Критская Телица - Эрик Хелм

Не снимет — опять же, не беда: гарем достаточно многочислен, Лаодикой больше, Лаодикой меньше — какая разница?

Что же стряслось, Тухулка[58] побери? Что?

Девица хихикнула.

— Любопытно все-таки, ваша милость, что Рефий с ними сотворит?

— С кем? — рассеянно спросил пират.

— С греками, конечно.

— С какими греками?

Служаночка даже остановилась и недоверчиво уставилась на пирата.

— Ваша милость шутит?

— Ничего не понимаю! — рявкнул недовольный этруск. — Что за греки, откуда они, прах разрази, взялись, и почему Рефий отрастил на них зуб?

— Да на каком ты свете обретаешься, господин? — засмеялась служанка. — Те самые, которых государь повелел доставить на Крит, в наказание за убийство нашего посла! Семь юношей и семь девушек...

— Разве посла убили? — машинально осведомился этруск.

— Нет, господин, ты просто прелесть, — проворковала юная особа, невзначай прижимаясь к Расенне плечом, — Весь остров лишь об этом и болтает, а он делает вид, будто слыхом не слыхивал про убийство и кару, определенную афинянам.

— Расскажи-ка по-людски, — буркнул насторожившийся Расенна. — Я, видишь ли, только что из долгого плавания, последних новостей не знаю.

Словоохотливая девица не заставила себя упрашивать.

— ...А Рефий говорит, отдай их на мое усмотрение, уж я-то им устрою погибель, почувствуют, что умирают! И каждый год Афины будут высылать новых — десять лет кряду! Вот!

— Семеро юношей и семь девушек? — переспросил этруск.

— Ну да, всякий год, в наказание за провинность. Царь Идоменей сперва хотел казнить их на площади, всенародно, а Рефий говорит: лучше отдай мне, сам распоряжусь...

Дальше Расенна уже не слушал.

Не уразуметь подоплеки происшедшего мог только набитый дурак, а уж глупостью-то этруск отнюдь не отличался.

«То, что парней казнят, не поддается ни малейшему сомнению. А девочек Рефий наверняка вознамерился определить к Арсиное. Получается, Расенна сделал свое дело... Дальнейшей нужды в дорогостоящих услугах не будет.

Десять лет. Семьдесят наиотборнейших красоток... Без трудов, затрат и риска. Ни пятисот золотых талантов за работу, ни страха за возможный провал, ни вероятных осложнений...»

Дверь опочивальни распахнулась. Девица поглядела на этруска с неприкрытой надеждой, но Расенна равнодушно ступил внутрь, кивнул и повелительным жестом отпустил служанку.

Этруску необходимо было уединиться и поразмыслить спокойно.

Служанка скорчила насмешливую, недовольную гримаску, еле слышно фыркнула и упорхнула по коридору.

Осмотревшись, Расенна уже приноровился хлебнуть изрядный глоток из поставленного в изголовье постели серебряного сосуда, но прищурился, передумал и напился, подставляя раскрытые губы под тонкую холодную струйку, бившую из бронзовой львиной мордочки в стене, стекавшую в мраморную, оглаженную и отполированную раковину.

Рисковать попусту не стоило.

* * *

Известие о взысканной бесчеловечной дани и предстоящей нелюдской казни облетело Кидонский дворец, разумеется, не благодаря болтливости начальника стражи — Рефий был существом преотменно молчаливым, ежели дело касалось интересов служебных либо личных — но стараниями корабельщиков, придворных дам и самого царя Идоменея, который не особо заботился о скрытности — тем паче, что и впрямь намеревался придать затее широчайшую огласку и вселить в соседние народы надлежащий трепет.

Слухи и пересуды множились, распространялись, обрастали подробностями, преувеличениями, невероятными дополнениями.

Аттический мастер Эпей узнал о прибытии печального афинского корабля немного позже Арсинои, но гораздо раньше этруска. Потрясенный умелец заперся у себя, присел на краешек ложа, подпер голову руками, глубоко задумался.

Потом решительно встал, распахнул дверь и зычным, повелительным голосом заорал:

— Прислуга!

Проворная девица влетела к Эпею полминуты спустя. Мастер обитал, разумеется, не в запретном южном крыле, а прочие части дворца были населены куда гуще.

— Да?

— Большую амфору вина. Два кубка. Добрый ломоть ветчины. Соленых маслин. И даму Иолу позвать, живо!

Девица только глазами хлопнула. Эпей пользовался вполне заслуженной славой невозмутимого, добродушного шутника и человека, не способного ни мухи зря обидеть, ни слова нелюбезного сказать.

— Прости, господин, — лукаво сощурилась девушка, пытаясь обратить нежданное раздражение мастера в шутку. — Даму Иолу привести, или подать на подносе?

— Удавлю, — только и ответствовал Эпей.

Служанка вздохнула и ретировалась.

«Конечно, — подумала она, поспешая исполнить приказанное. — Это же его соплеменники! Не диво, что бедолага взбесился...»

Тем временем, Эпей быстро и уверенно совершал некоторые необходимые приготовления. Замысел, вынашиваемый долго и тщательно, продуманный до, казалось бы, последних мелочей, внезапно получал нежданный, всецело непредвиденный и чрезвычайно удачный поворот.

Первым делом мастер тщательно уложил шесть метательных клинков во внутренние кармашки знаменитой кожаной туники. Приключение в Священной Роще давным-давно позабылось, и никто из обитателей дворца не подозревал, что умелец страдает безобидной манией всаживать ножи в цель и незаметно для окружающих носит, по сути, небольшой и весьма действенный арсенал...

Следом за этим Эпей тщательно проверил наручи и поножи, кое-что поправил, кое-что приспособил получше и, оставшись явно доволен итогами непонятной своей деятельности, осклабился.

Обычно мягкая, насмешливая улыбка Эпея не уступала сейчас жестокостью и решительностью тому самому оскалу, которым наградила этруска Расенну царица.

Миновало еще несколько минут.

Служанка, притихшая и присмиревшая, внесла все, потребованное мастером, тщательно устроила на столиках, поставила амфору на пол, выпрямилась:

— Дама Иола просила передать, что явится самую капельку позже, ей необходимо проследить за подсчетом...

— Вон, — спокойно промолвил Эпей. И мягко прибавил: — Извини, пожалуйста...

— Что стряслось? — осведомилась Иола, входя в скромное, но превесьма уютное обиталище грека. — Вознамерился учинить очередной дебош? Амфору-то, амфору припас! На четверых достанет!

— Из этой амфоры, — свистящим шепотом сказал Эпей, — будет выпито мною ровно три глотка, а тобою — один. Для надлежащего запаха. Чтоб комар носа не подточил. Все остальное отправится в умывальник. В водосток!

Иола уставилась на друга так, словно увидела его впервые.

— Объясни... Мастер Эпей отправляет в сточные трубы едва ли не бочонок восхитительного напитка... Мир перевернулся, или я с ума схожу, или?..

— Или, — прервал Эпей. — Нынче ночью мы бежим с острова Крит. И, смею надеяться, оставим по себе долгую память. Вечную!

— Не понимаю...

— Ты отправишься за мною?

Несколько мгновений Иола безмолвствовала.

— Мне очень страшно лететь... Но за тобою последую куда угодно. Можешь быть уверен.

— Лететь не придется. В гавани стоит под надежной охраной корабль, привезший...

— Знаю.

— Уплывешь на нем. А я догоню. По воздуху. Возможно, даже опережу.

— Это безумие, Эпи. Крит чересчур могуч. Нас настигнут и схватят даже на краю света.

— Чего не будет, того уж не будет. Нынче я об этом позабочусь. Жалко, правда, дворца, — на славу построен, с любовью расписан, и обставлен знатно. Сколько мудрых правителей здесь обитало! Сколько могло бы обитать впредь! Как процветал бы этот злосчастный остров!

— Поясни, — взмолилась Иола.

— Через минуту-другую мастер Эпей, дорогая, пошатываясь и благоухая вином, в стельку пьяный, отправится побродить по Кидонскому дворцу. Никто ничего не заподозрит. Как и когда я снесусь с капитаном афинского судна — роли не играет. Но тебя станут ожидать. В начале четвертого, на рассвете, по вот этой клепсидре, ты отправишься в мою мастерскую и поднесешь огонь к шнуру, еле заметно выступающему из щели меж серединными плитами пола. Потом скажешь охране, что царица незамедлительно требует мастера в южное крыло, а мастер, на беду, пристроился в любимом своем кабачке, возле самого порта, и надобно его оттуда извлечь. Быстро и без шума. Всему дворцу ведомо, что мы любим друг друга, подозрений не возникнет... Как понимаю, этруск Расенна вынужден сегодня переночевать в гинекее?

— Откуда ты знаешь об этруске? — всполошилась Иола.

— Я собственными руками оборудовал его поганую миопарону, — сказал Эпей. — Понятия не имея, зачем и для чего. С той поры миновало семь лет. Я вовсе не такой витающий в облаках дурень, каким выгляжу. И даже точно знаю, когда Расенна привозит добычу.

— Откуда?!

— Собственные источники сведений, малышка, — улыбнулся Эпей. — Видишь ли, я давно и хорошо уяснил, с кем дело имею. И позаботился о небольшой, но основательно работающей разведке. В конце концов, Иола, это пригодилось. У пристани будет ожидать лодка. Скажешь гребцам одно-единственное слово: «Эпей». Тебя доставят на афинскую ладью. Греки тихо-мирно выйдут на веслах из гавани, а после подымут парус и устремятся прочь. Встретимся в Афинах.