Млава Красная - Вера Камша

Прибыв к вверенному мне корпусу, я принял твёрдое решение не беспокоить со своей стороны Ваше Василеосское Величество ни единой строкой, за исключением рапортов о воинских успехах наших. Однако в настоящую минуту, когда нежелание моё тревожить моего Государя и терпимость к пользующимся покровительством высоких особ офицерам привели к несчастию, я без прикрас и оправданий расскажу о нанесённом корпусу поражении, уповая лишь на Высочайшую справедливость. Самое горячее усердие ко благу службы, полная преданность интересам моего Государя, осмелюсь сказать, глубочайшее чувство привязанности к Его Священной особе – все эти чувства, испытываемые одновременно, вынуждают меня пренебречь советами главного корпусного хирурга, надворного советника Бетьева, и, невзирая на рану и контузию, оставаться во главе корпуса, сдерживая напор неприятеля и дожидаясь решения своей участи, коя находится в руках Вашего Василеосского Величества.

Вступив в должность и приняв дела от генерал-лейтенанта Бороздина 2-го, я приказал корпусу выступать. Совершив пятисотвёрстный марш, вверенные мне войска к вечеру 29 октября передовыми частями достигли Млавы. Однако по итогам личной рекогносцировки нашёл я пограничное положение наше на вышеупомянутой реке весьма опасным. Сие проистекало вследствие растянутости линий подвоза и скверного состояния дорог, а такоже полного сосредоточения неприятельских войск, что выявлено было простой обсервацией, ибо командующий силами противной стороны, известный Вашему Величеству генерал фон Пламмет, не скрывал костры своих бивуаков. Однако, почитая своим долгом находиться среди войск, а такоже желая поощрить рвение и отвагу нижних чинов и подать благой пример офицерам, ряд коих, особливо из числа взятых с Капказской линии, выказывал неуверенность в силе российского оружия, вынес я свою ставку к самой границе, заняв для сей цели Лабовскую мызу.

Оценив предполагаемый театр военных действий, я заметил, что позиция наша, достойнейшая при наступлении, весьма уязвима при обороне. Будучи связан сроком ультиматума и неусыпным за собой наблюдением со стороны моих недоброжелателей, я не мог ни перейти Млаву, дабы, используя все имевшиеся преимущества, обрушиться на неприятеля, как велят каноны военной науки, ни заняться устройством оборонительного рубежа, что, вне всякого сомнения, было бы дурно истолковано в войсках, и так поражённых унынием и неверием в победу. Тем не менее я повелел генерал-лейтенанту Ломинадзеву отдать устные распоряжения командирам гвардейского гренадерского полка полковнику Росскому и Софьедарского гусарского полка полковнику Княжевичу в случае тревоги незамедлительно занять позиции у деревни Заячьи Уши, видя по положению нашему, что деревня сия будет ключом всей позиции. Также велел я укрепить её полевыми ретраншементами и усилить орудиями, сколько место позволяет. Позднее предвидение моё сбылось, и успешные действия гренадер Росского и софьедарских гусар сковали продвижение фон Пламмета.

Приняв сии меры, я тем не менее не мог оставаться спокойным, ибо не имел достоверных известий о намерениях неприятеля и испытывал беспокойство на предмет неподчинения приказам со стороны командиров Муромского егерского полка и Югорского стрелкового батальона, пренебрегавших необходимейшей скрытностью и никак не подготовившихся к отражению неприятеля. Более же всего меня тревожили намерения командира Югорского батальона подполковника Сажнева под покровом ночи перейти Млаву, дабы проведать о замыслах противника и, возможно, захватить пленных, что могло иметь и имело роковые последствия. Намерения эти на первый взгляд, при всей своей недальновидности, казавшиеся геройскими, продиктованы были не сколько рвением и усердием, сколько трусостью и желанием иметь оправдания на случай неудачи нашей.

Мною в присутствии офицеров штаба было строжайше запрещено подполковнику Сажневу производить любые действия, могущие дать противной стороне весомый в глазах Брюссельского концерта повод объявить о вторжении нашем в Ливонские земли до срока истечения ультиматума. Испытывая волнения на сей счёт и прислушавшись к советам высших офицеров своих, я издал приказ по корпусу, повторяющий мои распоряжения, наивно полагая, что сие остановит иных офицеров, позабывших на Капказской линии о дисциплине и возомнивших, будто опыт стычек с дикими горцами может быть применён в противостоянии с лучшими солдатами Европы.

Будучи наслышан от Вашего Василеосского Величества, насколько Югорский стрелковый батальон достоин всяческого доверия и что на него можно положиться при самом опасном и несчастливом стечении обстоятельств, я не счёл возможным отстранить подполковника Сажнева от командования и поставил батальон в первую линию напротив имевшего наиважнейшее и наивыгоднейшее значение моста Хурштах, подле фольварка Аттельбейн, что стало моею роковою ошибкой. Днём 30 октября (я не ошибаюсь, как может показаться Вашему Василеосскому Величеству, имеющему богатый воинский опыт, это было сделано именно днём) подполковник Сажнев приказал нижним чинам перейти Млаву и проникнуть в расположение генерала фон Пламмета, опознанного по открыто вывешенным знамёнам его известной наёмной дивизии (среди прочих замечены были штандарты драгунской бригады, именуемой «Чёрными волками»). Предпринятое подполковником Сажневым самоуправство было обнаружено противною стороной и истолковано единственным возможным образом. Обстоятельства не позволили мне со всей достоверностью установить, был ли произведён нижними чинами Югорского батальона обстрел ливонских войск или же попытка захватить пленного, однако командующий противной стороною генерал фон Пламмет счёл случившееся достаточным оправданием для нанесения ответного удара, всею своей мощью обрушившись на расположение Югорского стрелкового батальона, Суждальского, Олонецкого и Муромского полков, причём как подполковник Сажнев, так и командир Муромского егерского полка майор Вильский вместе с командиром Олонецкого егерского полковником Аксельсеном проявили вопиющую беспечность и неспособность управлять тотчас пришедшими в расстройство войсками.

Не встретив никакого сопротивления, войска прусские и ливонские устремилися в пробитую ими брешь, и лишь внезапно поднявшаяся метель замедлила их продвижение настолько, что заслышавший пальбу полковник Росский, проявив недюжинную расторопность, успел выйти на предписанные ему позиции и при помощи гусар подоспевшего Софьедарского полка полковника Княжевича задержать основные силы фон Пламмета.

Благодарение Господу, в разгар боя к Заячьим Ушам подошёл Володимерский пехотный полк под началом полковника Фелистова, который смог окончательно остановить вражеское продвижение. Увы, сам полковник Фелистов при этом погиб, с саблей в руке увлекая свой полк в атаку. Повестив Ваше Василеосское Величество о храбрости и геройской гибели сего достойного офицера, не могу не молить Ваше Величество не оставить Своими заботами вдову и семейство погибшего. Тем более что подвиг сей знаменовал изрядное затруднение успешной адвантации неприятеля в наши пределы вдоль Ливонского тракта. Противнику нанесены также изрядные потери: согласно донесению полковника Росского, урон вторгшихся в Отечество наёмных и ливонских войск составил под Заячьими Ушами не менее двух тысяч только убитыми. Захвачено также четыре орудия.

В то время как фон Пламмет, опрокинув и рассеяв почитавшиеся надёжными и готовыми к сражению части, основными силами продвигался вдоль Ливонского тракта, охватывая фланги корпуса, один из его полков, используя сведения, полученные у пленных, нанёс удар по моему штабу. Благодаря своевременному предостережению, о чём я подробно скажу ниже, штаб корпуса смог, уже под пулями, покинуть Лабовскую мызу. На пути в Кёхтельберг конвой наш, однако, был перехвачен чёрными драгунами фон Пламмета и принуждён был к неравному бою. Описывать действия всякого генерала, штаб– и обер-офицера я не в силах, а отличная оных храбрость доказана тем, что почти треть их истреблена на месте.

Собрав рассеянные остатки штабного конвоя, я принял решение, атаковав штыками, прорываться к лесу, что и было сделано. Наступавшая темнота и сильная буря способствовали нашему предприятию. Во время атаки в дополнение к полученной в первые мгновения нападения ране я был контужен, потерял сознание и был вынесен с поля боя нижними чинами. Командование принял генерал-лейтенант Ломинадзев, коий и доставил штаб в местечко Кёхтельберг, где я, ощущая бремя долга на плечах своих, вновь принял на себя управление корпусом.

Соединив в Кёхтельберге рассеявшиеся было части Пятой и Шестой пехотных дивизий, общим числом восемь пехотных и два егерских батальона вкупе с одной пешей батареей, я для удобнейшего укомплектования потерпевших войск и при наседавшем противнике в силах не менее двух дивизий пехоты и драгунской конницы при 60 орудиях велел отступить от Кёхтельберга, местоположение при котором нашёл весьма невыгодным для обороны. Вверенные мне части в полном порядке совершили ретираду на один марш к деревне Ягодки, расположенной на Ливонском тракте. Однако позиция наша и там не отличается выгодностью, и я не готов ещё отдаться на произвол сражения, ибо потери наши чрезмерно велики и исчисляются в две полные дивизии, поелику кроме вышепомянутых полков Пятой и Шестой дивизий понесли также тяжёлые потери Володимерский пехотный, Софьедарский гусарский и гвардейский гренадерский полки; полностью погибла, будучи со всех сторон окружена неприятелем, конноартиллерийская бригада полковника Карпина, и судьба его самого неизвестна, что заставляет меня подозревать худшее. Из состава Четвёртой пехотной дивизии такоже весьма велик урон в застигнутых на марше Желынском пехотном и Закаменском егерском полках.