Безумием мнимым безумие мира обличившие - Автор неизвестен -- Религиоведение

Другая сестра, монахиня Димитрия, вспоминала: «Мать Елена была великая прозорливая старица. Имея дар прозорливости, она видела человеческую душу — обличала и тайные помыслы. Мы были счастливые. Однажды иду я со скотного, а она жила тогда в домике у калиточки, увидела меня, открыла окно и говорит: «Мария, не осуждай!» И правда, так и было. Скажешь: «Мать Елена, простите, помолитесь» — и сразу же станет легче».

Достигнув высоких благодатных даров, по своему смирению она прикрывала их своим странным поведением, завесой юродства, делая их непонятными для окружающих. Многие ее поступки смущали людей, иногда даже вызывали осуждение. «В церковь придет, встанет и громко ругается, — вспоминает схимонахиня Фотона. — Один раз пришла — так ругалась, а потом, уходя, еще и дверью хлопнула. Сестры сделали ей замечание: «Мать Елена, почему ты так ругалась в церкви?» — «Так разве вы не видели? Ведь полная церковь бесов была, я их все и выгоняла!» Вот как блаженная видела!»

Она предсказала пожар на скотном дворе. Было это незадолго до войны. Она тогда часто ходила на скотный, придет и матери Авраамии, старшей, говорит: «Послушание и в огне не горит!» Мать Авраамия почти 60 лет прожила на скотном и ни дня не оставалась без послушания. «За неделю до пожара, — вспоминает схимонахиня Варсонофия, — я шла на скотный в 3 часа утра, вижу — навстречу мать Елена идет без обуви, в одних шерстяных промокших чулках. Спрашиваю: «Где, мать Елена, была?» Отвечает: «На войне была». Прошло несколько дней… Будит ночью звон колоколов: пожар на скотном».

В ту ночь была сильная гроза, и, как рассказывали потом эстонцы, приезжавшие на соседний хутор, они видели, как огненный шар упал на двор: молния ударила в крышу, огонь так и побежал. Двор был очень ветхий, его на тот год оставили, скрепив бревна крюками, но на будущий год собирались строить новый. В сарае доверху стояли скирды сена, потому крыша и не обвалилась. Весь скот сгрудился вокруг матери Авраамии и не хотел идти, как она ни уговаривала, а вокруг пылал огонь. Тогда она говорит: «Пойдем, война!» И скот побежал — всех коров мать Авраамия вывела. Потом вспомнила, что в отсеке остался маленький теленочек. Закрывшись одеялом, бросилась в пылавший двор и вывела теленка — только кончик хвоста у него обгорел, как рассказывали потом сестры. И весь остов здания сразу рухнул. В ту ночь вспомнили слова блаженной Елены, которые она говорила матери Авраамии: «Послушание и в огне не горит!», — и поняли, почему мать Елена ходила ночами вокруг скотного, — молилась, чтобы скот не погиб.

В том же году игуменией Иоанной был отстроен новый каменный скотный двор. Случился пожар в ночь на праздник Смоленской иконы Божией Матери, и старые сестры до сих пор говорят, что Божия Матерь Сама построила новый двор, ведь если бы старый двор тогда не сгорел, не взялись бы сами его строить — вскоре началась война. По обету, в благодарную память о том, что все сестры остались живы и скот не погиб, ежегодно 10 августа совершается крестный ход вокруг Успенского собора с чтением молитвы иконе Божией Матери «Неопалимая Купина». Из алтаря выносится Смоленская икона Божией Матери, которую подарил и надписал 12 февраля 1908 года дорогой наш батюшка святой праведный Иоанн Кронштадтский: «В благословение на построение нового собора в Пюхтицком Успенском монастыре».

По рассказам сестер, перед войной, когда мать Елена жила в Гефсиманском скиту, она часто ходила в соседнее село Яамы и все крылечки в домах выметала. В войну всю ту деревню выселили, а потом она сгорела — так блаженная предсказывала приближавшуюся беду. Впоследствии Гефсиманский скит закрыли и все сестры пришли в монастырь.

Схимонахиня Фотина рассказывает: «В войну опасались, что молодых будут увозить[18]. За мной приехала из дерейни крестная. Перед отъездом пошла я к матери Елене и сказала: «Вот, еду домой!» Она вздохнула только и говорит: «Ох, только вещи взад-вперед возить!» И действительно, очень скоро я возвратилась: нигде себе места не находила.

Когда нас эвакуировали летом 1944 года в поселок Альба под Таллинном, мать Елена выехала вместе со всеми сестрами. Мы жили там в школе и на целый день уходили работать к владельцам хуторов — эстонцы нуждались в работниках, а тогда как раз убирали хлеб. Каждый день перед чудотворным образом служили молебны с акафистом Успению Божией Матери, а по воскресеньям и праздникам службы совершались нашим священником отцом Александром. Вставали в 4 часа утра на полунощницу, в 8 часов шли работать — убирали хлеб, молотили. С пашни приходили в 11 часов вечера.

В сентябре помогали эстонцам убирать картофель. За это нас кормили, давали каждой по мешку картофеля в день, и мы привозили на общую трапезу для старых сестер. Уже глубокой осенью вернулись в монастырь.

Мать Елена тогда все молчала — ни слова никто от нее не слышал.

Вскоре после войны блаженная Елена одному нашему священнику предсказала, что он епископом будет[19]. Как назначили его благочинным в 1949 году, она говорит: «А что? Еще и епископом будет!» И на следующий год он стал епископом. Она его всегда потом очень отмечала: где встретит, бывало, проводит его. Пока он идет — и она за ним идет и все ему что-то приговаривает».

«Поступки блаженной Елены трудно было понять, — рассказывает поступившая в монастырь перед войной монахиня Надежда. — Утром все сестры в храм на полунощницу чинно идут, а она вся взлохмаченная, мокрая бежит откуда-то со скотного и при этом приговаривает что-то, ругает кого-то. Обличала она некоторых сестер за неисправности в монашеской жизни, от нее ничто не было сокрыто — некоторым всю жизнь предсказала».

Одна из старейших насельниц обители, монахиня Наталия, рассказывает так: «Когда я только в монастырь поступила в 1947 году, я на кухне жила, а мать Елена с матерью Асенефой в домике у калиточки, и она часто приходила на кухню. Придет, раскроет все двери, ходит и поет, тропари, стихиры поет — на память все знала. Однажды пришла к нам на кухню и говорит: «Девочки, живите в монастыре, не заводите подруг. Кто подругу заведет в монастыре, всех святых забудет, только будет угождать своей подруге». Это ее слова: «Пускай в монастыре все будут для тебя равны — все равные».

Еще помню, когда я там жила, выйду на улицу брюкву мыть или еще что делать, и она ко мне придет; пойду в погреб —