Безумием мнимым безумие мира обличившие - Автор неизвестен -- Религиоведение

отпущена домой ухаживать за больными престарелыми родителями, которые жили в Таллинне-Нымме. В том же году она похоронила мать и осталась жить со своим отцом, которого горячо любила. В Таллинне мать Екатерина посещала подворье Пюхтицкого монастыря и предсказала (почти за 20 лет) его закрытие.

В 1948 году мать Екатерина похоронила своего отца и снова вернулась в монастырь. В том же году скончалась Пюхтицкая блаженная старица Елена. Мать Екатерина стала ее преемницей, взяв на себя самый тяжелый подвиг, начала открыто юродствовать.

Любила она трудиться, ходила на послушания, но все у нее получалось необычно. Кончается у сестер трудовой день на огороде или в поле, они идут к пруду, чтобы помыть ноги, а Катя, одетая, войдет в воду, выполощется и, не отжимая одежды, отправится в монастырь, поливая за собой дорогу.

Уже на первых порах своего открытого подвига мать Екатерина тяжело поплатилась за взятое на себя юродство. В январе 1951 году она даже попала в психиатрическую больницу города Таллинна. Там ей много пришлось пострадать от буйных больных; кроме того, мать Екатерина постоянно навлекала на себя беду попытками убежать из больницы. Проведя обследование и не найдя у нее никакого психического расстройства, врачи признали, что она здорова, и отпустили домой.

Вернувшись в родной монастырь, мать Екатерина стала жить в богадельне, по-прежнему юродствуя. Постоянно собранная, серьезная, часто строгая — она имела вид бодрствующего воина. Ее сухонькая, маленькая, легкая фигурка куда-то все стремилась. Походка была быстрая, ровная, она точно летала. Ее замечательные большие серые глаза — иногда по-детски чистые, спокойные, ласковые, улыбающиеся, иногда серьезные, строгие, в другое время — грустные, озабоченные, а иногда и гневные — эти глаза проникали в самую глубь человеческих душ и читали там, как бы летопись прошлого, настоящего и будущего. Между прочим, смотреть ей прямо в глаза мать Екатерина строго запрещала.

Одевалась она своеобразно: летом ходила в черном хитоне, в белом апостольнике, поверх которого надевала черную шапочку или платок черный. Зимой на хитон надевала какую-либо кацавеечку легкую, иногда подпоясывалась белым платком. Теплой одежды (пальто и платков) не носила.

Питанием довольствовалась с трапезы. Сахару не употребляла никогда, обычно пила кипяток без заварки или воду из источника. Иногда налагала на себя особый пост, объясняя это тем, что собирается умирать, и обычно это было к смерти какой-либо из сестер. Если же говорила, что постится, потому что готовится к постригу в мантию, — это значило, что должен состояться чей-то постриг.

К причастию Святых Таин приступала часто, иногда подходила без исповеди, в таких случаях священник ее не приобщал; она, точно бы причастившись, благоговейно, низенько кланялась перед Чашей и со сложенными на груди руками шла принимать запивку.

Нередко можно было наблюдать, как во время богослужения в храме маленькая худенькая человеческая фигурка неслышными шагами, точно по воздуху, передвигалась между рядами молящихся: постоит около одной сестры, направится к другой. Ее такие действия не вызывали неудовольствия, наоборот, хотелось, чтобы она подошла и постояла около тебя. Души предстоящих в храме ей были открыты, и она подходила к тому, кто в этом нуждался.

«Однажды я пришла в храм с большим горем на сердце, — вспоминает сестра Л. — Во время богослужения душа разрывалась от скорби, и слезы лились рекой. «Иже Херувимы…» — полились нежные, умилительные звуки Херувимской песни. Слышу позади себя легкие шаги, потом близко — учащенное дыхание. Поворачиваю голову — мать Екатерина… Она молилась вместе со мной, сопереживала мне… Под сводами храма замирают звуки: «Ныне житейское отложим попечение…» И нет на сердце чувства безысходности, оно сменяется радостотворным плачем в надежде на милость Божию и умиротворяет скорбящую душу».

Эта же сестра Л. рассказывала, что при встрече с матерью Екатериной у нее почти всегда появлялись слезы покаяния. Тогда старица строго говорила ей: «Перед иконами надо плакать!»

Мать Екатерина пребывала в постоянном бодрствовании, на малое время она погружалась в легкий сон, часто и среди ночи можно было встретить ее на территории монастыря, озабоченно ходящую по двору или иногда зимой счищающую снег с паперти собора. Насельницы спали, а старица, как воин, бодрствовала.

Монахиня Ф., поступившая в монастырь в 1934 году, рассказывает, что блаженная старица много юродствовала: «В большой мороз, бывало, бежит по снегу в одних чулках, смотреть больно! Однажды не выдержала, говорю: «Мать Екатерина, ну что ты босиком!» — а она как набросится на меня: «Ты что меня жалеешь?!»

«Один раз весь пост она лишь святую воду да частицы просфор вкушала, — рассказывает монахиня Г., — а в Страстную Пятницу при всем народе яичко выпила. Кто ж после этого поверит, что она постилась! Так она и делала, чтобы не замечали ее подвигов и просто глупой считали. Мать Екатерина вообще мало кушала — придет к нам на подворье в Таллинне, возьмет тарелочку от кошечки, у нас там кошечка была, и все съест. Так себя уничижала и мучила. Не было такого, чтобы она пришла и с сестрами пообедала — в мусорном ведре пособирает или от кошечки съест. И в богадельне, где в последнее время жила, никогда с сестрами тоже не кушала».

«Когда я замещала старшую в богадельне мать Капитолину, часто видела, как мать Екатерина уходила ночью молиться в поле, — вспоминает одна из старейших насельниц обители монахиня Н., — придет под утро вся мокрая. Почти никогда по ночам не спала, молилась. Или встанет ночью в 12 часов, помолится в углу, а потом к каждой кроватке подходит и поет: «Се Жених грядет в полунощи» — тихонечко так поет, вполголоса».

Один раз монастырский сторож, послушница А. рассказала, что видела, как пришла ночью мать Екатерина к крайнему серому домику, постелила одеяло на снег — было это в январе — и встала на молитву. Всю ночь так молилась. Собака Дружок, что охраняла ночью, подбежит к ней, залает, но близко не подходит.

Народ шел к ней нескончаемым потоком. Многие приезжали в обитель специально, чтобы повидаться с матерью Екатериной. С каждым годом число притекающих к ней возрастало. На имя настоятельницы монастыря поступало много писем с вопросами к матери Екатерине, с просьбой помолиться.

С приходящими к ней она вела себя по-разному: с одним говорила иносказательно, а кое с кем и просто; с некоторыми подолгу беседовала, а других сразу же с гневом выпроваживала. Души людей были видны ей, как в зеркале.

Некоторым посетителям мать Екатерина читала из отеческих книг, другим из Библии, а кому по памяти пересказывала отдельные события из жизни Господа нашего Иисуса Христа, исцеления