Америкен бой - Юрий Рогоза

в молчании глаза.

— Эх, — искренне пожалел лейтенант;—Не я тебя брал. А то бы ты со мной повежливей был. Ну да и сейчас не поздно…

Они были одни в комнате, довольно тускло освещенной электрическим светом. Свет казался особенно тусклым из-за вечернего освещения, все еще проникавшего в окна.

— Называть я тебя буду — Сопля, — отрезал Мухин. — И пусть я сдохну, если отныне это не будет твоим именем и среди блатных.

Железяка знал, что говорил. Отныне со всеми другими уголовниками он будет поминать его под этой кличкой, говорить, что «перекрестил», и те; падкие на простенькую драматургию рассказа, будут пересказывать его, как шутку. А этот вот навсегда станет Соплей.

— Зырь по окружности, Сопля, — продолжил Мухин. — Тебя не беспокоит, что никто твои показания записывать не собирается? Оглянись, оглянись…

— Чего это? — Сопля огляделся и сел прямее.

— Потому что они никому на фиг не нужны. Ты и так этапом пойдешь, хоть как распоследняя шестерка ничего не знаешь и знать не можешь. Пошел отсюда.

— Чего это? — блатной совсем потерял лицо и сел уже совершенно нормально. Он понимал, что ему чем-то угрожают, но чем — сообразить пе мог и оттого боялся еще сильней. — Ты чего?

— Ладно, быстро рассказывай, как дело на крыше было и вали отсюда в камеру. Я спешу.

— Да я там вообще ни при чем! — заблажил блатной. — Косой думал, что этот бугай знает, кто Близнецов мочит…

— А откуда Косой это взял?

— Не знаю… — протянул Сопля и напряг свой неширокий лоб. Видимо ему именно сейчас пришла в голову мысль, что Косой чего-то там напутал.

— Ладно, дальше что?

— А этот калека как хватит Блантера по маковке, тот и с копыт долой. Помер, наверное…

— Ну, не помер, но в коме, — поправил Железяка.

— Во-во, там, — легко согласился блатной. — А бугай как захохочет! «Что, — кричит. — Сволочи, зашевелились? Значит, достал он вас!»

Железяка напрягся, но вида не подал. Сопля сказал не «они», а «он». Вернее, так сказал Семенов.

— Косой пистолет выхватил, а этот хохочет и кричит: «Стрельни, стрельни! А только он к каждому из вас в дом придет и всех попишет!..» Я испугался и убежал. Чего дальше было, не знаю.

— Ладно, не егози. Как они с крыши полетели?

— Я тут ни при чем! Мы вообще пришли к нему только по-человечески спросить, кто наших людей мочит. А он Блантера по маковке…

— Это мы слышали. Почему они вместе загремели? Ведь Косой его одного столкнуть хотел?

— Ага! Столкнешь его! Кулачищи — во! Что твой чайник. Он как рукой загреб… А больше я не видел ничего.

— Значит, на тот свет Косого с собой прибрал, — резюмировал лейтенант. — Вспоминай, Сопля, что он еще говорил?

— Что-что? Да ничего. Все талдычил, что-де не жить вам. К каждому, говорил, сам придет и порешит люто. Еще кричал, что не взять нам их…

— Кого их?

— Ну, их. Так и кричал: «Не взять вам нас!» И Блантера по маковке…

— Все, ступай. Конвой!

— Эта, слушай, не Сопля я…

— Сопля, Сопля, — отмахнулся Железяка. — На стул надо садиться правильно. Все, не томи… Уведите его!

Блатной еще хотел что-то сказать, но конвойными был вытолкан.

Железяка сел за стол и сцепил руки на лбу.

Неужели он был один? Никак не могло такого быть. Но ведь никто никогда и не видел никого другого. Везде видели одного.

А Семенов был не просто в курсе, он эту акцию поддерживал, если не инициировал. Какие у него были причины мстить Близнецам? На чем они вообще могли пересечься?

— Так, теперь самое главное и немедленно: запросить списки сослуживцев Семенова. Если инициатор действительно он, то вполне мог обратиться к кому-нибудь из своих. И только к кому-нибудь из своих. Потому что нанять такого киллера калека, скромно клепающий на какой-то нищий кооператив, не мог. Да и вообще, в городе мало у кого могло хватить денег на то, чтобы нанять такого профессионала.

Но повод, повод? Надо еще узнать, чем Семенов тут занимался, кроме своих заклепок. А вдруг это?.. И с кем поддерживал отношения. Соседи утверждают, что был нелюдим. Значит, тут работы немного.

А. время приближалось к половине одиннадцатого.

Железяка сорвался и почти бегом ринулся по лестнице в приемную полковника. Тот не наврал. Как и обещал, был на месте.

К этому времени в валютный бар на шестом этаже отеля стали стекаться посетители. Вечером — всех живущих в гостинице предупреждали специально при приезде — в городе было… Ну, не то чтобы опасно или неспокойно, но вечером в городе появляться особенно не следовало. Строго говоря, там и нечего было делать: прилично освещалась только одна центральная улица и часть бульвара. Там было несколько кафе и ресторанов, но настоящую охрану все-таки могли обеспечить только традиционные методы. Мздоимцы-швейцары, продажные милиционеры, коррумпированная администрация, как это ни странно, но все они гарантировали относительное спокойствие. Никто из обеспечивающих порядок, а также из тех, кто его нарушал, не были заинтересованы в том, чтобы в гостинице было неспокойно. Поэтому принимались самые строгие меры против возможного проникновения в пределы гостиницы любых неизвестных личностей. Граждане, попробовавшие посетить в гостинице своих друзей или родственников, подвергались жесточайшему паспортному контролю, и бдительно охраняемые швейцарами двери чем-то напоминали демаркационную линию. К одиннадцати часам вечера расторопные горничные, имеющие на руках списки гостей, шустро прочесывали номера, холлы и бары, дабы выдворить нормальных людей.

После этого гостиница оказывалась «чистой». То есть в ее пределах оставались только иностранцы и все те, кто по-разному собирался облегчить их кошельки. Вопреки страшным предположениям, воровали в гостинице немного. Во всяком случае, не часто. И только прицельно. Конечно, не без ведома. А как правило, и по прямой наводке.

Остальные выдерживали более или менее честные отношения со сменяющимся контингентом постояльцев. Это были маленькие хитрости или тайности «с откатом». Проститутки, валютчики, торговцы, специалисты на любой вкус могли совершенно неофициально удовлетворить любое желание клиента. Конечно, поделившись выручкой и с администрацией, и с милицией, и, естественно, с Близнецами, которые контролировали эту точку.

Конечно, и тут было не без накладок. Как легенду рассказывали историю про английскую туристку, которой некий обходительный молодой человек поменял доллары на облигации государственного займа 1935 года. Как та потом объясняла, ее особенно пленили изображенные на бумагах домны и восхитительные водяные знаки. Обходительный молодой человек исчез как с глаз англичанки, так и с глаз администрации. Никто не знал автора удачной затеи.

В гостинице не было ни бильярдной, ни казино. Она была по-настоящему провинциальна, в советском понимании этого слова. То есть на самом деле изобиловала барами, кафе, обладала рестораном. И на отечественный взгляд этих развлечений было более чем достаточно.

Именно поэтому ночной бар на шестом этаже, слухи о котором бродили в городе, в этот, не столь уж поздний по заграничным мерка час, был полон.

Ник надел костюм, приготовленный Деб для важных встреч, повязал галстук с вечерними силуэтами зданий, надел мягкие ботинки и направился в бар.

Он спустился по бесшумной от ковра лестнице на этаж ниже, прошел по коридору и вошел в полутемный аквариум помещения. Там играла расслабляющая музыка, столики окутывал уютный полумрак, расторопные официанты сновали между гостями. Перед стойкой бара было выгорожено небольшое место, где танцевали несколько пар.

Ник жестом подозвал метрдотеля и указал на свободный столик. Тот вполне покладисто кивнул и проводил до места, а уходя предложил вниманию меню, которое вложил Нику в руки, предварительно раскрыв. Так как делать было нечего, Ник проглядел список удовольствий. Он был скуден и одновременно с тем вызывающ. Из закусок присутствовали: черная икра, два вида

тарталеток, салат столичный и что-то, что просто называлось «букет». Ник предположил, что это будет микс из вышепредложенных закусок, и заказал его. Далее в меню следовали только напитки. Все они стоили несколько дороже, чем в Америке, но Ник, не скупясь, заказал двойной виски, лед и колу.

Когда заказ принесли, оказалось, что под «букетом» имелась в виду закуска под водку. Тут присутствовали маринованные чесноки, черемша, огурчики, капуста по-гурьевски. С виски этот набор не монтировался.

Ника это вполне устраивало. Он сейчас должен был светиться, поэтому, подозвав официанта и указав на закуску, попросил водки. Сто. Нет, лучше двести граммов. Виски осталось стоять перед ним.

Оглядевшись и улучив момент, Ник выплеснул виски в «букет». Ни пить, ни есть этот кошмар он не собирался. Все его существо было напряжено. Он исходил из привычек, но, в связи с его же действиями, привычки Младшего могли бы и измениться.