Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских - Мария Голованивская

2) мы преднамеренно не включили в этот список слова, связанные с речевой деятельностью, так как хотели получить представление о мыслительном процессе в «чистом» виде;

3) именно этот набор понятий, будучи центральным, должен предопределять специфически-национальные сдвиги в представлениях о других элементах этого поля;

4) этот минимальный набор понятий сразу же показал удачность выбора: каждому русскому понятию соответствует минимум два французских, что само по себе свидетельствует о различном членении рассматриваемой ситуации, а следовательно – о взаимной специфичности понятий не только на мифологически-образном уровне (уровень представления), но и на концептуальном (уровень понимания).

Русские понятия знание, мысль, идея

Не только в христианской, но и во многих других религиозных и философских системах знание мыслилось в терминах запретного плода, признавалось существующим отдельно от человека в некотором чистом абсолютном виде, связывалось с идеей трудности овладения им и зачастую порочным желанием человека завоевать его, после чего человек получил бы «ключи от мироздания» и сделался подобным Богу. Знать – прерогатива высшего начала, а не возгордившегося человека, который непременно будет наказан за свою гордыню или так, как был наказан Эдип, или так, как были наказаны Адам и Ева. В такой универсальной мировоззренческой установке мы видим отражение четкого представления о том, что знание есть власть, а власть – атрибут избранных и немногих. Часть из этих представлений сохраняется в языках, в частности в русском, где самое это слово – отглагольное существительное знание – зафиксировано с XI века и связано с идеей узнавания кого-то или чего-то или соблюдения известных человеку правил. Это слово однозначно связывается с греческим прототипом, таким образом, можно тем или иным способом связывать его появление в русском языке с развитием в русском сознании христианских идей. Окончательной версии происхождения этого слова в греческом (гносис) в данный момент пока что не существует, поэтому мы не может соотнести глаголы знать, узнавать этимологически ни с каким конкретным действием.

Даль определяет знание как состояние знающего человека, как ведомость, сведение, знакомство, а также как плод учения и опыта. Отметим здесь не случайность метафоры знание-плод, соотносящейся и с христианской метафорой, и с более широкой ассоциацией деятельности человека с землепашеством и садоводством. Знание-плод — двоякая метафора, позволяющая увидеть в знании и запретный плод, и плод, которым питается человек и которым вознаграждает его природа за усилия.

В современном языке слово знание понимается как:

1) обладание сведениями, осведомленность в какой-либо области;

2) во множественном числе – совокупность сведений, познаний в какой-либо области.

В русском языке слово знание имеет следующую сочетаемость:

хорошее, глубокое, плохое, слабое, поверхностное, большое, огромное, блестящее, прочные, обширные, разностороннее, слабое знание/знания;

показать, продемонстрировать, обладать, овладевать, пользоваться знанием;

знание помогает, способствует кому-либо сделать что-либо;

область, глубина, уровень, объем, качество, прочность, проверка, оценка, жажда знаний;

стремление, тяга, любовь, интерес к знаниям;

иметь, получать, приобретать, почерпнуть, углублять, расширять, растерять, дать кому-либо, передать кому-либо, проверять, контролировать, оценивать, использовать, применять свои знания;

тянуться, стремиться к знаниям.

Из приведенной сочетаемости видно, что знание/знания мыслятся как пассивный предмет и овеществляются в пределах нескольких коннотаций.

1. Знание/знания ассоциируются с водой, водоемом: их отсутствие вызывает жажду, они могут быть глубокими – то есть хорошими, и поверхностными – плохими, уровень их может быть различным, как и уровень воды, знания можно почерпнуть, расширить, углубить, в них можно даже утонуть, когда их слишком много, и т. д. О воде мы уже много писали в нашей работе, что позволяет поставить знание в один ряд с жизнью и смертью, рождением и трансформацией и прочими базисными идеями, связанными с движением и жизнью всего, способного эволюционировать. Вторичное значение символа воды однозначно отождествляется с интуитивным знанием, мудростью. В космогонии месопотамских народов глубины вод рассматривались как символ неизмеримой, безличной Мудрости. Один из древнеирландских богов носил имя Домну, что означает «морская глубина».

Представляется, что в доисторические времена слово, обозначавшее пучину, обозначалось для именования всего безмерного и таинственного (3). Мы полагаем, что метафоризация знания, связанная с водой, не нуждается в дальнейшем раскрытии в силу своей очевидности – без малейшей натяжки все может быть приведено в качестве мотивировки такой метафоры: вода и влечет, будучи исходной средой обитания, и страшит, тая в себе опасность, глубина ее таинственна, в толще ее скрываются невидимые миры, а также и многое другое, включая и идею опасности, и идею скрытой сути.

2. Пашня, женщина. Знание родящее, животворящее, хаотическое, лишенное четкой формы, предопределяет и поведение человека-мужчины по отношению к знанию: овладеть, завоевать, обладать. Этот образ напрямую связан с образом воды, которая, как мы многократно указывали, ассоциируется основными мифологическими системами с женским началом.

3. Предмет-опора. Знание-опора должно быть прочным, качественным, его можно проверять и оценивать. Именно с образом опоры связан и образ хромоты, о котором мы писали, когда анализировали понятие лжи: «знания хромают» именно тогда, когда они несовершенны, когда их не хватает; аналогично хромает и человек, лишенный знаний. В качестве предмета-опоры знания можно приобрести, растерять, передать и пр.

Если обобщить полученный образ, то на мифологическом языке образ знания может быть представлен следующим образом: «Знание имеет женскую сущность, отсюда коннотации и воды, и пашни. Когда мужчина познает женщину, она получает, зачинает от него знания, которые становятся ей опорой».

В русском языке нет сочетаемости, особо поддерживающей образ знания-клада, знания за семью печатями, знания-тайны. Этот образ едва проглядывает в выражениях добывать знания, делать открытие (открывать закрытое), однако такое представление все же сохраняется и укрепляется образом русского ума, ума – изощренного инструмента, лопаты, отмычки, дающей возможность добывать драгоценное знание, истинная сокровищница которого локализуется по-разному в зависимости от устоявшейся идеологии в тот или иной момент российской (или всеобщей) истории: ее хранят то мудрецы (или младенцы), то лоно природы, то способность человека чувствовать или анализировать.

Исконное славянско-греческое понятие, обозначающее некий продукт интеллектуальной деятельности человека – мысль, оно связано с глаголом мыслить и специфическим понятием мышление, с рассуждения о котором мы начали эту главу. Слово и понятие мысль существовали в старославянском языке, связаны с индо-европейским корнем, обозначавшем «стремиться к кому-либо или чему-либо» (именно этот факт позволил М. М. Маковскому в своем словаре сделать предположение об этимологической связи мудрости с обозначением части мужских гениталий), а также древнегреческим мудос – речь, слово, замысел, слух, сказание, сказка.

В. Даль определяет мысль как «всякое одиночное действие ума, разума, рассудка; представление чего-то в уме; идея; суждение; мнение; соображение; заключение; предположение; выдумка; думка» и пр. Помимо известных нам значений Даль приводит специальное кулинарное значение: мысли – «ядра, ятра животных, идущие в пищу», а также, с пометой «архаичное» – «догадка, сметка, толк, сказание». Из того факта, что Даль все же приводит это второе значение, следует, что «греческий смысл» сохранялся у русского слова достаточно долгое время.

Древнегреческая мифология, вскормившая в известном смысле христианскую и отрицаемая последней на многих уровнях, давшая свои ростки в обеих рассматриваемых культурах, достаточно полно «проработала» образы персонажей, воплотивших идею мысли.

Центральные персонажи, в большой мере определившие образную трактовку понятий мысль и идея, – это Метида, Афина и София, о каждой из которых скажем несколько слов. Метида (Метис – «мысль») в греческой мифологии – мудрая богиня, первая супруга Зевса, сумевшая ему помочь извлечь из утробы Кроноса (символа неумолимого времени) своих братьев и сестер при помощи приготовленного ею зелья. Впоследствии Зевс проглотил свою беременную жену Метиду, так как узнал, что их общий сын лишит его власти. После этого акта из головы Зевса родилась Афина, соединившая в себе мудрость отца и матери. Рождение ее произошло при помощи Гефеста (или Прометея), топором расколовшего Зевсу голову, из которой немедленно вышла на свет Афина в полном боевом вооружении и с воинственным кличем (мы можем увидеть аналогию между этим образом и русским выражением «у меня раскалывается голова», обозначающим перегруженность головы мыслями, головную боль). Афина – одна из центральных и древнейших фигур древнегреческой мифологии. Культ ее связан с периодом матриархата, возможно, именно поэтому она является богиней не только мудрости и войны, но и целомудрия. На древнее зооморфическое происхождение богини указывают ее постоянные атрибуты – змея и сова (оба этих животных до сих пор являются символами мудрости во многих культурах, в том числе русской). Афина связана со множеством стихий: ее рождение сопровождалось золотым дождем, она хранит молнии Зевса, ее изображение упало с неба, она отождествлялась с дочерьми Кекропа Пандросой («всевлажной») и Аглаврой («световоздушной»). Об Афине написано множество исследований. Отметим лишь важные для нас их аспекты: рождение ее из головы, ассоциация ее с хтоническими животным, связь ее с женским детородным культом, осмысление ее в ипостаси богини войны помогают нам понять многие из аллегорических атрибутов, сопровождающих все, что связано с интеллектуальной деятельностью (вплоть до метафоры «спор – это война», столь подробно рассматриваемой в знаменитой и уже цитировавшейся книге Лакоффа и Джонсона «Метафоры, которыми мы живем»). Несомненно, что именно образ Афины определяет принципиальную общность образной системы, сопровождающей в европейских языках базовые понятия мысли и идеи и многие из производных (в смысловом отношении) от них понятий.