, телочка?

Это был атлетически сложенный, способный, казалось, проламывать кулаками крепостные стены, черный как смоль нубиец. Великолепный, точно вытесанный из диабаза, он выглядел бы сущим красавцем, если бы не чересчур полные, выпяченные губы и хищное, безжалостное выражение лоснящегося лица.

Не дождавшись ответа, африканец хмыкнул.

— Покажи ей, Кодо, — любезно попросил Рефий.

— Да, яви на обозрение, — поддержал Клейт.

— Валяй, не стесняйся, — хохотнул Ревд.

Чернокожий гигант ухмыльнулся и скинул набедренную повязку. На свет явился длиннейший, толстеннейший уд, который даже в поникшем состоянии вряд ли уступал размерами вполне изготовленным к бою орудиям прежних любовников Сильвии. Уд походил на дремлющего, но вот-вот готового пробудиться удава.